— Что за новая беда? — устало хлопнул себя по лбу Айканаро, оторвавшись от созерцания копья, названного в свою честь.
— Беда заключается в том, — встал из-за стола Финдарато и начал расхаживать по залу, будто под медленную плавную музыку, — что раньше люди не так ревностно относились к качеству жизни и своего потомства, но теперь, глядя на нас, начали оценивать себя иначе. Но они не понимают главного: Фирьяр никогда не станут Народом Звёзд, могут лишь пытаться приблизиться к нам, только способны ли? Да, близкородственная связь для Младших опасна рождением больных детей, но почему им вообще приходит в голову брать в жёны дочерей или сестёр?! Жену ведь любят совсем не так, как мать! Это совсем иные отношения! К сестре, с которой вместе растёшь, никогда не возникнет влечения! Вот скажите мне, мудрые Эльдар, можно ли вложить такое понимание в головы существ, для которых нет разницы, в чьё лоно проникать?
— Бывает так, что с сестрой не был знаком до взрослого возраста, — пожала плечами Эльдалотэ.
— Это исключение, прекрасная леди, — улыбнулся король, однако глаза горели злобой. — Чтобы разобраться в подобных вопросах, нужно понять, что именно не так с человеческой моралью!
— Её нет? — предположил Айканаро, многозначительно посмотрев на кузена. — Пора напомнить о стихах, которые мне присылали?
Ангарато сдержанно рассмеялся, Эльдалотэ смутилась.
— Я рассказал Беору сказку, — проигнорировал Финдарато, — вы ведь знаете, что в его семье есть дети обоих полов? Мне мерзко думать, что его жена может начать с сыновьями… Неважно, вы поняли, а я продолжать не хочу. Я рассказал сказку о том, что его род избран Творцом, что Беор из рода кого-то особенного — у них в племени была легенда про это — как крупный самородный алмаз, которому суждено рассыпаться мириадами крошечных бриллиантов-звёзд, украсив будущую Арду. Но Моргот проклял даже его… хм… семя, поэтому если однажды рассеянные алмазы рода Беора воссоединятся, родится крупный самоцвет, прекрасный и необычный, он будет сиять новым светочем над миром, однако тень проклятья усилится в нём многократно, и прекрасный самоцвет уничтожит всё, к чему прикоснётся даже нечаянно. Всё, что он полюбит, рассыпется прахом, и даже нетленное истает весенним снегом.
— Уверен, — с трудом сдержал смех Айканаро, — твой друг Беор ничего не понял.
— Я объяснил, — укоризненно покосился на лорда король. — Доступно. К тому же мой дорогой оруженосец Эдрахиль подтвердит, что я очень понятно выражаю мысли, даже для дикарей, да, Эдрахиль?
Арагарон напрягся, устав от бессмысленного и совершенно не смешного фарса.
— Ты понимаешь, в чём заключается проблема, владыка? — Айканаро как бы шутливо толкнул в плечо племянника, намекая, что не стоит выражать недовольство, по крайней мере сейчас и прямо здесь.
— Понимаю, — кивнул Финдарато, продолжая ходить по залу, — я не смогу каждому смертному красиво наврать. Но рассчитываю, что за меня это сделают другие. Увы, бессмысленно надеяться на озарение, которое постигнет разом всех Младших, одарив их пониманием, что жена — это жена, подруга — подруга, сестра — сестра, дочь — дочь, а не все эти женщины — жёны.
— Какой кошмар, — схватилась за голову Эльдалотэ. — Простите, лорды и леди.
Спешно встав из-за стола, супруга Ангарато стрелой вылетела за дверь, даже не попытавшись открыть её осторожно или подождать, когда это сделают слуги.
— Зря прекрасная леди ушла, — остановился, наконец, Инголдо, — я как раз хотел начать обсуждать более приятные темы.
— Приятные? — зная суть вопроса, переспросил Айканаро.
— Пожалуй, да, — кивнул король. — В такие моменты, войны мне кажутся менее отвратительными, чем мир, в котором есть место подобным существам. Ох, я неверно выразился! Не существам, но подобному их поведению. Но мы ведь это исправим, да, мои мудрые сородичи?
— Да, — привычно согласился Эдрахиль, остальные же деликатно промолчали.
