Тянут ко дну боль и грусть,

Прежних ошибок груз,

Но мой плот,

Свитый из песен и слов,

Всем прошлым бедам назло,

Вовсе не так уж плох.

— Это ведь довалинорская песня, да? — спросил сын Арафинвэ, когда собутыльник отвлёкся на вино. — Я слышал похожую.

— Да, та же на новый лад, — кивнул пьяный Тэлеро. — Я не от тех бегу,

Кто горе мне пророчит.

Им веселей и проще

На твёрдом берегу,

Им не дано понять,

Что вдруг со мною стало,

Что вдаль меня позвало,

Успокоит что меня.

Нить в прошлое порву,

И дальше будь, что будет!

Против течений трудно,

Но дальше я плыву.

На маленьком плоту,

Лишь в дом проникнет полночь,

Мир, новых красок полный,

Я быть может обрету.

— Мой маленький плот, — подпел Нолдо, с грустью представляя, как его предок, не умевший нормально говорить, завёрнутый в шкуру или вовсе не одетый, пытается связать палки, чтобы отправиться в путешествие. Прогулка на роскошном корабле показалась неинтересной и бессмысленной. Кощунственной. — Маленький плот, свитый из песен и слов,

Всем моим бедам назло,

Вовсе не так уж плох!

Стоять стало совсем сложно, эльфы обнялись, сели на ажурную скамейку, выпили ещё.

— Мы ведь родня, — зачем-то начал бессмысленный разговор Айриольвэ. — Братья!

— Нет, — Финдарато критически взглянул на вино. — Ты мне не брат, а… дядя.

— Двоюродный.

— Да! Главное, что не полудядя.

Посмотрев друг на друга, родичи рассмеялись, хотя тэлерийский принц, похоже, был не в состоянии понять шутку. Но сейчас это было неважно, ведь потом эльфы выпили ещё и заснули.

Корабль-лебедь скользил по волнам, сияя в свете Древа Телперион. С соседних судов доносились весёлые крики, Нолдор, Тэлери и Ваньяр произносили в адрес молодожёнов тосты, которые Финдарато не слышал, а его прекрасная супруга Амариэ только больше грустила, стоя на берегу и дожидаясь возвращения мужа, чтобы, наконец, уединиться в спальне.

Принц Инголдо ведь так этого хотел, правда?

***

Две служанки, расчесывавшие прекрасные золотые волосы королевы, напевали что-то сладкими голосами, третья подавала вино, как только бокал пустел. С улицы то и дело доносились птичьи трели, но жена короля Финвэ старалась не слушать посторонние звуки, чтобы ей не померещилась песня о Териндэ. Сериндэ! Проклятое неоднозначное произношение! Глупый безвольный Финвэ, не желающий решать дела королевства!

— Почему так? — спросила Индис сама себя. — Почему, если проблемы нет, её надо создать? Я ведь предлагала уступить Феанаро и говорить, как он желает! Почему, Финвэ, тебе надо было подогревать конфликт?!

Бокал опустел и тут же наполнился снова.

Взяв в руки письмо любимого сына, королева в стодвадцатитысячный раз перечитала его, вслушиваясь в звучащий в памяти голос.

Почти каждое предложение начиналось со слов «Любимая мама», «Матушка дорогая», «Бесценная моя» и всё в таком роде. Индис знала: сын пишет так только ей и только, когда у него на душе тяжело, он запутался и просит помощи. Несмотря на поддержку могущественного Вала и родство с Ольвэ, Арафинвэ чувствовал себя чужим в Альквалондэ. Нолдорского принца не воспринимали всерьёз подданные кириарана, чьей племянницей была супруга Арьо — Эарвэн, и это выбивало почву из-под ног не только самому сыну Финвэ, но и его матери-королеве.

«Прошу, посоветуй, как мне быть, дорогая матушка», — умолял сын, и Индис чувствовала усиливающуюся обиду.

Конечно, Майя Оссэ не позволит Нолдо командовать его любимым народом, даже если сам Вала Манвэ распорядится выполнять приказы чужака.

«Только не говори отцу, он не поймёт».

О да! Финвэ никогда и ничего не хочет понимать! Он занят только собой! Давайте, хвалите меня, мудрейшего из Эльдар! Воспевайте! Молитесь на меня! Я ваш король!

Индис хлопнула ладонью по столу, бокал мелодично звякнул.

