Снова невольно вслушавшись в разговоры толпы, Карнифинвэ понял, что некоторые принимают его за Артельмира Химрингского, что позволяет называть принца «сыном раба».

Решив больше не задерживаться на площади, чтобы не сорваться и не сделать какую-нибудь глупость, сын нолдорана Питьяфинвэ поспешил во дворец.

***

Оказавшись во дворце обожаемого родственника, Карнифинвэ оказался в неожиданно дружелюбной обстановке: все встречавшие гостей эльфы радовались, приветствуя послов, и это даже не выглядело фальшиво.

«Они враги, не забывай! — твердил себе принц. — Не купись на улыбки и ласковые речи!»

Смотря на добрые лица, сын нолдорана Питьяфинвэ вспоминал песню короля-менестреля:

«Мой народ милосерден, значит, тебя готовы простить.

Кайся, брат мой, во всех деяниях, 

Повтори же свои признания.

Повтори и моли в смирении

О прощении, о прощении!»

Вокруг сияла роскошь. Карнифинвэ рос во дворце, и для него не было в новинку драгоценное убранство, однако хитлумский замок потрясал слиянием красоты и истории, рассказываемой лепниной, живописью, фресками и оконными мозаиками. Ходя по коридорам, можно было узнать о сотворении Арды и злых деяниях Моргота, мешавшего другим Айнур создавать прекрасное, о борьбе диссонанса и благозвучия в Айнулиндалэ, о пробуждении эльфов и рождении гномов, о долгом пути в Аман и обустройстве его для жизни Народа Звёзд.

Принц очень хотел отыскать несоответствия в истории, воплощённой здесь, и тем, что рассказывал отец, однако не находил. Неужели придётся признать, что не каждый камень в Хитлуме пропитан ложью?

«Ваши врут летоописания, лжёте вы и теперь!

— Нет!

— Да!»

«Свет всеобщего просвящения —

Вовсе не Первый Дом!

Ваша слава — лишь допущение —

Чем грозила потом?»

— Ладно, — сказал сам себе Карнифинвэ, заходя в отведённые для него покои, — я действительно перегибаю. Какой может быть авторитет у конченного лжеца?

Ванна оказалась подготовлена, и, погрузившись в приятно тёплую воду, Нолдо попытался не дать себе расслабиться и думать о хорошем. Здесь же кругом враги! Они специально будут стараться переманить ценного гостя на свою сторону! Этого нельзя допустить!

«Ты сознался в делах, за кои вам век прощенье молить», — вспомнилось начало песни, и Карнифинвэ подумал, что очень хотел бы с кем-то поговорить о своих мыслях, но ведь дворец узурпатора Нолофинвэ полон шпионов! Ни при ком нельзя даже обмолвиться, что Макалаурэ, дав племяннику текст песни, буквально рассказал, что должно делать, очутившись на территории врага: нужно заставить узурпатора признаться во всём содеянном. Да, он не станет говорить сам, поэтому нужно, чтобы за злодея сказали другие.

Дядя Маэдрос не требовал восстановления справедливости и свержения верховного нолдорана, он просто сказал, что нужно присутствовать во дворце и присылать письма с рассказом, как обстоят дела в Хитлуме, но…

Карнифинвэ посмотрел на слуг, усердно занятых своим делом. Если оставить только своих, это будет выглядеть недоверием, а зачем настораживать врага? Пусть думает, что его гость недостаточно умён для интриг.

«Дядя Маэдрос послал в Хитлум меня, — мысль, много раз вспоминавшаяся, снова вернулась, — меня, того, кто хотел справедливости и возвращения короны роду Феанаро. Значит, это был невысказанный приказ. И я его исполню».

Слуга поднёс вина и фруктов, принц невольно напрягся: здесь точно нет какого-нибудь лишающего разума зелья? С другой стороны, если особо ценный гость станет вести себя странно, об этом сразу сообщат в Химринг, так что…

Карнифинвэ с улыбкой поднял бокал.

— Слава нолдорану! — радостно, повторяя интонацию встречавших во дворце эльфов, произнёс сын Питьяфинвэ. — Негасимая слава! Сияющая во тьме и повергающая мрак в бездну!

Слуги искренне поддержали тост и продолжили заниматься своими делами, а принцу осталось лишь отчаянно бороться с мыслью, что здесь слишком хорошо, чтобы думать плохо.

