Но пока либо не хватало терпения, либо ниток, либо находились занятия интереснее, и мечта оставалась мечтой.

— Ириссэ, — снова заговорила дева, не в силах оторвать взгляд от клочков ткани, обретающих единую форму, — прости, я никогда не видела тебя за шитьём, поэтому сейчас, наверное, реагирую… глупо. Ты позвала меня поговорить, но, знаешь, я теперь ни о чём, кроме твоего занятия, думать не могу.

«Счастливая, наивная глупышка!» — усмехнулась про себя принцесса, но вида не подала.

— Как думаешь, Иттариэль, — задала вопрос Ириссэ, подняв глаза от синих и белых лоскутов, — если несколько правителей начинают соперничать за любовь народа, кто победит? Ты была малышкой, когда подобное происходило между Нолдор, но всё равно знаешь, что одни пошли за Феанаро, другие — за твоим дедом, третьи остались с Арьо. Помнишь, как говорили в Тирионе? За Феанаро пошли самые смелые, за Нолофинвэ — разумные, а с Арьо остались красивые.

Иттариэль захихикала.

— Но, видишь, как получилось? — подмигнула сестра Турукано. — И самые красивые, и самые смелые, и самые разумные оказались среди народа твоего деда. Только не думай, что нас будут за это любить в Средиземье. Здесь своих умных и красивых предостаточно. Ты знаешь о планах отца?

— Мало, — вздохнула юная эльфийка. — Его верные ушли на юг послами к лорду Кирдану, но я уже не понимаю, для чего. Планы отца меняются едва ли не каждый день, и в этом я вижу только одно преимущество: говорят, у лорда Побережья много сыновей и внуков, а, значит, шанс встретить любовь велик.

— А если влюбишься в простого рыбака или торговца? — с ноткой насмешки спросила Ириссэ. — Не только знатные эльфы бывают красивые.

— С рыбаком мне будет скучно, — отмахнулась Иттариэль, тоже сев за шитьё.

Девушки долго молчали, занимаясь каждая своей работой. Вывернув и расправив собранную, словно мозаику, из лоскутов звезду с семью лучами, Ириссэ начала набивать её обрезками ткани и зёрнами.

— Однажды, — заговорила снова сестра Турукано, — тебе, Иттариэль, придётся завоёвывать народную любовь. Может быть, тебе повезёт, и от твоего имени станут петь менестрели и трудиться летописцы, прославляя твою красоту и добродетель. Но даже в этом счастливом случае, ты должна будешь постараться делать как можно больше, чтобы восхваления не были пустословием.

Дочь Нолофинвэ задумалась, смотря на огонёк свечи. Язычки пламени отразились в сияющих глазах, и свет Валинора слился воедино с огнём, рождённым в Средиземье.

— Никто не стал бы искренне почитать твоего дядю, — отрешённо произнесла Ириссэ, — если бы он не совершил то, на что другие оказались не способны. К сожалению…

Дочь принца Турукано посмотрела на тётю — просто на отражающиеся в её глазах дрожащие огоньки, но, словно заглянула в сердце. Юная принцесса вдруг осознала, о чём именно сожалеет Ириссэ. И её можно понять: ни одной деве не захочется признать, что её коварно совратил и обесчестил трус, не способный спасти родного брата, вовсе не герой так и не оконченной войны.

Зато когда злодей оказывается храбрым и сильным, доблестным и умным, это… так романтично!

Иттариэль едва не пискнула от восторга. Фантазия разыгралась, дева представила себя в прекрасном замке, который хочет захватить красивый и пугающий, умный и храбрый враг… Разумеется, он влюбится в прелестную деву, его сердце перестанет быть каменным, в нём растает лёд. Поэтому, погибая от руки великого героя, прекрасный злодей будет шептать её имя…

— Иттариэль, — помрачнела Ириссэ, — знаешь, что в первую очередь украшает принцессу в глазах народа?

Юная дева удивлённо посмотрела на тётю.

— Это не красота, не ум, и не песни менестрелей, — поучительно произнесла дочь Нолофинвэ. — Принцессу украшает доброе сердце. Обычно это называют состраданием.

***

В шатре знахарей было очень тихо, тепло и пахло терпким разнотравием, от которого могла закружиться голова.

«Неважно, что ты думаешь, неважно, что чувствуешь, — прозвучали в памяти слова тёти, и дочь Турукано, зажмурившись, попыталась успокоиться. — Ты обязана казаться великодушной. В Валиноре правили избранники Владык Арды, и никто не смел оспаривать их власть. Здесь всё иначе».

