Орёл ждал ответа, Турукано отодвинул чертежи, многозначительно кивнул.

— Лаурэфиндэ, — спокойно произнёс король, невольно подражая интонации Манвэ, — ты столь рьяно взялся за исполнение долга, что я не удивлюсь, если однажды Рок, решив ударить по самому больному, сделает так, чтобы самый жертвенный, преданный, стойкий и убеждённый защитник стал причиной нашей всеобщей гибели. Невольной, возможно.

— Это ничего не меняет, не уходи от темы, король.

— Да, Лаурэфиндэ, — Турукано вдруг ощутил небывалый прилив сил, вероятно, нечто подобное было на турнире в Валиноре, а возможно, и не чувствовалось никогда, и это оказалось истинное наслаждение, — я король. А ты — мой военачальник. И пусть каждый из нас помнит о своём месте в жизни народа, города, Арды, о своём статусе. Место короля — на троне, место воина — в карауле. И никто из подданных, даже ближайшие советники не должны учить владыку, как ему правильно сидеть в драгоценном кресле.

Глорфиндел, похоже, не ожидал отпора. Постояв какое-то время в молчании, Орёл покачал головой:

— Надеюсь, мы поняли друг друга, король.

— Очень на это рассчитываю, воин.

— У каждого своё место в жизни.

Последние слова были сказаны без уважения и почтения, Турукано на миг подумал, что это месть за нежелание держать ответ за сестру и её уход, однако, стоило Глорфинделу откланяться, мысли сразу же переключились на чертежи. Что бы ни говорил брат жены, город он не бросит, от службы не откажется, и вмешательство короля в дело Орлов не требуется. А история, которую должен рассказывать дворец, зависит только от воли сидящего на троне. И ошибок допущено быть не должно.

***

Хуан, весело лая, высоко подпрыгнул, делая вид, будто пытается поймать мотылька, но вдруг настороженно замер, припав на лапах, морда заулыбалась. Пёс вопросительно посмотрел на хозяина.

Туркафинвэ побледнел. Вскочив от костра, до этого расслабленный от вина и успешной охоты, Феаноринг мгновенно собрался и сделал знак брату молчать. Слуги, занимавшиеся своими делами, напряглись.

Густой лиственный лес звенел голосами птиц и шумел уже не холодными ветрами, молодая поросль то и дело попадалась под ногами на высыхающей земле, но в самых тенистых местах по-прежнему лежал снег.

Щёлкнув пальцами, Туркафинвэ раскрыл ладонь, свистом приманил пернатого собеседника. Доверчивая зарянка порхнула к эльфу, ухватилась лапками за палец, посмотрела внимательными бусинками-глазками. Пёс обиженно рыкнул.

— Хуан, — улыбнулся Феаноринг, хотя его глаза наполнялись злобой и слезами одновременно, — я не сомневаюсь в твоей честности, правоте и осведомлённости. Мне лишь нужно было кое в чём убедиться. Курво, — часто заморгав и высоко вскинув голову, обратился к брату химладский нолдоран, — мы уйдём с этой поляны к юго-востоку. Верные, — Туркафинвэ перевёл становившийся страшным взгляд на слуг, — сообщите домой, что светлейший король благодатного Химлада на охоте и возвращаться не собирается. О его местонахождении неизвестно и говорить запрещено, а любые визиты нужно заранее оговаривать и прежде чем являться в чужие владения, необходимо убедиться, что хозяева ждут и рады видеть гостей.

— Тьелко? — Куруфинвэ непонимающе нахмурился.

— Всё в порядке, — вымученно улыбнулся беловолосый Феаноринг, ласково погладив зарянку по ярким пёрышкам на грудке. — Ириссэ едет в Химлад, может случайно нас заметить, поэтому мы сейчас отсюда уйдём. Я бы мог лично высказать ей всё, но не хочу. Она предала меня. Она мне отвратительна.

Брат был почти уверен — причина в ином: Тьелко всё ещё любит Ириссэ, но гордость не позволяет в этом признаться, а сам эльф чувствует — встреча лицом к лицу с той, чей образ навсегда втайне дорог, может сломить сопротивление, сердце возьмёт верх над всем остальным, и влюблённый король забудет о статусе, обидах, достоинстве и растает весенней льдинкой в объятиях женщины, однажды уже разрушившей его судьбу. Тьелко это понимает и не ввязывается в неравный бой.

