Почему? Почему те, кого Финдекано любил, оказались такими… Такими…

Братья даже не пошли с Нельо на переговоры! Неужели испугались?!

Не в силах принять услышанное и додуманное, видя, что горы уже достаточно близко, а крупные валуны, за которыми можно спрятать телегу и лошадей, закончились, втородомовский принц спешился и, снова проверив снаряжение и содержимое закрепленной на поясе сумки, молча кивнул собратьям и побежал к окутанным тьмой скалам.

***

Музыка стала слышна у подножий, когда Нолдо приблизился к отвесным склонам на полёт стрелы. Это звучала одна из тем Творения, сомнений быть не могло. Финдекано подумал, что предпочёл бы никогда не слышать этой песни, но тут же забыл об этом.

«Нельо, где же ты?» — мысленно вопрошал эльф, теряясь в бесконечном лабиринте воспоминаний и эмоций.

Горы, горы, горы… Тьма…

Изуродованный труп на берегу, и отчаявшийся, потерявший надежду Кано…

Почему, Эру?!

Горы… они все одинаковые!

Нет, они не одинаковые, они совсем не похожи друг на друга, просто музыка из-под земли не даёт сосредоточиться. Она творит, но это же Созидание во имя Разрушения! Здесь, в недрах земли зарождается жизнь с одной только целью — нести смерть!

Почему всё так?!

«Где же ты, Нельо? Может быть, всё зря? Может быть, ты уже мёртв? Нет. Не для того Моргот тебя вывесил напоказ. Ему нравится видеть и чувствовать чужие страдания. Но, враг проклятый, ты не учёл одного — это не нравится мне!»

Прислонившись спиной к на удивление тёплой скале, которую отметил на карте Макалаурэ, Финдекано постарался успокоиться. Враги не видят его из-за маскировки. Но время играет против! Сколько ещё бегать здесь, вдоль хребта, и искать?

Но и кричать — плохая идея.

Сосредоточившись, Нолдо воспроизвёл в памяти лицо Нельяфинвэ. Пламя на фоне тьмы. Это горят мёртвые деревья рядом с королевским дворцом в Альквалондэ. Майтимо смотрит в сторону дверей, теряющихся среди ажурных колонн. У ног лежит изрешеченный щит, доспех слева в пятнах крови, Нельяфинвэ одной рукой снимает шлем.

«Я не Феанаро», — звучат слова.

«Да, Нельо, ты не Феанаро. И никогда им не станешь. Никому это не под силу. Но ты — мой брат. И, даже если бы ты не был моим родичем, какая разница? Я не позволю Морготу так поступать с эльфами! Ни с одним из нас! Нельо… Услышь меня, пожалуйста!»

Финдекано закрыл глаза. Если использует осанвэ, выдаст себя. Но чары музыки действуют иначе!

Песня зазвучала в памяти — только одна из многих сотен, неожиданно напомнив о юности и первом бунте против отца.

Губы зашептали слова, и Финдекано показалось, что музыка недр сбилась с ритма.

***

— Клянусь, — с трудом шевелящимися губами шептал Майтимо, запрещая себе думать о собратьях и подбирать слова для всего, что случилось, — вечно преследовать… огнём и мечом, — эльф понимал, если пытаться анализировать или оправдать поступки родичей, станет ещё хуже, пусть даже кажется, что уже некуда, — своим гневом… любого. Будь то Вала…

Собирая по крупицам остатки сил, сын Феанаро прогонял чудовищные воспоминания о прикосновении руки Моргота к голове, невольно всплывающие при упоминании врага.

— Майя, эльф, — выдохнул, как можно ровнее, Майтимо, — или иное творение Эру…

Нет, не вспоминать! Семью… И друзей. Бывших...

— Что уже живёт или родится… позже… великое или малое, доброе или злое…

Ритмичный скрежет металла внутри горы вдруг сбился, словно столкнулись два вихря, нарушив вращение друг друга.

Or luine menel ná

I arta laurea,

Calasse ando látina

Ar elen taurea.

Майтимо подумал, что голос брата ему померещился, что от боли и отчаяния уже не спасает даже Клятва, и что враг всё же сломал его окончательно, когда безразличие сородичей было продемонстрировано слишком наглядно.

«Ты думаешь, твои братья такие же, как ты. Считаешь их героями. Меряешь своей меркой. Тебя ждёт разочарование, сын великого Феанаро Куруфинвэ. Разочарование и прозрение».

