Сидевший в карете с отцом и матерью Мелинаро, бледнея, с ужасом смотрел за происходящим, а когда Нолдиэ сделала глубокий вдох, то ли чтобы успокоиться, то ли для продолжения криков, только громче, юный эльф вполголоса произнёс:
— В наших бедах виноват Моргот, а не кто-либо другой, мама. Если бы я мог, если бы папа мог, если бы хоть кто-то был способен одержать над ним верх, Чёрного Врага бы уже не было в Арде. Но победить Моргота нельзя, поэтому мы должны приспособиться к миру, а не враждовать с ним.
Финдиэль выдохнула, снова набрала воздух, посмотрела на мужа и сына, высвободилась из объятий и прошипела:
— Я вас обоих ненавижу!
***
Весь путь от Форменоссэ до Садов Лориэна Майя и эльфийка провели в молчании, лишь крайне редко говоря о необходимости привала и оставшемся до цели расстоянии.
Олорин не пытался что-либо выспрашивать, читать проповеди и нотации, он был готов идти пешком или ехать верхом, даже, наверное, лететь на орле или какой-нибудь морготовой твари, если бы того пожелала Тинденис — выйдя за осквернённые Морготом ворота, Майя стал абсолютно безучастным к происходящему. Эльфийка замечала, как быстро сокращается длинный путь под копытами лошадей, и за это, разумеется, стоило поблагодарить могущественного проводника, однако начать разговор не получалось.
Когда Сады Вала Ирмо стали виднеться вдали, Олорин вдруг остановился, спешился и, сияя серебром и отблесками морской лазури, улыбнулся:
— Дальше наши пути разойдутся, Тинденис. Жаль, что ты не захотела узнать от меня мудрость, которую невозможно получить нигде, кроме Грани. Ещё больше я скорблю о том, как вы все не доверяете Валиэ Ниэнне — единственной истинной целительнице, которая не рубцует раны, но создаёт заново плоть. Однако и ещё одной мудрости я научился у Грани, Тинденис: никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайся делиться опытом с теми, кому это не нужно. Совета должны не просто спросить, Тинденис. О нём обязаны молить.
Супруга Лауранаро понимала: следовало неким образом отреагировать на слова Айну. Возможно, он обижен, разочарован, пытается спровоцировать или просто говорит, что думает, без какого-либо подтекста, однако эльфийка не смогла проронить ни слова. Тинденис уже мысленно была с мужем, хоть и совершенно не представляла, что ей предстоит увидеть, а попытки предугадать по-настоящему ужасали.
Постараясь спешить, но чувствуя, что идёт всё медленнее, Тинденис направилась к прозрачным ажурным вратам, за которыми виднелись сияющие росой и волшебными отсветами кроны и сверкающие золотом дня шпили.
***
Из искрящейся дымки, туманом поднявшейся над залитым рассеянными лучами Анар озером, вышли три юные девы, которых при беглом взгляде можно было спутать с эльфийками-Ваньяр. Их силуэты выглядели иллюзорными и слишком хрупкими, казалось, если нечаянно коснуться — рассыплются в пыль.
Тинденис хотела начать разговор, однако помощницы Валиэ Эстэ сразу дали понять гостье: им известно, зачем она здесь, не нужно лишних слов, и повлекли за собой вглубь сонного прекрасного пейзажа, выглядевшего неестественно статично, словно эльфийке предстояло раствориться в расписанном художником полотне. Окружившая красота, звучавшая пением птиц, стучалась в сердце, настойчиво требуя ощутить блаженный покой, но Тинденис не хотела думать ни о чём, кроме цели своего появления в Садах.
И, словно поспешив исполнить мольбу измученного сердца, из сверкающей пелены, ставшей похожей на расшитую тончайшей золотой нитью ткань, выступили дворцы, арки и беседки. Среди тончайшей работы построек эльфийка увидела то, ради чего пустилась в путь.
«То». Увы, не «того».
Прекрасный эльф, чьи золотые волосы отливали медью, в свободной лёгкой одежде сидел на скамье, словно сотканной из паутины, и задумчиво смотрел вверх.
— Прости меня, — сказал Лауранаро без выражения, — я не должен был навлекать на вас гнев Валар. Я не должен был множить зло и тьму, ведь этого и так слишком много, но не мог иначе, потому что чернота разрослась внутри меня. Я осознал это и понял: тот, кто не может жить в мире на свету, должен уйти туда, где никому не причинит боли.
