Посмотрев на племянника, сын валинорского нолдорана слишком тяжело вздохнул, чтобы это выглядело искренне. Карнифинвэ чувствовал: ему слишком много недоговаривают, а, вероятно, откровенно лгут, но уважал право родственника не говорить об истинных мотивах поступков.
— Руки Сериндэ, как забытая песня под упорной иглой, — тихо запел Финдарато, и сыну Питьяфинвэ показалось, будто дышать стало труднее, словно на грудь и спину сильно надавили, — звуки ленивы и кружат, как пылинки над её головой.
Сонные глаза ждут того, кто войдёт и зажгёт в них свет,
Утро Сериндэ продолжается сто миллиардов лет.
И все эти годы я слышу, как колышится грудь,
И от её дыханья в окнах запотело стекло,
И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь.
В её хрустальной спальне постоянно-постоянно светло.
Взгляд сияющих глаз устремился на юного Нолдо, стал пристально-изучающим.
— Дед был бы недоволен тобой, — произнёс король с осуждением, которое, похоже, было направлено не на Карнифинвэ, а на события в воспоминаниях. — Знаешь, когда я услышал, как наш драгоценный Макалаурэ пел о Мириэль Териндэ на празднике в честь королевы Индис, то не сразу осознал, как сильно меня самого изменила эта глупая шутка Первого Дома. Конечно, я знал, что мой дед-нолдоран был женат дважды, что моя родная бабушка — вторая королева Нолдор, слышал о том, что Феанаро Куруфинвэ выступал за неизменность и чистоту языка, который сам создал, взяв за основу работы Румила-книжника. Феанаро считал, что никто, кроме него, не смеет вносить правки в Квэнья, будь то написание или произношение, составление новых слов или преобразование имеющихся. Но… — Финдарато снова испытующе взглянул на племянника. — Его любящий отец выбрал путь противостояния с сыном. И, знаешь, именно после исполнения той песни я понял, насколько глубока пропасть между Феанаро и Финвэ. Сын любил отца, прощая тому всё, обвиняя в некрасивых поступках всех, кроме него. А отец поступал наоборот.
Король отмахнулся и взял в руки свиток со сломанной печатью Поющей Долины.
— Мы устроим торжество в честь твоего прибытия, — загадочно улыбнулся Финдарато. — С тобой прибыли мастера из Ногрода, их надо поприветствовать с размахом. Пусть споют для нас, а мы — для них. Получится чудный культурный обмен.
Карнифинвэ рассмеялся. Да, пожалуй, дядя Макалаурэ прав — нужно использовать против врага его же оружие. И то, что одному королю покажется не по статусу, для другого может стать приятным развлечением.
***
Сверкая украшениями и переливами шелков, окружённая таинственным шорохом дорогих тканей и шёпотом завистниц, Толлунэль вошла в зал, держа под руку супруга, однако отстранившись от него, насколько это было возможно, заинтересованно всматриваясь в толпу гостей. Внучка прославленного лорда Новэ наблюдала, как радостно мастер Гельмир беседует с наугрим, обсуждая строительство подземных туннелей, и, разумеется, не могла оценить, насколько безумными становились проекты по мере опустошения кубков с пенным хмелем.
Толлунэль вдруг стало обидно, что она не разбирается в столь интересном вопросе, принцесса извинилась перед супругом и подсела к мастерам, потребовав для себя кубок тёмного эля. После первых же глотков Толлунэль заметила, что гномы перестали казаться странными уродцами, которых невозможно воспринимать всерьёз, теперь наугрим выглядели милыми бородатыми толстячками, их захотелось потискать за щёки и бока.
— Туннель под рекой, — с деловым видом говорил гном, по которому было непонятно, пьяный он или просто шутит, — надо укрепить так, чтобы вода не продавила. А она, змея такая, в любую щель пролезет! Любой камень прогрызёт! Нужен очень прочный материал для потолка. О! — мастер указал на ожерелье Толлунэль. — Надо заставить всех жителей острова сдать алмазы, расплавить их и залить в стены коридора. Алмаз воде не по зубам!
Отпив эля, Толлунэль с энтузиазмом расстегнула ожерелье и бросила на стол. Инкрустированные искусно огранёнными бриллиантами ленты и цветы из белого и жёлтого золота заиграли радужными переливами, отразившись в серебряных кубках.