***
Нолофинвэ сидел на троне совершенно неподвижно, постепенно бледнея. Никто из советников не спешил нарушать молчание, ожидая разрешения говорить, однако единственными звуками, которым позволили доноситься, было пение струн арфы Аклариквета.
Сколько раз приходилось бояться за свою жизнь? Уже и не сосчитать да и не вспомнить каждый эпизод. Только самый первый не забыть никогда — приставленный к груди меч разъярённого Феанаро Куруфинвэ, проклятого полубрата, не дававшего жизни второй — Второй! — семье отца.
Была ли та угроза настоящей? Тогда, в далёком мирном Тирионе было страшно обдумывать это. Разум заставлял пытаться повернуть ситуацию себе на пользу, не анализируя, и это, надо сказать, удалось. А теперь…
Теперь никто не бросался на верховного нолдорана с оружием, не кричал и не прогонял из дворца. Единственное, что произошло: прилетело известие о том, что Моргот готовится к войне и делает это уже давно.
Почему вроде бы очевидные слова, подтверждённые разведкой, прозвучали настолько страшно?
Вспомнилось расставание с женой; остро, до пронизывающей боли ощутилась тоска по дому и любви, которую совсем не ценил. Да, в Амане многое было «не так», но ведь в Средиземье «не так» абсолютно всё! Почему понимание этого пришло только вместе с обессиливающим страхом, лишившим способности говорить с собственными советниками?
«Анайрэ, — мысль унеслась далеко за море, — прости меня».
Стало холодно, словно в подземелье.
Что если Моргот победит? Он тогда захватит короля своих врагов в плен и… Сделает его орком? Или повесит за руку на скалу?
Содрогнувшись от разыгравшегося воображения, верховный нолдоран заставил себя встряхнуться и посмотреть на портрет отца.
Как живой…
— Моргот готовится к войне, — повторил вслух Нолофинвэ, постепенно фокусируя взгляд на Ранионе и Аралкарионе. — Мы тоже должны готовиться. Потребуйте подробные отчёты со всех рубежей, понятно?! Границы должны быть защищены! Однако этого мало. Нужно больше сведений! Посылайте новые отряды! И пусть не допускают ошибок Мараха! Никаких стычек с местными! Всем всё ясно?
Воины кивнули, молча встали и вышли, воцарилось молчание, и только музыка продолжала звучать.
Тихая, неуверенная, напуганная. И совсем не красивая.
***
Когда Зеленоглазке сказали, что к ней пришёл гость, колдунья не поняла, о ком именно речь. Зато как только открылась дверь, эльфийка растерялась и смутилась.
— Привет, — сказал постаревший осунувшийся мужчина, полысевший и седой, с морщинистым желтоватым лицом, — это я.
Неосознанно поправив причёску и платье, Зеленоглазка неестественно зажато встала со стула, попыталась улыбнуться, не зная, что делать. Опять придётся с этим ложиться в постель?!
— Э-эх, — всё поняв по взгляду, отмахнулся смертный, — я уже всё, не то, что тогда! Уже всё. Я так, поговорить пришёл. Увидеться. Может, напоследок, Моргот его знает.
Окончательно растерявшись, так и не решив, что было бы проще: молча получить сомнительное удовольствие или беседовать, не понимая, как себя вести, эльфийка налила в две чашки ягодный отвар.
— Мне б чего покрепче, — хрипловато хмыкнул мужчина, — есть?
С улыбкой покачав головой, колдунья достала вино.
— Вот! — обрадовался смертный. — Другое дело!
Выпив сразу целый бокал, старый воин крякнул и довольно вытер кулаком морщинистый рот.
— Донесения эти, — начал говорить мужчина, любуясь эльфийкой, словно всё ещё был способен на игры в постели, — которые мы всем отрядом корольку твоему корябали, это всё стручок дрочёный, как орки говорят. Не напишешь же этому твоему Голфину, что мы все жопы отморозили на этом долбучем севере! А оркам там чудно живётся!
По-хозяйски взяв вино, налив себе и выпив, разведчик снова довольно крякнул.
— Поселились мы, значица, у того чудилы, которому ваш певец последние мозги своротил. Сказать чесна, он так поёт, что любому своротит. Не люблю я таких, держись от него подальше!
Зеленоглазка заулыбалась.
— Что? Нравится он тебе? Да брось, девочка! Гад он конченный! Найди мужика нормального.
