В подземелье тёмном, древнем
Бродит зелье в чане медном.
Суждено ему однажды
Янтарем в устах стать жадных.
Вскоре срок его подходит
Оказаться на свободе,
Влагой пенной литься в кубки,
Пританцовывать в желудках.
На горе скамьи поставим,
На весь мир пир знатный справим.
Кликнем Гимли, Дори, Трора,
И друзей всех прочих тоже.
Но беда случилась снова —
Я ж всегда снимаю пробы
Каждый день в течении срока,
За брожением глядя строго.
Вот итог — в пивной кадушке
Пива где-то на полкружки.
Вон и гости на дороге…
Уношу, пожалуй ноги!
— Весёлый вы народ, Кхазад, — рассмеялся Хеправион, наблюдая, как Макалаурэ усиленно делает вид, будто ему нравится звучащая музыка.
— Мы не унываем, — поднял указательный палец Азагхал. — Однако, эльфы, эта песенка за окном мне смешной не кажется, знаете, почему? Она про умельца, который не может довести дело до конца, не наделав глупостей. Ладно, если речь идёт о пиве, а если бы строители на Ард-Гален так подходили к работе? Мне было бы стыдно за мой народ!
— Похоже, эльфийское занудство заразно, — подал голос Маэдрос, совершенно не изменившись в лице.
— И правда! — артистично ужаснулся гномий король. — Лучше сделаю одну хорошую вещь, пока совсем не стал одним из вас. Слышишь, друг, — обратился он к химрингскому лорду, — когда мы решили, что всем нам нужен праздник, я сразу понял, что должен сделать свой особенный вклад в общее дело, поэтому срочно направил письмо Телхару, чтобы тот сковал особый меч для тебя. Я сразу придумал ему имя — Сияние Огня — в честь твоего отца. Телхар создал Драконий шлем, и это поистине шедевр! Поэтому я мог доверить столь важное и срочное дело только ему.
— Но беда случилась снова —
Я ж всегда снимаю пробы
Каждый день в течении срока,
За брожением глядя строго.
Вот итог — в пивной кадушке
Пива где-то на полкружки.
Вон и гости на дороге…
Уношу, пожалуй ноги! — прокричало множество глоток на улице, и король-менестрель засмеялся.
Маэдрос смерил брата суровым взглядом, однако без угроз и приказа молчать. Алмарил с горящими любопытством глазами наблюдал за собеседниками.
— Хотя, скажу честно, — хмыкнул Азагхал, — я в какой-то момент подумал, что эльфы окончательно разучились веселиться, и никакого праздника не будет. Правда, потом вспомнил, что солнечный год для вас — это лишь незначительная часть года по привычному за тысячелетия времени Валинора, и если после разговора о веселье я не увидел его в течение нескольких лет, не значит, что эльфы забыли или передумали. Вам просто спешить некуда, как вы наивно полагаете.
— Очень смешно, — скривился Макалаурэ то ли на речи гномьего короля, то ли на вновь долетевшую из окна песню.
— Пока Моргот жив и правит в Арде, каждый может умереть в любой момент времени, — слегка нараспев произнёс Маэдрос. — А смерть для нас — это рабство у Вала Намо. Однако и жизнь наша полностью зависит от прихоти Айнур. Если они захотят, нам позволят радоваться, а пожелают обратного — мы будем вечно страдать. Я не хочу думать об этом, но каждый раз, смотря на Железные Горы возвращаюсь мыслями к таким рассуждениям. Мы, воюя против одного рабовладельца и тирана, попадаем к другому. И этому нет конца.
Варнондо, опустив глаза, отвёл взгляд в сторону.
— Так или иначе, — поднял кубок Азагхал, — вы, эльфы, нам друзья, даже несмотря на то, что едва не довели меня и мой народ до паники, когда сказали, что не видели в вашем Амане ни одного гнома. А ведь мы свято верили, что после смерти приходим к своему создателю. Однако, заметьте, никто не приуныл, и мы стали верить в наше перерождение в потомках, ведь и ранее часто замечали, как дети похожи бывают на родителей, а внуки на дедов. Правда, есть важная деталь — наши смерти вырублены в тверди судьбы изначальным замыслом, а что у вас, бессмертных, мне не понять.