— Кое завладеет или попытается завладеть… Сильмарилем, — заглушая в памяти слова врага, оказавшиеся слишком правдивыми и пророческими, прошептал Майтимо, с ужасом понимая, что усиливается ветер. — Будет хранить у себя…

Artasse — aldeon

Salquissen lóteo,

Entasse vantar vanime

Celvar ú nóteo.

— Или станет препятствовать отвоевать…

Ve tulca minya nárefinda rá

Ar tatya — mundo, quanta henduo,

Nelya — sorno laurea menelya,

Eryar hendu calime úquétime.

— Святыню рода Феанаро Куруфинвэ… — Майтимо хотел лишь продержаться, как можно дольше, не вздрогнуть от пронизывающего холода, чтобы резкая боль, пусть неизбежная, пронзила тело хоть на мгновение позже. — Да падёт на меня вечная тьма…

Menelde látina

Min elen tintina.

Ta elya ná, a Vanima,

Tennoio elya ná!

Боль впилась в плоть, и Нельяфинвэ, стиснув зубы, застонал, невольно слушая простую, но такую дорогую сердцу мелодию, заглушившую песнь огненных недр. Спазмы свели искалеченные суставы, Феаноринг хотел дальше произносить сквозь стон слова Клятвы, но чары музыки заставили поддаться им и продолжить песню:

I mele — melima…

I faina — air’elen,

Nai tulya elenelya le

Artanna tienen.

***

— Нельо… Ты жив!

Получив ответ, Финдекано отскочил от скалы и стрелой понёсся вперёд, туда, откуда, как ему показалось, донеслось пение.

Пики Трёхглавой горы с абсолютно отвесными склонами тонули во мраке, рождающемся где-то за хребтом, крутящем длинные рваные волокна.

— Нельо! — совершенно забыв не только об осторожности, но и вовсе обо всём, крикнул сын Нолофинвэ, перепрыгивая на бегу валяющиеся в грязи под ногами камни. — Нельо!

Поднявшийся ветер принёс серые тяжёлые облака, скрыв от глаз дневное светило.

— Нельо! Это я! Финдекано! Я спасу тебя!

***

Содрогаясь от боли и холода, Майтимо посмотрел вниз. Сведённые занемевшие губы едва заметно улыбнулись.

— Финьо, — выдохнул сын Феанаро.

И вдруг понял, что сила воли, которая, оказывается, всё это время существовала и помогала удерживаться на краю пропасти, его покидает. Осознание того, что пришла ПОМОЩЬ, что на этот раз действительно рядом тот, кто не оставит мучиться под пытками, и что страданиям наступает конец, сокрушило последние заслоны, возведённые в душе отчаянным и бессмысленным желанием не сдаться, не подчиниться, не позволить себя сломить. Осколки обрушившихся со стеклянным звоном преград на пути чужой воли впились в глаза и горло, и последним, что смог осознанно выкрикнуть Майтимо, забившись в конвульсиях и подавившись рыданиями без слёз, была отчаянная просьба:

— Убей меня, умоляю! Я не могу больше!

***

— Я здесь не для этого, слышишь?! — вырвались слова, и Финдекано снова ощутил нарастающую злобу. Сыну Нолофинвэ казалось, что он ненавидит абсолютно всех и всё. Вскинув подрагивающими руками лук, Нолдо, чувствуя, как бросает в жар, выпалил: — До тебя ни одна стрела не долетит! Разве не очевидно?!

Совершенно не понимая, насколько глупо выглядел, Финьо присмотрелся, ища глазами, за что можно зацепиться крюком, чтобы начать подъём, и вдруг его взгляд остановился на том, кого он пришёл спасать.

— Эру… Как ты это допустил?..

Финдекано не мог вспомнить, когда плакал в последний раз, но был абсолютно уверен, что пролившиеся сейчас слёзы навек превратятся в ночной кошмар.

В одно мгновение из-под ног ушла земля. Сознание отказывалось принять то, что видели глаза: Майтимо, которого Нолофинвион знал ярким, сильным и ловким Нолдо с горделивой осанкой, превратился в скрюченный, дрожащий, запылённый скелет со свалявшимися гнездом посеревшими волосами. С трудом убрав за спину лук, Финдекано опёрся рукой о скалу и, хватая ртом воздух, стал судорожно вытирать льющиеся слёзы.

Порыв ледяного ветра ударил в лицо, застонал хриплым голосом, который не мог, не должен принадлежать сыну Феанаро! Может быть, правда, лучше убить его?