— Я лично за этим прослежу! — заявила эльфийка, приняв искреннее удивление во взглядах за восхищение.
— Но алмаз же не… — начал говорить Гельмир, потом посмотрел на гномов и расхохотался.
— Договаривай, сын Гуилина! — нахмурилась принцесса. — У каждого есть своё дело, в коем он смыслит лучше других, но это не повод смеяться над теми, кто не знает! Скоро у меня будут шёлковые сады, я стану производить ткани нежнее аманских! И, знай, мастер-строитель, твоя принцесса не будет смеяться над теми, кто ничего не смыслит в шелках! Твоя принцесса их научит разбираться!
Пересевший с другого конца стола Орландир, ещё трезвый, осторожно взял украшение и вернул растерявшейся Толлунэль.
— На строительство и ювелирные изделия, — с видом всезнающего мудреца сообщил архитектор, — идут разные виды алмазов, моя принцесса. Те, что носят на шее и руках, не подойдут для укрепления туннеля.
— Они для этого слишком красивые, — поддакнул, наливая Орландиру эль, гном.
Вероятно, супруга Артаресто возмутилась бы шуткам или расстроилась из-за своего глупого поступка, если бы не была достаточно пьяна, чтобы тут же забыть про неловкую ситуацию, когда заиграла музыка.
***
Гномьи певцы, приплясывая, выкатили в центр зала бочки, разместившись под лестницей, ведущей к пустующему трону. Заводная мелодия заставила улыбнуться даже обиженную принцессу.
Я проснулся из-за шума,
Из-за дрожи по земле.
Я встаю, иду угрюмо,
И вокруг всё, как во сне:
На опушке тролли пляшут,
Водят странный хоровод,
Пиво пьют, руками машут.
Что за морготов народ?!
«Эх! — воскликнул Дедотролль. — Наливай Хмельтролль вина!
Хватит тискать Бабутролль,
Ведь у ней тролльседина!
На волынке Дудкотролль
С Девкойтролль играй, давай!
Ну, а ты, Курилкатролль,
Троллетрубку мне отдай!»
Я смотрел, как танцы троллей
Продолжаются всю ночь,
Вот уже и солнце всходит,
Всё танцует хоровод!
Тролли в камни обратились —
Им до ночи тут стоять,
Но как только солнце скрылось,
Тролли принялись орать!
«Эх! — воскликнул Дедотролль. —
Наливай, Хмельтролль, вина!
Хватит тискать Бабутролль,
Ведь у ней тролльседина!
На волынке Дудкотролль
С Девкойтролль играй, давай!
Ну, а ты, Курилкатролль,
Троллетрубку мне отдай!»
Артаресто присоединился к танцующим, приглашая супругу веселиться вместе с ним. Толлунэль окинула взглядом хмельных гостей, фыркнула и, бросив в толпу драгоценное ожерелье, побежала в хоровод.
— Мне не нужны бриллианты, — мило произнесла принцесса, обнимая мужа, — ведь настоящее и единственное моё сокровище — это ты.
Искренне обрадовавшись неожиданной похвале, сын короля расплылся в счастливой улыбке и крепко прижал супругу, нежно поцеловав мягкие тёплые губы.
— А теперь, дорогие гости, — сказал собравшимся в зале эльфам и гномам Нолдо с арфой, когда закончилась весёлая песенка, — «Сказка про Истинного Короля».
Повисло молчание, лишь инструмент волшебно звучал, заставляя забыть обо всём, кроме музыки.
— Бывает ли доброе дело бескорыстным? — спросил менестрель пустоту, осторожно касаясь струн, отвлекая слушателей от вынесшего стул и канделябр для одной широкой свечи помощника и собиравшейся за спиной толпы в синем. — Подвиг тоже должен быть оплачен, ведь герои хотят не только книжной славы, а те, кто направляет доблестных храбрецов, мечтают об истинной власти.
Эльф с вышитым на груди созвездием Мотылька подошёл к подсвечнику и поставил на него алое блюдце с горсткой золы.
— Это был случайный ожог, — запел «Мотылёк», изображая очень многим знакомую интонацию втородомовского менестреля, — и земля ушла из-под ног.
Я — пепел, я — пепел.
Сыновья, убитые горем,
Со скалы развеют над морем.
Я — пепел, я — пепел.
