— Это Сильмарили, — улыбнулся друг Феанариона, хлопнув его по плечу, — они не просто кристаллы, им под силу оживить даже мрамор.

Нельяфинвэ равнодушно кивнул.

— Асталион, — каменное лицо Майтимо Руссандола совсем застыло, словно эльф полностью погрузился в собственные размышления и не замечал, что говорил вслух, — надо проверить, всё ли «ненужное» убрали сверху. После того, как отец дал понять, что не думает пересматривать своё поведение, Эонвэ сообщил Слово Валар: никакого оружия, кроме охотничьего, но даже его можно использовать лишь за пределами Форменоссэ. Мне надоело, что все здесь, словно малые дети, заигрались в бунтарей и нарочно провоцируют старших на агрессию. Хотите понять границы дозволенного? Ещё не поняли, да?

Кивнув сыну, Асталион вышел из принадлежащей Нельяфинвэ кладовой, открывшаяся и закрывшаяся дверь создала краткое мгновение яркого света, и медь, сталь, золото и серебро, вспыхнув, снова угасли, равнодушно отражая сияние холодных светильников.

— Стены поют, — речь молодого Нолдо вырвала Феанариона из неприятных раздумий. — Нужно немного тепла, чтобы согреться.

Нужно немного любви, чтоб открыть своё сердце.

Сияй как звезда.

«Моё пламя им не погасить! — вспомнились гневные, однако полные отчаяния слова отца, брошенные в пустоту, когда стало ясно, что дерзость не привела ни к чему хорошему. — Они уверены, что вычеркнув меня на дюжину лет из жизни Тириона, смогут вычеркнуть навсегда! Я прекрасно понимаю их план: мои труды можно умалить всего лишь одним взмахом пера, введя, пока меня нет, новое чтение любой из моих тенгв! Всего одна тенгва, понимаете? И, вернувшись, мы не поймём родную речь! Пока меня нет, можно снова прийти к упрощённому «интуитивному» пониманию фраз, вычеркнув тем самым из разговорного Квэнья синонимы «главных», то есть, самых распространённых слов! А потом манипулировать этим, в любой ситуации имея возможность заявить, будто имели в виду совсем иное! Их просто неверно поняли! Так выражайтесь чётче! Но нет, зачем? Как же манипуляция?»

— Неважно, кто ты такой, неважно, в чём твоя вера, — продолжался напев. — Неважно, на сколько замков запирается дверь.

Может быть, это любовь, может быть, вдох в чьей-то жизни первый.

И то, и другое уже неважно теперь.

О чём бы Эру ни молчал, всё будет об этом —

О том, что жизнь до краёв наполнена светом.

Сияй, как звезда.

Нельяфинвэ остановил взгляд на разложенных под стеклянным куполом изделиях из меди и янтаря. Внутри идеально прозрачной застывшей смолы были лица и фигуры, причудливо меняющие форму, если смотреть под разными углами.

«Ты понимаешь, Ранион, — в памяти возродились пропитанные бессильным гневом высказывания отца, адресованные одному из верных, кто должен был отвезти в Тирион нечто секретное под видом необработанных самоцветов, добытых севернее Форменоссэ, — что всего лишь одно лжеисследование, которое некому проверить и подвергнуть сомнению, может разрушить выстраиваемую столетиями систему обучения? Я вернусь к руинам трудов всей своей жизни!»

— Кто бы ты ни был, что бы ни делал,

О чём бы ни думал, во что бы ни верил,

Какие бы беды тебя ни терзали,

Какие бы недруги ни искали —

Сияй, как звезда.

«Ты притащил сюда всех, кому доверяешь! — прозвучала в голове неожиданная нападка отца, когда Нельяфинвэ попытался спросить про вести из родного города. — Это глупо! Это недальновидно! И теперь мои друзья: Эртуил, Менелдил и Рианаро должны служить тебе? Я не отправлю их по твоим делам, не надейся».

Ссора оказалась настолько странной, что старший Феанарион даже не принял её близко к сердцу.

«Представляешь, — пошутил он позже в разговоре с Асталионом, — оказывается друг — это тот, кто шпионит в твою пользу».

— Сияй, как звезда!

Обернувшись на вновь вошедшего с «вызывающими подозрение Валар кинжалами» друга и подумав, что отец, выговорившись, сделался тихим и поникшим, а потом почти перестал выходить из сокровищницы, куда спрятал не только оружие, но и Сильмарили, и книги, в том числе недописанные, Майтимо Руссандол вздохнул. Как же всё это надоело!

