— Тишина?
Макалаурэ, наконец, пошевелился и открыл глаза. Он, как обычно, лежал на спине поверх одеяла, одной рукой обнимая эльфийку, а другую положив на живот. Дис могла бесконечно любоваться лицом менестреля, его едва заметной улыбкой, бледной кожей, пушистыми ресницами и чёрными нежно вьющимися волосами, шёлковыми волнами лежащими на подушке, даже сейчас, когда творилось что-то непонятное и пугающее. Тонкая ладонь эльфийки погладила скулу любовника, проскользила по подбородку, Дис провела кончиком пальца по кадыку, спустилась во впадинку, обвела ключицы и, положив руку Макалаурэ на грудь, поцеловала кончик уха.
— Какой ответ ты ждёшь, моя девочка? — тихо спросил менестрель. — Скажи мне, и я повторю слово в слово. А одна из арф подпоёт моим речам, сделав их убедительными.
— Я не хочу лжи и повторения моих собственных слов, — твёрдо сказала травница, на миг оторвавшись от покусывания кончика уха эльфа, но её речь заставила Макалаурэ рассмеяться.
Встав с постели, менестрель подошёл к окну и распахнул шторы. В глаза, отвыкшие от света, ударило ослепительное сияние золотых лучей. Со вздохом поморщившись, наместник сгинувшего короля закрыл окно тяжёлым бархатом, опустил голову и какое-то время молча смотрел в пол.
— Что есть правда? — посмотрел в глаза своей любовнице Феаноринг. — Ты когда-нибудь была честна сама с собой? Чувствовала, как больно ранит истина, если сбросить доспехи лжи?
Дис отвела взгляд. Макалаурэ накинул на плечи халат, небрежно завязал пояс. Изящные руки менестреля открыли ящик стола, зашуршали бумаги: обрывки, сложенные или смятые листы, разного размера свитки. Феаноринг застыл, шорох стих, и что-то из ящика оказалось прижато к груди.
— Правда здесь, Дис, — прошептал менестрель. — Вот она. Именем Создателя Эру Илуватара приношу я Клятву и призываю в свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо, супругу его Варду Элентари и саму священную твердь горы Таникветиль! Клянусь вечно преследовать огнём и мечом, своим гневом любого, будь то Вала, Майя, эльф или иное творение Эру, что уже живёт или родится позже, великое или малое, доброе или злое, кое завладеет или попытается завладеть Сильмарилем, будет хранить у себя или станет препятствовать отвоевать святыню рода Феанаро Куруфинвэ! Да падёт на меня вечная тьма, если отступлюсь от своего Слова! Клянусь! Клянусь! Клянусь!
Макалаурэ обернулся и, смотря на эльфийку, покачал головой.
— Ты не хочешь знать правду о нас, Дис, — менестрель сел у окна, осторожно отодвигая шторы, — а я не хочу говорить.
Два свитка легли на стол, в руках Феаноринга запела арфа.
— Яркий свет не приемлет лжи, — прозвучали слова, — но как быть, если всё, что у меня есть, соткано из нитей самообмана, моего или тех, кто рядом? Что делать, если всё это рождённое во тьме враньё дорого? Ты сейчас молчишь, и только это правильно.
Пальцы затанцевали на струнах.
— Когда в чертоги тишины
Ты входишь —
Сам Творец и Судья,
Тогда в сиянии Итиль
Находишь
Струны в сердце Огня!
Узоры нот рождаются в тебе!..
Только во тьме
Звезда горит сильней —
И звучит твоя
Симфония Огня!
В кругу зеркал ты — Господин!
О, счастье!
Верх творенья — твой мир.
И к этой тайне ты один
Причастен —
Мастер, Гений, Кумир!
Дыханье музыки тебе дано!..
Вечный поток
Из тысячи дорог
Выбрал этот путь,
И время не вернуть!
Танец теней
В мерцании свечей —
И звучит твоя
Симфония Огня!
Снова из глубин мелодий свет струится,
Но из глаз твоих опять печаль сочится!
Как же это всё могло с тобой случиться?!
Эру, ответь!
Но Душа бесследно
Прочь ушла за ветром —
Раз был выбор сделан
Вот и цена!
Страшная дань!..
Хохот и стон —
Смешались явь и сон.
Светлая мечта
Оплачена сполна!
