Только за какие? Пользы нет от этой писанины!

— Из небыли воздвигнутся

Большие города,

Из тени и сомнения,

И медленного льда.

Толика за толикой,

Музыка за музыкой,

Капелька за капелькой,

Задержав дыхание,

Тихо и легко.

Вылетела птаха,

Испарился страх

И упал на дно.

Сердце не со мной,

Сердце не с тобой,

Сердце далеко.

«Тебя здесь нет, — мысленно заявил Брегор голосу совести, — тебя нет, Хирвен! Не знаю, где ты, но точно не здесь!»

Оставшиеся рядом стражи и старик-рыбак разом посмотрели на вождя, словно он произнёс всё это вслух. Может, так и было?

— Никого нет, только она, — притащили стражи молодую светловолосую деву с пустыми, широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом.

«Как утопленница», — почему-то подумалось вождю.

— Ох, крях, это ж внучечка моя! — запричетал дедок. — Глупенькая она, вот родители с собой и не взяли! Уехали они, когда, крях, кхряк, кхря-кхря. Когда…

— Семья дезертира, — шепнул Брегор ближайшему охраннику. — Сбежали, когда на север ехать пришлось. Узнай, кто это, и пусть поймают на границе, когда возвращаться решат.

Страж кивнул. Разбираться в причинах отъезда родни рыбака, конечно, никто разбираться не планировал.

— О, ещё мужик! — обрадовалась глупая девушка, увидев молодого воина рядом с вождём. — А у меня под юбкой есть кое-что. Хочешь, покажу? Хочешь?

Старик покраснел, попытался потянуть внучку в сторону халупы, но та отчаянно сопротивлялась.

Отвернувшись от них, гном вздохнул.

— Слушай, вождь, — заговорил он тихо, — я-то построю, если надо. Но для кого? Тут на лигу никого. А этим двоим много не надо.

— Кхазад селятся у подземных рек, — твёрдо произнёс Брегор, переминаясь с ноги на ногу в попытках встать так, чтобы спина не ныла. Проклятый ветер! Проклятая сырость! Проклятая осень!

— Ну, да, селятся, конечно, да, — мастер закивал, — но под землёй — это совсем другое!

— Это то же самое, — отрезал вождь. — Выбирай место для будущего дома. Подальше от проклятого омута.

— Придётся строить новую дорогу, — гном сдался, — моему сыну не с кем здесь торговать.

— И построишь, — Брегор многозначительно потёр большим пальцем об указательный, давая понять, что золотом не обделит.

— Построю.

***

Отложив письмо сестры, Барахир посмотрел на жену, недовольную работой кухарки. Ругать немолодую уже женщину за приготовленный обед Эмельдир не хотела, понимая: сын этой несчастной пропал в землях Моргота месяц назад, и его судьба, скорее всего, незавидна, поэтому молчала и почти не подавала виду, что зла на пересоленное подгоревшее мясо.

Барахир ещё раз посмотрел на письмо Брегиль. Сестра затронула тему, которая была запретной многие годы, но теперь отец вдруг затребовал преемника. В груди уколола обида: неужели, если к зрелости не появилось наследника, то и позже не родится? Почему именно это оказалось самым главным? Почему сын Брегиль, которого вождь беорингов видел всего пару раз, больше подходит на роль будущего лидера, чем родной сын? Внук, конечно, тоже родной, но…

Барахир громко выдохнул.

— Эм, — он прямо посмотрел на жену, — тогда, много лет назад, когда ты не смогла родить, что сказали знахари? У нас могут быть дети?

Чёрные выпуклые глаза аданет полыхнули, словно у разозлившейся хищницы.

— Прости, — Барахир, однако, не отвёл взгляд. — Я должен знать правду.

— Папаша бредит? — вспыхнула супруга. — Ты не вождь, если членом работать не умеешь? Это что, возврат к истокам, к традициям, да? Это то, чему учит Андрет? Почитание предков и их устоев? Вождём должен быть не самый умный, а самый плодовитый, чтоб племя не вымерло?!

— Ты хочешь домой, Эм? — задал сын Брегора вопрос иначе.

— Мой дом — Арда! — продолжила она ещё громче. — Меня никому отсюда не изгнать!

— Мы можем отстоять право наследования титула, — произнёс Барахир тише прежнего. — Я лишь должен знать правду.