Закрыв рот руками и замотав в ужасе головой, Тинденис бросилась к мужу, понимая, что нельзя давать волю чувствам и показывать истинное отношение к происходящему, однако была не в силах сдержать слёзы. Упав на колени около безучастного супруга, эльфийка схватила его за руки и попыталась всё же сказать правильные для Валар слова:
— Ты должен был думать о детях! Ты мог лишить их счастливого будущего!
И не увидела никакой реакции.
— Я должен уйти, — спокойно произнёс Лауранаро, — и уйду. Путь начат.
Тинденис сжала голову мужа, заставила посмотреть в глаза и…
Эльфийка никогда не встречала Мириэль и даже Фириэль, однако многое знала о первой королеве Нолдор, и теперь, увидев и услышав супруга, Тинденис вдруг поняла: перед ней не просто одурманенный чарами эльф. Это тело, из которого постепенно изгоняется дух.
— Лауранаро! — сквозь полившиеся слёзы едва не выкрикнула женщина. — Лауранаро! Не уходи!
— Я должен, — словно во сне произнёс безразличный голос. — Путь начат. Осталось лишь завершить. Я иду от неприятного мне света к близкой и понятной тьме. Лучше для всех, если уйдёт один, зато уцелеют тысячи.
Пусть всё фальшь, но обман
Нам порой дороже истин, — начал напевать Лауранаро, однако Тинденис понимала: всё это произносит не её муж, а кто-то за него. Здесь только захваченное, порабощённое чужой волей хроа, а феа… — Сладость лжи как туман,
Как мираж в пустыне грёз.
Яд речей сердце пьёт,
И мечты дурманят мысли.
Волшебство не спасёт
От удушья чёрных слёз.
Воля — фантом, ничего, кроме боли,
Феа взамен не даёт,
Но о борьбе сердце глупое молит,
Верит, надеется, ждёт.
В бездну шаг!
— Нет! — эльфийка встряхнула супруга, словно пытаясь разбудить. — Вернись! Лауранаро! Остановись! Не иди туда!
— Воля — фантом…
— Стой, остановись! — попыталась петь, вкладывая все душевные силы, что смогла собрать, Тинденис. — Вернись, вернись, вернись!
Стой! Остановись!
Вернись! Вернись! Вернись!
И вдруг ей показалось, будто взгляд мужа изменился: глаза словно ожили, но ослепли — было ясно: Лауранаро не видит и, возможно, даже не узнаёт находящуюся рядом женщину, но… Он хоть немного пришёл в себя.
— Отражений новых дней ищу
Средь окон-зеркал, — продолжая петь, Тинденис схватила супруга за руку, погладила ладонь. — Но где-то в груди
Пусть голос звучит:
«Стой! Остановись!
Вернись, вернись, вернись!»
Лауранаро слабо улыбнулся, закрыв глаза. Сейчас казалось, будто он с трудом делает каждый вдох, хочет сказать что-то, только губы не слушаются. Бессильно уронив голову на спинку скамьи, эльф приподнял веки, но, похоже, так и не увидел никого около себя, лишь стал дышать чаще, словно в горячке.
— Мы будем вместе, — продолжая гладить дрогнувшую ладонь, вновь запела эльфийка. — Здесь, в Садах я встречу эту ночь.
Пустынный пейзаж,
Эльдар, ослеплённые луной,
Я прячу глаза,
Мне город принёс
Дым музыки слёз.
Стой, остановись,
Вернись, вернись, вернись!
— Всё сказано, всё смыто. Лунный дождь,
Знакомая тень
Упадёт на двери в стихший дом,
Где сон и постель,
Свет, чьи-то шаги…
На плечо Нолдиэ упала росинка.
— Ты сможешь увести мужа домой, — сказал тонкий звенящий голосок, — только если тьма умрёт в нём.
— Тьму не победить, — снова чётко и отрешённо произнёс Лауранаро, сев ровно и устремив взгляд вверх. — Я должен уйти, чтобы никому не сделать зла.
— Стой, память не жги! — Тинденис поняла — слуга Вала Ирмо нарочно отвлекла её, снова позволив поработатить беспомощную плоть эльфа. Решив не тратить силы на ненависть, Нолдиэ сильнее схватила мужа за руку: — Стой, остановись!
Вернись, вернись, вернись!
Стой! Остановись!
Вернись! Вернись! Вернись!