Знай, что теперь
Назад закрыта дверь!
И звучит твоя
Симфония Огня!
Вечный поток
Из тысячи дорог
Выбрал этот путь,
И время не вернуть!
Танец теней
В мерцании свечей —
И звучит твоя
Симфония Огня!
***
Текст ровными строками ложился на бумагу, придавленную к столу серебряными фигурками наугрим, складываясь в странный на взгляд писца указ. То и дело теряя понимание смысла речей короля, Даэрон думал о том, что восход Луны ему понравился гораздо больше, чем появление Солнца, из-за которого приходится сидеть в зале совета и, вместо стихов о любви, писать распоряжения, указы, готовить речи и слушать наставления Саэроса о том, как правильно вносить в летопись рождение света в Средиземье.
«Да что он вообще может знать о летописях, и кто давал ему право мной командовать?» — возмущался про себя Даэрон, хоть и понимал, что сам виноват в сложившейся ситуации, когда полностью, без остатка отдался отношениям с принцессой. В моменты тяжкой изматывающей тоски, когда Лутиэн, получив от безнадёжно влюблённого менестреля всё, на что он в данный момент времени мог сгодиться, будь то любовные ласки, песни или помощь в очередной вылазке, становилась холодна и равнодушна, уделяла внимание другим мужчинам или посмеивалась над верным слугой, Даэрон с давящей болью в душе вспоминал времена, когда все незамужние девы Дориата мечтали о супружестве с главным советником короля, прославленным менестрелем и творцом письменности. И каждый раз задавал себе вопрос: неужели воткнутый в сердце нож, который какой-то наивный глупец назвал прекрасным чувством, доставляющий страдания каждый раз, когда рука любимой женщины делает неосторожное движение, задевая рукоять, стоил потери положения при дворе и всеобщего восхищения и уважения?
Да, стоил. Ведь если бы не Лутиэн, никогда бы не было сделано то, что пусть и не прославило и не придало авторитета, зато привнесло в жизнь истинный смысл. Вспоминая спасённых от орков Авари, менестрель не заметил, как перо выпало из руки, и не были записаны последние несколько фраз, сказанных королём, разумеется, крайне важных.
Опомнившись, в основном из-за пристального взгляда советника Саэроса, в котором было столько презрения, насмешки и ехидного торжества, что хватило бы окатить помоями целое войско, а для одного-единственного менестреля это оказалось сродни упавшему на голову обломку скалы, Даэрон схватил перо и стал судорожно соображать, пытаясь вспомнить или хотя бы придумать текст так, чтобы всё выглядело достоверно.
— Неужели любимый «сборник песен» принцессы Лутиэн так напуган светом Анора, — наклонившись к менестрелю, тихо спросил Саэрос, — что забыл придуманный самим собой алфавит? Или на самом деле авторство вовсе не твоё? Присвоил плоды трудов талантливого ученика?
Даэрон медленно поднял глаза от бумаги. Серебряные фигурки наугрим — кузнеца, воина, ювелира и каменщика сверкнули зрачками-изумрудами, словно одобряя желание менестреля высказать всё. Действительно, как смеет этот напыщенный наглец, не показывающий носа из тёплого безопасного дома, за всю жизнь не сделавший ничего хорошего бескорыстно…
«Нет, парни, — мысленно произнёс менестрель фигуркам, удерживающим лист, — я не стану спорить с этим недостойным моего внимания гусем».
— Глубокоуважаемый Даэрон, — очень почтительным тоном сказал Саэрос, мерзко ухмыляясь, — ты закончил фразу на том, что нет смысла бояться горячего светоча, ведь Дориат окружён непроницаемой для опасности Завесой. Ты писал о том, что жителям Менегрота никогда не встретить беду в лице стихии, павшего во тьму Вала или Майя, или примкнувших к ним тварей. А всё причинённое ими зло в итоге обратится добром для нас.
— Мы предложим укрыться в пещерах всем, кто испугался пламени Анора? — с сомнением поинтересовался Маблунг, переглянувшись с погрузившимся в размышления Белегом. — В окрестностях Менегрота немало поселений, вдоль Эсгалдуина тем более.
— Менегрот большой, — отрешённо произнёс лучник, представляя, какой красивой будет купающаяся в золотых лучах Лутиэн.
