— Люблю — значит, моё.
— Пусть плохой сон тебя не беспокоит, — улыбнулась Солмелиэ. — Ты так воспринимаешь природу, потому что родился под землёй и не можешь часто выходить из пещер. Для тебя небо, ветер и светила — нечто диковинное, недоступное, а для остальных, живущих по ту сторону каменных сводов, — красота обыденна. Но это не значит, что на Тол-Сирионе не ценят великолепие солнечной и лунной дорог на волнах.
— Я прочитаю письмо, — неожиданно повеселел Гвиндор, оторвался от пустого стакана с кисточками, сел за стол. — В одиночестве.
Леди кивнула и вышла за дверь. Звать брата мужа гулять с другими мальчишками — пустое занятие: либо не пойдёт, либо в итоге начнётся драка. Наказывать юного лорда — себе дороже. Пусть лучше занимается любимым делом, а супруге мастера Гельмира есть, что обсудить с подругой, пока их сыновья вместе веселятся в любимой пещере.
Может быть, действительно, беспокоиться не о чем.
***
Просторный подземный зал, подсвеченный разноцветными фонарями, загоравшимися и гаснувшими по очереди, создававшими таким образом чарующие сочетания оттенков, был оборудован специально для детских игр, где можно было найти сотни интересных занятий по душе: забраться по канатам на высоченный потолок, разрисовать каменную глыбу, попробовать себя в качестве скульптора, музыканта, строителя или разобраться в военном деле, составляя карты, стреляя из лука и практикуя удары мечом или копьём по специальным подвижным мишеням. Двигая фигурки на досках, более усидчивые дети выигрывали друг у друга сладости и поделки.
— Короля нет в городе, — всегда спокойный и послушный Эдрахиль сегодня был, как никогда, боек и, забравшись на потолок, одной рукой держась за канат, другой размахивал деревянным мечом, — поэтому владыкой буду я. Подчиняйся, Ормир!
— Не буду! — полез за другом сын Гельмира. — Если король уехал, он оставляет наместника! А если не оставил — правит совет! Ты в него не входишь!
— Это всё не так! — заявил юный лорд, угрожая несогласному «подданному» оружием.
— Сынок! Не будь глупым мальчишкой! — слова мамы мгновенно изменили Эдрахиля — золотоволосый эльф сразу же растерял весь напускной гонор и снова превратился в милого ребёнка.
— Прости, прошу! Я тебя люблю! — крикнул он сверху, начав спускаться.
— Так-то лучше! — рассмеялся Ормир. — Маменькин сосунок.
— Как ты меня назвал?! — второй сын Орикона спрыгнул на каменный пол, выстланный имитацией газона, сделанной из многослойной ткани с травой-шёлковыми лентами. — Повтори это моему клинку!
— Эдрахиль! — снова позвала мама. — Подойди. Разговор есть.
Супруга Гельмира, сидевшая рядом с подругой, наблюдая вместе с ней за детьми, представила, как бы повёл себя Гвиндор, если бы тоже оказался здесь: скорее всего, чтобы развязать драку и доказать, что самый сильный и ловкий, юный лорд встал бы на защиту слабого, то есть Эдрахиля, делая вид, будто проявляет благородство, но на самом деле самоутверждаясь, и с новой силой разжёг бы уже утихнувший конфликт.
— Я больше не буду задираться, честное слово, — обещание, сказанное виноватым, но каким-то слишком подхалимным, а оттого лживым тоном, заставило вернуться к реальности.
— Конечно, ты же хороший мальчик, — потрепала сына по золотым кудрям супруга Орикона, и её сияющие угасшим светом Валинора глаза стали ласковыми. — Иди, играй. Но не дерись.
Эдрахиль обнял маму, расцеловал, снова обнял, после чего, разумеется, был полностью оправдан и прощён.
Солмелиэ улыбнулась.
— Я не понимаю, что именно меня тревожит, — заговорила она подруге, когда мальчик снова присоединился к сверстникам. — Гельмир пишет, что у него всё хорошо. Тавариль Ауриэль постоянно присылает любимому сыночку послания, даже несколько каких-то странных вещиц отправила, смастерённых Младшими. Гвиндор, конечно же, был рад, что его, юного лорда, поделки лучше, чем нечто корявое, созданное взрослыми…
— Я знаю, что беспокоит тебя, — Лирулин зачем-то начала расплетать косу, — меня это тоже волнует. Мы пришли в Нарготронд, чтобы защититься от дракона. Мы — те, кто здраво оценил свои силы и не начал кричать на весь Сирион, будто никакой ящер нам не страшен. Мы не боимся признать свою слабость по отношению к армии Моргота. Мы спустились под землю, ради выживания! Но что в итоге происходит? Король заставляет наших мужей патрулировать окрестности, хотя с этим прекрасно справились бы верные принца Артаресто. А дальше больше? Владыка уехал, отыскал какое-то дикое племя, и наши мужья теперь обязаны обслуживать недоразвитых неблагодарных существ! Ты знаешь, что эти отвратительные болезные создания пытаются затаскивать эльфов в свои шалаши для постельных утех?! Гельмир тебе говорил?