— Какую правду? — аданет сжала кулаки, потом сбросила платье с характерным для рвущейся ткани звуком. — Давай, сделай мне ребёнка. Может, у меня подходящее время. Может, я уже беременна, а, может, не забеременею никогда! Лекари ничего не сказали, и ты это знаешь! Я просто потеряла ребёнка и чуть не откинулась от кровотечения! Просто! Всего-то! Ерунда, правда?

Повисло молчание, Барахир покачал головой.

— Вообще, — Эмельдир вдруг смягчилась, — ради трона я готова рискнуть. Но… Скажу тебе правду: все эти годы я ничего не делала для того, чтобы не рожать. Я даже пыталась пить какую-то эльфью дрянь, чтобы понести, но, как видишь, не помогло. Может, проблема в тебе?

Не ожидавший такого заявления сын вождя опешил, покраснел, то ли от смущения, то ли от злости, засопел, а потом просто встал из-за стола и быстро вышел за дверь.

Аданет осталась одна. В последнее время она заметила за собой, что стала странно вспыльчивой и злой, начала острее реагировать на запахи, да и грудь округлилась. Когда было последнее кровотечение? Давно не думая об этом и не считая дни, Эмельдир понятия не имела, сколько прошло с прошлой необходимости менять тряпки между ног. Может, зря была эта вспышка гнева, и наследник или наследница уже есть? Может, извиниться? С другой стороны, а за что? За правду, которую Барахир сам и попросил? Пф!

Посмотрев на письмо от Брегиль, аданет развернула лист.

«Я бы не хотела возвращаться в Фиримар, — гласили не слишком аккуратнее строчки. — Я бы не хотела, чтобы отец перевоспитывал Брандира и Бельдис, как считает нужным. Мои дети уже выросли, у них свои планы на жизнь, и мы ничего не хотим менять».

Фиримар. Понятно.

Эмельдир свернула листок. Невольно подумалось, что, если ребёнок всё-таки народился, нет желания отдавать его на воспитание Брегору Свирепому. Вырастил он Бреголаса, и что? О такой судьбе для своего чада аданет точно не мечтала.

Вспомнив, что раздета, Эмельдир набросила обратно платье, прикрыла плечи шалью и решила поговорить с мужем ещё раз. Пусть объяснит, почему он имеет право задавать жене вопросы о бесплодии, а жена ему — нет. Убегать от неудобной беседы — трусость! Это не по-мужски.

***

Наступившая зима насмехалась над постаревшим вождём: то крутила безумные метели, то заставляла снег на улицах и лёд на реке таять, открывая грязную землю и тёмную воду, то снова за одну ночь замораживала так, что гибли не успевшие спрятаться птицы. И Брегор готов был выть от головной боли и ноющих суставов.

Работа в рыбацком поселении снова встала. Гном, конечно, исправно отчитывался о делах, присылал каких-то малолетних родственников с письмами, чертежами и расчётами, требовал одобрить или отклонить проекты, но как в такую погоду думать о делах, когда череп раскалывается, и старые раны рвёт, словно клыками зверья?

«Нарочно, наверное, заваливает письмами, — боль и снадобья для борьбы с ней начали рисовать всех вокруг врагами, — проклятый недоросток! Думает, самый умный! Думает, я не проверю! А я проверю! И не сообщу заранее о том, что приду! Никто не будет знать, что я приду! Иначе тебя предупредят! Ты же всех подговорил покрывать тебя, тварь морготова!»

Почему-то вспомнив о голосе, струнах и глупой внучке рыбака, Брегор представил, как выглядела бы сказка Пойтара с такими героями и событиями.

Глупая девушка со светло-русой тощей косичкой на страницах сказки превратилась бы в прекрасную эльфийскую принцессу с золотыми локонами ниже пояса, которую держит в плену злой орк, чьим прообразом стал бы несчастный дедок, брошенный родными на произвол судьбы. Разумеется, нашёлся бы герой, который освободил бы несчастную и сделал своей женой. Разумеется, ни сам вождь, ни его стража не собирались совершать подобное геройство, только разве важен истинный финал для волшебной сказки?

Похоже, все мудрые рассуждения Пойтара из Барад Эйтель были такими вот выдумками, неприменимыми в жизни, однако его тексты запоминались, отдавались в сердце, к ним хотелось возвращаться. Зачем? Кто же знает.