***

Двери в тронный зал распахнулись, особо ценного гостя и его сопровождение встретила музыка. Звучание сопровождалось чарами, ошибиться было невозможно, и Карнифинвэ вдруг осознал, что полностью солидарен с дядей Маэдросом, крайне негативно относившимся к колдовству, связанному с игрой на публике. Пока магию песни не использовали на нём лично, принц не понимал, что в этом плохого, но теперь готов был схватиться за оружие.

«Я не позволю вам заставить меня любить Хитлум, пока здесь правит клятвопреступник! Это не его земля!» — мысленно отсёк ласковые, как бы ненавязчивые чары принц и смог, наконец, спокойно осмотреться.

За накрытыми столами сидели гости, среди которых не было ни одного гнома, зато попадались золотоволосые эльфы, практически не встречавшиеся во владениях Феанорингов.

Для Карнифинвэ было подготовлено место рядом с верховным нолдораном, и принц узнал всех приближённых, о которых говорили старшие родственники: Аралкарион с обезображенным лицом, Ранион — ничем не примечательный Нолдо, однако самый говорливый, вечно выглядящий извиняющимся, а музыканта и представлять не требовалось.

Взгляды одетых в основном в оттенки синего гостей обратились на посла, и Карнифинвэ почувствовал себя раздетым. Ощущение было отвратительным, однако принц взял себя в руки и с гордым видом направился к королю, слыша, как его представляют подданным узурпатора.

— Приветствую тебя, дорогой родственник, — очень по-отечески улыбнулся Нолофинвэ, когда сын старшего Амбарусса сел на обитый бархатом стул. — Я был уверен, Маэдрос отправит ко мне Аратэльмо, однако я нисколько не разочарован твоим появлением. Мне лишь хотелось бы узнать, что стало причиной твоего приезда.

— Причиной моего приезда? — изумился Карнифинвэ. — Полагаю, особое доверие лорда Маэдроса. Более того, у меня нет собственной крепости, которую не мог бы надолго оставить, я не командую армией и не имею личных владений, поэтому совершенно свободен и открыт для непростых задач, требующих отъезда в чужие земли.

— Почему ты, а не Тьелперинквар или один из сыновей Морифинвэ? Почему не Аратэльмо?

«Меня не жалко», — прозвучала мысленная насмешка, которую очень захотелось высказать, причём как можно громче, однако остановило понимание: злые слова, пусть и показывающие некрасивую правду о вражде внутри дома Финвэ, которая, безусловно, не красит верховного нолдорана, никому ничего нового не скажут. Более того, никто здесь не встанет на сторону чужака в ало-звёздных одеждах, украшенных искусственно выращенными драгоценностями — традиции Дома Феанаро явно не ассоциируются в Хитлуме ни с чем хорошим.

«Пожалуй, — подумал Карнифинвэ, — стоит выяснить истинное отношение подданных к событиям истории Исхода и становлению Финвэ Нолофинвэ Финвиона верховным нолдораном. Не может быть, чтобы всех всё устраивало».

— Я не знаю, — просто развёл руками принц.

— Понимаю, что лорд Маэдрос перед тобой не отчитывался, — усмехнулся король, — но что ты сам думаешь по этому поводу?

— Я думаю, — сын нолдорана Питьяфинвэ внимательным взглядом окинул гостей пира, — что мне просто повезло. Я оказался в осадном лагере, когда на Ард-Гален напал Глаурунг, и это было ужасно. Пламя, рушащиеся стены, множество раненых… Я выносил из огня воинов, пытался успеть доставить лекарям, но это удавалось не всегда. Я воспринимал каждую смерть, как личную трагедию, понимал, что так нельзя, но не мог иначе. Возможно, именно это обстоятельство стало решающим, и меня отправили с мирной миссией.

— Лорд мог прислать вас обоих.

«Да что он от меня хочет?! — безмолвно воскликнул Карнифинвэ. — Я этого Аратэльмо ни разу в жизни не видел! А то, что слышал, мне не сказало ровным счётом ничего! Этого эльфа словно никогда не рождалось! Что я могу о нём рассказать?»

— Однако, — взял себя в руки принц, — он этого не сделал.

Находиться рядом с королём становилось всё тяжелее: давило обязательство отвечать, отчитываться и невозможность перехватить инициативу. Снова ощутилась магия звучавшей песни, Карнифинвэ невольно прислушался.