«Любезная матушка, есть и ещё кое-что…»

Королева перечитывала снова и снова путаный рассказ о том, что её внучка Ириссэ вела себя неподобающе, а сына Феанаро следует наказать, ведь как объяснить поведение принцессы из Второго Дома тем, кто многим жертвует ради поддержки Нолофинвэ? Если Туркафинвэ и Ириссэ любят друг друга вопреки вражде семей, пусть женятся! Зачем прятаться от родни? Не уверены в своих чувствах? Для чего тогда близость, да ещё и на глазах случайных прохожих? Финдекано и Нарнис прекрасно сошлись, хоть и за спиной главы Первого Дома Нолдор. Так что мешает остальным забыть о вечных спорах? Или собственная дочь не верит в авторитет Нолофинвэ Финвиона и полагает, будто отец не защитит её от гнева Куруфинвэ?

Индис не была уверена, что стоит предавать огласке подобное. Для начала лучше поговорить со старшим сыном, пусть разберётся с Ириссэ. Или лучше обсудить всё с Анайрэ?

«Любезная матушка, моё сердце встревожено тем, что Гавань превращается в оборонительную крепость. Зачем это, прошу, скажи! Вала Мелькор сваливает всю вину на себя и своё прошлое, но, любезная матушка, я ему не верю! Знаю, он не говорит всей правды».

Сынок боится за наше будущее, он такой умный! Кто сможет править лучше него? Конечно, никто. Уж точно не отец и не этот сумасшедший Феанаро. Хочет творить полезные вещи? Вот пусть и творит, сколько пожелает. В ресурсах не откажем. А во власти должны быть те, кто любит свой народ, а не только себя драгоценного.

«Дорогая моя, любимая мама, прошу, береги себя, не пей много вина. Ты знаешь, как я люблю тебя и как переживаю, когда ты наносишь себе вред. Я вернусь так скоро, как только смогу, и сразу же заеду к тебе и расскажу о свадьбе Финдарато. Они с Амариэ прекрасная пара!»

Конечно, жду. Ты единственный, кто меня по-настоящему любит. Сынок мой обожаемый! Надо написать ответ Арьо. И не только ему…

— Принесите мне три листа! — приказала Индис. — И выйдите вон! Вина мне не нужно. Не сейчас.

***

Проснувшись, Финдарато не сразу понял, где находится. Ясно лишь одно — не на улице. Уже хорошо.

Эльф всё ещё был пьян, поэтому мир расплывался и кружился. Потолок выглядел узнаваемо, однако недостаточно для понимания, какая это часть альквалондского дворца. Надеясь, что не заснул в покоях жены какого-нибудь мстительного Тэлеро, Инголдо попытался вспомнить, как вообще попал в замок с корабля, однако это не представлялось возможным.

Кто-то донёс… Руки-ноги вроде бы целы, значит, не уронил. Или не сильно.

Радовало одно: под спиной ощущалась мягкая постель, а кроме того, никто не угрожал расправой или нотациями.

— Наконец, ты проснулся, — прозвучал ласковый голос, и Финдарато понял — он в супружеской спальне. Своей. Пожалуй, это неплохо.

Амариэ, слегка смущённая, однако настроенная весьма решительно, лишь незначительно прикрывшаяся чем-то шёлково-бирюзовым, придвинулась вплотную, немного неловко обнажилась, села на мужа верхом и стала резковатыми движениями ласкать абсолютно расслабленное тело.

— Ты неправильно делаешь, моя драгоценная, — выдавил из себя Инголдо, пытаясь протереть глаза. — Дай мне студёной воды напиться, умой моё лицо, и я весь твой! Делай со мной, что хочешь.

Видимо, к подобному Амариэ никто не готовил — эльфийка заторопилась, не смогла прикрыться, отбросила ткань, обнажённой встала в постели и растерянно огляделась в поисках воды. Финдарато обречённо вздохнул, закрыл глаза и в какой-то момент снова заснул, чтобы оказаться разбуженным ласковым холодным прикосновением ко лбу и щекам. Губы тронуло мягкое и влажное, ощутились капли воды. В одно мгновение вернувшись к жизни, принц сел, взял из рук жены чашу и жадно опустошил.

— Как мне тебя отблагодарить, спасительница? — спросил Инголдо, возвращая посуду.

— Лаской, — смутилась Амариэ, сказав положенное по статусу жены.

Устав каждый раз думать, что супруга слишком обычная, Финдарато обнял её за плечи, провёл ладонями по груди. Эльфийка вздрогнула, сжалась, засмеялась — щекотно. Нолдорский принц подавил желание продолжить мучить Амариэ, доставляя совсем не те ощущения, поэтому взял напряжённые руки жены и стал ласкать ими себя.