А ещё Тьелко хотел поговорить, надо прогуляться с ним вдвоём. Главное, не начать обсуждать отца, иначе можно сказать то, о чём потом придётся пожалеть.

***

— Мне больше не с кем поделиться, Майти, — смотря себе под ноги, произнес Туркафинвэ, осторожно ступая по камням вокруг крепостной стены. — У всех вокруг либо счастливая любовь, либо совсем никакой не было и нет. Меня никто не понимает. Наверно, те, кто поняли бы, уже мертвы. Не у всех есть друзья Валар.

Братья шли от Форменоссэ к реке, повернули за скалу и двинулись вдоль обрыва. Рядом носился счастливый Хуан. Туркафинвэ критически осмотрел себя, исхудавшего и осунувшегося, такого жалкого на фоне высокого и мускулистого брата, и хмыкнул:

— Теперь мое прозвище Красавчик звучит издёвкой…

Нельяфинвэ, чуть заметно улыбнувшись уголками губ, отрицательно покачал головой.

— Знаешь, что мне в тебе нравится? — спросил Тьелко и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Ты почти всегда молчишь и даёшь излить душу. Я понимаю, тебе просто наплевать на всех, ты из вежливости делаешь вид, что слушаешь, но мне именно это сейчас и надо. Вы все думаете, я иду на поправку. Как бы не так!

Беловолосый эльф пнул с обрыва крупный камень, и старший Феаноринг на всякий случай подхватил брата под руку.

— Тебе правда на меня не плевать? — с сарказмом скривился Туркафинвэ. — Тогда придется слушать моё нытьё очень долго.

— Рискуешь, — мрачно отозвался Майтимо. — Когда я долго не занимаюсь тяжёлой работой, начинаю думать о неприятных вещах. Будь краток.

— Да ты со своими помощниками уже всё достроил! Остановись. Башни уже совать некуда.

— Я найду, — сощурился Руссандол.

— Почему-то меня это пугает, брат, — поднял глаза Туркафинвэ, и Майтимо усмехнулся:

— Тьелко, рассказывай. Я слушаю.

— Я везде вижу её… — голос Туркафинвэ дрогнул. Как и губы. — Слышу её слова. Чувствую прикосновения. Словно её руки опять касаются меня! Становится тепло, легко, будто и не было ничего… Будто не расставались. Я чувствую… Счастье. Представляешь? Настоящее! Как с ней! А потом вдруг в грудь бьёт молот. Не вдохнуть. Боль. Холод, всего трясёт, и так плохо, выть хочется… Вы писали письмо Ириссэ? Ответ был?

Нельяфинвэ опустил глаза. Конечно, писали. И не раз.

— Нет, — повернулся он к брату, следя за его реакцией. — Я не позволил. Любая попытка общения со Вторым Домом теперь может стать поводом для их цепных псов, чтобы напасть. А для отца — сам знаешь. Мне надоело выслушивать.

— Она даже не знает…

— А что изменится, Тьелко? Ириссэ не пойдет против семьи.

Туркафинвэ поежился, опустив голову, и тяжёлая горячая рука старшего брата легла ему на плечо.

— Знаешь, Тьелко, — с теплотой сказал старший Феаноринг, — даже у владык Арды не всё гладко в любовных делах. Вчера мы с Эонвэ немного выпили. Лишнего. С кем не бывает?

Майтимо Руссандол замолчал, вспоминая, как был зол посланник Валар, когда понял, что напоили его намеренно, с целью дать возможность Карнистиру уехать незаметно.

— И?.. — Туркафинвэ поднял голову.

— И он рассказал, как к Манвэ приходил просить помощи в женитьбе Майя Тилион, как говорил, что хоть и холоден снаружи, его внутренняя энергия горяча, и разожгла этот огонь Майэ Ариэн, которая, в противоположность ему, холодна внутри, хоть и пламенна внешне, и совсем его не замечает, что бы он ни делал. Всё это был по большей части пьяный бред, но тебе, возможно, станет легче, зная, что даже у Майяр бывают проблемы с девушками.

— И что Манвэ? — очень тихо спросил Туркафинвэ.

— Эонвэ сказал — Владыка Манвэ Сулимо мудр и милостив, поэтому что-нибудь придумает.

«А потом Эонвэ выпил ещё и, с размаха поставив бокал на стол, добавил: «Я им обоим заранее сочувствую», — вспомнил Майтимо, но озвучивать не стал.

— Знаешь, Нельо, — поморщился Туркафинвэ, — от этого действительно легче. Но больно, как и было. Плевать я хотел на Майяр… Я… Не могу без неё!