Повисла пауза, Алмарил вдруг страшно изменился в лице, и Феанорингам показалось, будто рядом с ними их младший брат, который вот-вот вскочит из-за стола и начнёт орать. Однако сын Морифинвэ лишь уставился куда-то в стену и процедил сквозь зубы:
— Гномий король ушёл от темы. Начал о празднике, а закончил смертью. Но это обьяснимо: я тоже постоянно думаю о том, что пока мы тут веселимся, осадный лагерь атакует Моргот.
— Мы веселимся? — поднял брови Макалаурэ.
— Я, однако, думаю, что праздник должен быть масштабнее. Есть смысл звать гостей из соседних королевств. Хотя, — Алмарил выпил, с горечью усмехнулся, — отца я бы видеть не хотел.
— Да, — согласился Азагхал, — мы отвлеклись. Я сказал, что приказал славному Телхару выковать меч, и сейчас я его вручу полноправному хозяину. Да засияет пламя белегостских кузниц в твоей руке, герой! Айя Феанаро!
— Айя Феанаро! — прозвучало из уст всех присутствовавших в зале, и по лицу Варнондо было непохоже, что он славил полубрата своего короля под страхом смерти.
Военачальник Нолофинвэ даже не напомнил про вынужденную необходимость почитать умерших героев за неимением и непризнанием живущих.
Кликнув слуг, Азагхал приказал принести клинок, и всё замерло в ожидании чего-то невероятного.
***
Музыка на площади звенела со всех сторон, и уйдя от весёлых танцев к медленной, чуть грустной мелодии, Туивьель подумала, что ей нравится чувствовать печаль и одиночество: если размышлять о плохом и не пускать в сердце обманчивое счастье, потом не будет до крика больно. Единственным желанием уже не один год было упасть в объятия избранника и разрыдаться, честно рассказав обо всём, что чувствует материнское сердце, когда от ушедшего в опасный путь сына перестали приходить вести, но химрингская леди не позволяла себе быть слабой.
Соплеменница Туивьель, подыгрывая себе на лютне, ходила вдоль торговавших тканями, шкурами и готовой одеждой мастерами, то появляясь, то исчезая в череде шёлка, льна и меха, и пела о надежде. На лицах слушателей расцветали улыбки.
— А знаешь, всё ещё будет!
Южный ветер опять подует,
И весну для нас наколдует,
И память перелистает,
И встретиться нас заставит,
И встретиться вновь заставит.
И не раз меня на рассвете
Губы твои разбудят.
Счастье, что оно — та же птица,
Упустишь — и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
Тоже ведь не годится,
Трудно с ним, понимаешь?
Я его не запру безжалостно,
Крылья не искалечу.
Улетаешь — лети, пожалуйста!
Знаешь, как отпразднуем встречу?
Слёзы застыли на глазах, химрингская леди поспешила в сторону тишины, где совсем не звучала музыка, мельком заметив художницу, считавшую, что тёмная эльфийка заняла её место в жизни лорда Маэдроса. Наивная женщина, не понимающая, что ей, вероятно, повезло.
Около входа в башню с колоколом, откуда время от времени во всеуслышание рассказывались вести, сидел ногродский торговец амулетами и заготовками для них.
— Прекрасная леди, — заметив Туивьель и тут же перестав обращать внимание на остальных заинтересованных товаром горожан, гном почтительно поклонился, — у меня есть янтарь в латуни, который будет красиво смотреться на твоей шее.
— А применять свои руны умеешь? — спросила избранница лорда, посмотрев на пластинки из дерева, серебра, бронзы и мориона, расписанные зашифрованными в переплетениях штрихов и завитков посланиями.
— Сомневаешься в моих талантах, леди? — торговец посмотрел в глаза эльфийки, а потом — сквозь неё на танцующих в отдалении гуляк. — Задавай свой вопрос и смотри в чашу.
Медный сосуд с водой стоял между тремя фонариками с живым огнём, на дно поочерёдно упали несколько разноцветных кругляшей, и молчаливая просьба отозвалась призрачным видением.
Со всех сторон потянулось унывное пение, обволакивая призрачным коконом, усыпляя, заставляя терять ощущение опоры под ногами:
«Ветер ли старое имя развеял,
Нет мне дороги в мой брошенный край.
