— Не нужна была жестокость! — застонал убийца, от напряжения свело челюсть. — Мне была нужна её смерть, а не страдания!

Вцепившись в волосы и едва не выдрав клок, Алмарил почувствовал, как накатывает тяжёлая болезненная усталость, словно во время лечения от ран. Бессильно рухнув на узкую постель в углу небольшой комнаты дозорной башни, таргелионский принц подумал, что со временем становится только тяжелее. Почему-то сначала, когда страх перед встречей с отцом перекрывал всё, не возникало желания вернуться в прошлое и казнить Ривиан без жестокости. Мыслей об этом не было и потом, когда принц принял решение бросить всё и посвятить себя отмщению золотому червю.

Впервые совесть взяла убийцу за горло, когда лорд Маэдрос проявил доброту и заботу к превратившемуся в бездомного племяннику. Чем лучше складывалась жизнь, чем дружелюбнее были окружающие, тем невыносимее становилось существование.

Снова напомнили о себе усердно прогоняемые мысли о том, что у самого есть любимая сестра, с которой тоже кто-то может поступить так.

Нет! Никогда! Митриэль будет жить вечно! Вечно и счастливо.

Как и Карналмарил, и Ривиан. Они тоже обретут бессмертие в Валиноре.

Отец говорил — Валар лжецы, надо жить и процветать назло им, отвечая проклятьем на проклятье.

«Вы сами и ваши потомки — месть Творцам Арды и всем, кто их почитает!»

— Пусть так, — прошептал в потолок Алмарил. — Я — проклятье. Но Карналмарил был добрым и светлым, несмотря ни на что. И Ривиан… Я верю, что Валар не солгали только в одном: погибшие невинные эльфы пройдут Чертоги Намо, миновав их, словно отправившись в лёгкий полёт сквозь короткую тёплую ночь, а потом возродятся в Земле, где нет зла и горя.

Нолдо ещё раз представил, как надо было правильно привести приговор в исполнение, чтобы не мучить виновную. Стало немного легче от понимания, что в следующий раз, если придётся кого-то казнить, оплошности не возникнет.

Посмотрев на метель за окном, сын нолдорана Карантира закрыл глаза и представил, как Ривиан и Карналмарил проснулись от долгого сна среди дивно сияющего леса, около кристально чистого озера. Эльфийка заплакала от радости, и её слёзы исцелили раны юноши, лишившие его прежней жизни среди зла и несправедливости. Теперь для двоих влюблённых всё сложится иначе. Они будут счастливы в прекрасной земле без боли и горя.

— Я хочу остановиться

В месте том, где есть покой, — тихо запел Алмарил, сквозь полусон ловя призрачные видения, рисуемые спасительной фантазией, и призванный из воспоминаний образ глупой любимой сестрёнки — единственной из всей родни, заставлявшей скучать по дому, — в чистом озере умыться

И побыть самим собой.

Крики чаек у причала,

Где есть я и где есть ты,

Это озеро — начало

И моей мечты.  

Я хочу познать свободу,

Как полёт из сладких снов, 

И набрать в свои ладони воду

С отраженьем облаков.

Ощутить тепло заката

И печаль ночной луны,

Слышать волны из затакта

Озера мечты.

И все слова

Значат намного больше, 

И музыка —

Её суждено познать.

Оглянись вокруг —

Ты услышишь сердца стук

В час, когда ветер мой голос унёс

К озеру сладких грёз.

Отвернувшись во тьму комнаты, сын нолдорана напомнил себе, что его путь — проклятье и месть. А свет, пусть и не существующий, — всего лишь надежда, без которой стало совсем невыносимо жить.

***

Короткую остановку, во время которой постоянно приходилось оглядываться и прислушиваться, сложно было назвать привалом — казалось, за время, проведённое в нише среди чёрных скал, воины Белерианда устали сильнее, чем при преодолении отвесных склонов, охранявших земли врага от чужаков. Во время перехода через перевал эльфы постоянно ожидали атаки с воздуха, из-под земли или из невидимых глазу расщелин, однако не было гнетущего ощущения, будто небесный купол обрушился, придавил к земле и вот-вот расплющит.