По-прежнему пытаясь изображать гордость, бледный и напряжённый Туркафинвэ отпустил птаху и, дыша всё тяжелее, подозвал Хуана, ласково погладил по густой жёсткой шерсти.

— Уходим, Курво, — хрипловато произнёс третий сын Феанаро. — Найдём место получше.

Слуги уже выполняли волю своего короля, Куруфинвэ нехотя поднялся. Конечно, он не стал рассказывать о своих домыслах брату, но был практически уверен — Тьелко не прав. Как бы ни было горько и больно, с Ириссэ нужно поговорить. Неважно, чем закончится такая беседа, но это в любом случае лучше, чем тянущаяся столетиями недосказанность. Увы, Тьелко, как всегда, не послушал бы совета. А жаль.

***

На вид лес оставался обыкновенным, но звучал уже совершенно иначе. Это не заметил бы обычный путник, однако знавший немало колдовских приёмов эльф за несколько миль чувствовал — цель близка. И пусть его знания магии в основном ограничивались заговором оружия или пока необработанного металла, Эол мог распознавать чужие чары, особенно знакомые.

А ещё брат короля знал — он давно уже не один.

— Эй, тинголовы шавки! — крикнул, останавливаясь, изгой. — Кто не побоится ко мне подойти, тем самым сослужив мне хорошую службу, потому что мне не придётся переться до вашей границы ещё полдня, тому подарю кинжал. Не сомневайтесь — качественный.

Ответа не последовало, и Эол двинулся в путь, однако довольно скоро перед ним возник Белег. Воин вышел словно из превратившегося в стену воды воздуха, будто гладь лесного озера повернулась вертикально.

— Привет, друг, — очень тепло поздоровался Куталион, несмотря на крайне недружелюбный настрой брата короля. — Мы не ожидали тебя увидеть. Что привело столь необычного визитёра?

Эол смерил оценивающим взглядом старого знакомого, достал обещанный кинжал, протянул как бы с неохотой.

— Белег, — вздохнул, будто очень устав, брат Тингола, бросил на мох сумку и плащ, оставшись по пояс голым, и уселся на плотную, незаметную среди зелени ткань, — тебе когда-нибудь надоедало ждать одного и того же неприятного события, которое происходит с потрясающе гадкой регулярностью?

Куталион пожал плечами, опустился рядом.

Лес вокруг был молодым и зелёным, однако оба эльфа знали: впереди уже начинаются сохранённые чарами древние ясени с сиреневой листвой, а также те из не существующих ныне деревьев, что не удалось спасти, зато прекрасно получается создавать иллюзию их жизни. Тем же, кто находился за Завесой, чудеса видны не были.

— Это всё для твоего короля, — Эол небрежно толкнул сумку. — Там есть один подсвечник, который я бы попросил тебя затолкать ему в то место, которым он чаще всего думает, но знаю — ты этого не сделаешь, поэтому не стану предлагать выгодное сотрудничество. Расскажи лучше, как дела у Лутиэн.

Белег сразу же погрустнел и смутился, брат Тингола посмотрел на него и расхохотался.

— Послушай, приятель, — толкнул он воина в плечо, — давай я тебе деву подарю? Надоела она мне — не уживёмся, чувствую. Ты о ней позаботишься, пригреешь на груди. Она умеет усердно прислуживать, просто не понимает некоторых вещей, которые для меня принципиальны. Но она хорошая.

— Женщина — не вещь, которую можно подарить, — недовольно отозвался воин.

— Могу продать за мирианы, — снова захохотал, криво скалясь, Эол, — ты хоть знаешь, что это такое? Они в Дориате в ходу?

По реакции Белега стало понятно — ответ отрицательный.

— Ты спрашивал про Лутиэн, — перевёл тему дориатский защитник, — она стала ещё прекраснее, чем была ранее. Лучи луны делают белоснежную кожу ещё белее, а свет солнца сияет в волосах и глазах. И я счастлив хранить её покой.

— Тебе надо жениться, — словно неразумному мальцу, сказал воину брат короля, — пойми, дурак, если ты не заведёшь семью, стремление о ком-то заботиться заставит тебя опекать любого нуждающегося. Но беда в том, что не каждый, кто кажется слабым и неразумным, действительно таков. Твоя опека будет не нужна, и рано или поздно ты получишь за свою заботу совсем не ту награду, на какую рассчитываешь.