Открыв глаза и едва не выронив книгу, Иттариэль увидела, как Ириссэ о чём-то очень тихо разговаривает с сыном знахарки Митриэль, то и дело косясь туда, куда дочь Турукано не могла себя заставить взглянуть даже мельком.

«В Хэлкараксэ, — продолжали вспоминаться слова тёти, — беда была общая, затронула всех. Кого-то больше, кого-то меньше. Но здесь, когда каждому из нас не приходится бороться за жизнь, нужно уметь показать, что тебе не безразлична чужая боль».

— Мне не безразлично, — прошептала Иттариэль, чувствуя, как всё сильнее дрожат руки, — мне очень-очень страшно!

На столе развернули непонятные чертежи, среди которых узнаваемыми были только схематические изображения эльфа. Что за круги, прямоугольники и различные сложные фигуры вокруг, Иттариэль думать не могла и не хотела. Сын знахарки говорил очень тихо, объясняя это тем, что господин Нельяфинвэ Феанарион спит очень чутко, а покой ему необходим, но кое-что расслышать удалось.

— Он сможет встать на ноги? — долетел до слуха вопрос Ириссэ, и юная дева снова зажмурилась.

Вспомнилась сказка, которую, по слухам, очень не любил нолдоран Финвэ, зато иногда, с какой-то странной улыбкой рассказывала королева Индис. «Лишь поцелуй истинной любви несёт исцеление, даже когда бессильны Валар», — так заканчивалась история о воине, которого изранил когтями враг, и от смерти спасла невеста, коснувшись его губ своими губами, а ран — пылающей в сердце любовью. А потом враг решил отомстить, и погрузил прекрасную деву в непробудный сон. Что её разбудило, догадаться нетрудно. И, разумеется, вывод следовал сам собой: королеву Мириэль разбудить некому, потому что нолдоран Финвэ любит не её.

— До исцеления далеко, — нахмурился знахарь, наклоняясь над столом. — Господин Нельяфинвэ Феанарион только начал двигать рукой, смог сгибать ноги и поворачивать голову. Спину необходимо не только укрепить, но и выправить. Для этого придумали корсет. Он фиксирует и шею и торс, постепенно вернёт позвоночнику правильное положение. Но держать вес тела мышцы смогут ещё очень нескоро. Как только господин Нельяфинвэ Феанарион сможет сидеть, мы будем вывозить его на прогулки в кресле на колёсах. Потом нолдоран Первого Дома сможет использовать для ходьбы устойчивый костыль с тремя опорами. Видишь, его можно держать одной рукой.

«Исцеление поцелуем любви, — подумала Иттариэль, не желая больше слышать все эти чудовищные подробности, — было бы намного проще. И красивее! Но почему так не бывает?! Или… просто никто никого не любит по-настоящему?»

— Дай воды, — прозвучал страшный хриплый голос, от которого дочь Турукано содрогнулась и снова едва не выронила книгу.

Знахарка поспешила выполнить просьбу, Ириссэ отвернулась от стола с чертежами и очень мило улыбнулась.

— Приветствую тебя, Нельо, — произнесла принцесса нежнейшим голоском, подходя к постели. — Узнаёшь меня?

Бледные, пересечённые тонкими шрамами от когтей, губы растянулись в слабой улыбке.

— Да, Ириссэ, — прошептал Майтимо, обводя взглядом полуприкрытых глаз гостью. — Мне уже гораздо лучше.

Левая ладонь сдавила забинтованное предплечье.

— Ты не представляешь, как я счастлива это слышать! — словно ребёнок, обрадовалась принцесса и нежно поцеловала кузена в лоб, на миг задержав взгляд на постепенно отрастающих серо-красных волосах.

Майтимо, улыбаясь, поморщился. На миг зажмурившись, Феаноринг открыл глаза и прямо посмотрел на бледную, испуганную Иттариэль, сидящую в отдалении.

— Как ты повзрослела… — вздохнул Нолдо, медленно отворачиваясь. Именно сейчас понимание прошедшего в плену времени ударило особенно больно, до нестерпимой рези в глазах. Иттариэль… маленькая девочка, сидевшая на коленях отца… И вот она здесь. Совсем взрослая. Выросла и расцвела. Превратилась в прекрасный юный цветок…