— Я могу ошибаться, но по эту сторону Железных Гор раньше не было настолько тепло зимой, — задумчиво произнёс Нолдо, обычно ходивший в разведку с отрядами принца Финдекано, отправленный сейчас с воинами лорда Маэдроса, чтобы наглядно показать изученные маршруты и пойти новыми. — Моргот, конечно, пытается повторять опыт Вала Ауле, используя подземные кузницы, но мы с собратьями ещё в прошлые разы лично удостоверились, что внутри Трёхглавой Невольничьей Горы никого нет. Мы нашли полдюжины замурованных дверей, но, сколько ни ждали, оттуда никто не выходил и не пытался открыть снаружи.

Сулион равнодушно кивнул и отошёл от соратников. Осторожно выглянув из укрытия, Авар всмотрелся в затянутое неплотной чёрной мглой небо. Похожий на колышимые ветром волокна истлевшей пряжи мрак кружился, съёживался, чуть расступался, скручивался спиралью, рвался, обвисал лохмотьями и снова взлетал вверх, поднимаемый порывом ветра. Отвратительное удручающее зрелище, однако, завораживало, Сулион сам не заметил, как начал представлять, будто колдовская тьма живая и разумная, вот-вот что-то скажет или пропоёт, лишит воли и способности мыслить, поработит и навеки оставит блуждать во вражеской земле.

«Мальчик, останься со мной!

Здесь, за холодной рекой

Вдруг прозвучит голос мой

На берегах тишины.

Приди, останься со мной,

Здесь, за холодной рекой,

И мы прогоним долой

Твои печальные сны».

Рука легла на плечо, и Сулион вздрогнул, будто внезапно проснувшись.

— Пойдём на восток, — сказал Линдиро, осматриваясь. — Мне показали тропу, которой уже неоднократно пользовались. Проследуем мимо заброшенного селения, выясним, безопасно ли там по-прежнему.

— Алмарил явился без войска, но всё равно пытается командовать! — наконец заговорил о том, что не давало покоя уже давно, Авар. — Почему он решает, кому идти в земли Моргота, а сам при этом сидит в крепости?! Он хочет от меня избавиться, но теперь боится открыто нападать, потому что в подчинении у дяди?!

— Тише, — напрягся сын Асталиона, натягивая капюшон тёплого маскировочного плаща. — Понимаю твою злость, но разделить не могу, поскольку рад, что Морифинвион не с нами. Пусть сидит в башне и несёт караул. Когда-нибудь ты успокоишься и поймёшь — так лучше для всех.

Эльфы осторожно двинулись вдоль тёплой скалы. На земле, несмотря на отсутствие снега, совсем не было растительности. Неожиданно камни склона задрожали, посыпалась крошка и пыль, и совсем рядом с разведчиками из казавшейся монолитной горы брызнул кипяток.

Еле успев отшатнуться, Линдиро и Сулион бросились к ближайшему валуну, чтобы не ходить слишком долго по открытой местности.

Нити колдовской мглы устремились вниз, словно нацелившись на незванных гостей, чтобы схватить их истлевшими корявыми лапами, пронзить изломанными копьями. Лишь у самой земли волокна вдруг задрожали и повернули назад, хаотично рассеиваясь.

В царившем вокруг безмолвии слышалось лишь шипение кипятка, и Сулион невольно содрогнулся.

— Мне кажется, — прошептал другу Авар, — я бы всё отдал за то, чтобы снова услышать звуки нашего лагеря.

Линдиро молча кивнул, вспоминая, как хоронили весёлых наугрим, придумавших и распевавших песню про смельчака, гонявшего метлой ураган. Проклятый червяк уничтожил своим тёмным пламенем самое светлое, что было на Ард-Гален.

— Мне казалось, — выдохнул молодой эльф, поглядывая на небо, где сквозь отступивший мрак стало видно вечернюю зорьку, — что называть что-то ужасное страшным сном — нормально. Но знаешь, то, что творится здесь, не сравнится ни с одним кошмаром, даже…

Сулион не договорил, однако друг знал, о чём тот молчит. Как-то раз во время затяжного дождя, всматриваясь в горы на севере со сторожевой башни, Авар, выглядевший потерянным и нервным, долго собирался с мыслями, а потом поделился тревогой.

«Неделю назад во сне я видел мою Хасолсэль, — заламывая пальцы, начал рассказ эльф, — она говорила, будто жалеет о том, что оставила меня одного. А ещё попросила, когда у меня будет свободное от войны время, приехать и встретиться с ней на «том самом месте». На нашем месте. Даже если свидание окажется коротким, моя Хасолсэль будет счастлива. Я не понимаю, Линдир, если она скучает, почему не вернётся? Или… это просто мои фантазии превратились в сон?»