Солмелиэ кивнула, вспоминая красивые строки из письма, заставившие насторожиться:
«Похоже, появление в нашем лагере моей матушки совершило переворот в сознании Фирьяр, как называет Младших Детей Эру владыка Финдарато. До того, как Фирьяр увидели эльфийскую женщину, они, похоже, не считали нас кем-то, способным на размножение обычным способом, полагая, вероятно, что мы распускаемся в лучах солнца, подобно дивным цветам. Однако, стоило матушке прийти на поляну, взгляды и шепотки Фирьяр пропитались совсем иным интересом, нежели ранее. Конечно, вождь и хранители огня сразу же стали намекать, что хотели бы себе жён-эльфиек, ведь это нормально — подарить женщину кому-нибудь уважаемому. Король Финдарато долго пребывал в растерянности, ведь уважения лидеры племени пока не заслужили, однако знать им это совсем необязательно, а потом кое-как объяснил самым понятливым, что эльфийские женщины вступают в брак исключительно по любви и только один раз, а если их принуждать к близости, прекрасные девы сразу же умирают. Вроде бы нас поняли правильно».
— Гельмир писал, что недоразумение легко разрешилось, — попыталась успокоить и подругу и себя Солмелиэ.
— Орикон тоже меня постоянно утешает, — пшикнула Лирулин. — Пишет: «Жаворонок мой, не беспокойся, твоя любовь защитит меня от любой напасти!» Но это же не правда. Я знаю немало любивших, ныне вдовствующих.
— Не накручивай себя, — улыбнулась супруга Гельмира.
— Да, ты права. — Женщина встала с ажурной скамьи и позвала сына. — Пойду домой, постараюсь отдохнуть и успокоиться. Спасибо за добрые слова.
Проводив взглядом подругу и обнимавшего её сына, Солмелиэ достала из-за пояса письмо мужа, решив перечитать дорогие сердцу строки в бесчисленный раз, воспроизводя в мыслях любимый голос.
«Казалось бы, мы расстались совсем недавно, вроде бы только вчера, но я скучаю так, словно не видел тебя целую Эпоху. Каждое мгновение превращается в вечность, когда тебя нет рядом, моя Хитмирсель».
Лайталиэль, зарумянившись и невольно улыбаясь, недовольно пшикнула:
— Знаю я, как ты скучаешь! Занят интересным делом и вспоминаешь обо мне только когда требуется особое вдохновение! Или друзья напомнили, что Эрьярон скоро поедет с письмами в Нарготронд, и надо бы вспомнить о семье.
«Однако, как бы ни тосковал по тебе, как бы ни было одиноко, я не хочу, чтобы ты приезжала».
— Это ревность? — рассмеялась эльфийка. — Боишься, что я променяю тебя на какого-нибудь дикого вождя?
«Когда мы только приехали, начались первые заморозки по ночам, и кое-кто из нас предлагал ничего не делать, наблюдая, как дикари самостоятельно переживают зиму. Это же так интересно! Однако нашлись те, кто заявили, что не позволят ставить подобные эксперименты над живыми существами, поэтому всем пришлось встать на сторону добра и милосердия».
Далее следовал схематичный, однако понятный рисунок проекта домика, рассчитанного на обычную семью с поляны, по принципу «как сейчас» — «что изменится».
«Особого внимания заслуживают попытки приручения диких животных. Знаешь, Лайталиэль, что удивляет меня больше всего? Фирьяр сами себе мешают развиваться. Одно из племён неплохо научилось выращивать у себя кабанов, так соседи посчитали это новое умение чем-то плохим. То же самое и с нашими советами: чем успешнее эльфы обучают смертных, тем больше между Фирьяр ссор и злобы. Это очень сложно понять, поэтому приходится просто принять факт: дикари в большинстве своём не хотят учиться и ненавидят тех, кто пытается развиваться. Чем больше познают одни, тем сильнее гордятся и кичатся своим невежеством другие».
