Может быть, снова написать письмо?

Нарготрондский лорд остановился. По небу спешно проплывали облака, поверхность озера то вспыхивала золотом дня, то гасла, тускнела, теряла блеск.

— Даже Иврин сияет не всегда, — прошептал эльф, вспоминая ракушку, в которой, возможно, прячется жемчужина. — Но воде можно выглядеть, как угодно.

Посмотрев на сына, Ауриэль поманила его под сень вековых деревьев.

— Мы с тобой найдём дикарей раньше, чем твой папа, — улыбнулась Тавариль. — Потому что он ищет вслепую, а нам скажут, куда идти, Хранители Леса.

Эльфийка защебетала голосами птиц, в ответ прошелестели дубы и далёкие сосны, отозвались сойки. А потом воцарилась тишина.

***

Жизнь стала кучей бумаги.

«Прекрасная леди, надеюсь, ты сама и в одиночестве читаешь моё письмо, чтобы никто не мог неверно истолковать мои слова. Я желаю, чтобы ты справилась с этой задачей сама».

«Конечно, мой лорд, я обучена грамоте, поэтому читаю и пишу письма в одиночестве. Как ты мог усомниться?»

«Ты даже не спросишь, почему я до сих пор пишу тебе, ведь вокруг столько прекрасных Эльдиэр?»

«Потому что превыше красоты лорд Гвиндор ценит доброе любящее сердце?»

«Я даже хотел приехать на остров-тюрьму, но подумал, что нет смысла спасать принцессу из заточения, если она сама стремится быть пленницей. Говорят, Эру Илуватар подарил своим Детям волю к свободе. Только похоже, дары достались не всем. Или некоторые Эльдиэр оказались слишком рассеянными и потеряли даже самое ценное».

«Самое ценное — это любовь, лорд Гвиндор».

«Любовь без свободы — мучение, леди Фаэливрин».

Да, мучение. А жизнь — просто куча бумаги.

Чистой и исписанной, выброшенной, сожжённой, аккуратно сложенной в конверт или свёрнутой в свиток. Листы, листы, листы. И чернила. Тенгвы и рисунки. Слёзы и усталость.

Ради чего, мама? У тебя ведь было не так!

— Ты тоже хочешь лишиться самого прекрасного в супружестве?! — воскликнула на осторожный вопрос Толлунэль. — Тебе тоже нужно швырнуть к ногам кучу даров и приказать «Выбирай!»?

«Лучше уж так, мама».

Ветер с реки стал холодным. Дописав очередную бессмыслицу для отправки в Нарготронд и дождавшись, когда родительница вспомнит, что у неё есть не только дочь, но и сын, а главное — муж, Финдуилас пошла погулять по крепостной стене. Осень подступала незаметно, однако уже чувствовалась в воздухе, и первые пожелтевшие листья давно опали.

— Моя жизнь — игра для всех, кроме меня, — вздохнула принцесса, посмотрев на сереющие волны. Прыгнуть бы и поплавать в холодной воде, ощутить страх и веселье! Но нет, платье же намокнет.

Вдруг запели рога. Кто-то приехал? Судя по сигналу, не торговцы. Но кто тогда?

Финдуилас не была уверена, что ей на самом деле интересно, кто скачет по противоположному берегу к переправе, но всё-таки обернулась, присмотрелась и ахнула.

— В Нарготронде закончились чернила! — крикнул эльф с гербом Дома Гуилина на груди. — Приветствую, прекраснейшая принцесса! Меня прислал лорд Гвиндор. За тобой. Сказал не возвращаться без лучшей эльфийки Арды.

Растерявшись из-за нахлынувших эмоций и вопросов: «А почему лорд Гвиндор не приехал сам?», «Мне надо к нему бежать?», «Может, отказаться?», «Брать с собой слуг и воинов?», «Мама должна ехать со мной?», Финдуилас застыла на месте, представляя, как бежит собираться в дорогу. Нет, идёт. Медленно.

Вдруг закружилась голова, и принцесса расплакалась.

***

Лес увядал. Но это не было обычное осеннее изменение природы — в воздухе чувствовалась тоска по прошлому без желания вернуться назад.

Вспоминались стихи из дортонионской летописи:

«Вроде каждому ясно на этой земле,

Что за осенью время настанет зиме,

А за вешними днями и лето пройдёт,

И всему обозначен свой срок и черёд.

Что-то было, сияло, пылало и жгло.

Только всё отболело, остыло, прошло

И ушло, и уже не появится впредь,

Бесполезно скорбеть и не стоит жалеть.

Но всё равно в душе твоей

Живая память прежних дней

Всё возвращает, как назло,

И вновь волнует и тревожит.

Всё, что давно уже прошло,

Вновь возвращает, как назло,

Живая память прежних дней,

Хотя ничем помочь не может».

Под ногами бежали ручьи, прыгали непуганные зверушки, то и дело щебетали птахи, предупреждая о чужаках. Ауриэль, привычная к магии родного леса, шла твёрдо и уверенно, а Гвиндор едва сохранял равновесие и чёткость зрения, поэтому пропустил момент появления троих Энтиц. Эльфийка сразу сказала, что пришла с сыном, у которого есть любимая, поэтому не стоит с ним заигрывать, однако, даже не поборов головокружение, лорд видел — великанши любуются им.

— Это не Гуилин, — рассмеялась Ауриэль, — я вас не обманываю. Это мой Гвиндор. И у него действительно есть возлюбленная.

— Пусть привезёт свою любимую сюда, — появившийся, словно из-под земли сероволосый эльф в коричневой одежде крепко обнял сестру. — Я правильно понял, что она ещё не невеста моему племяннику? Пусть обручатся здесь.

В глазах Ауриэль полыхнула ревность, Тавариль натянуто улыбнулась, обернулась на сына, однако согласно кивнув.

— Я не поеду, — гордо выпрямился Гвиндор. — Пошлю письмо в Нарготронд. Пусть кто-нибудь из слуг привезёт принцессу сюда.

Брат матери переглянулся с Энтицами, одна из них наклонилась к молодому лорду, и сейчас стала заметна печаль в светящихся глазах, звучащая в унисон со скорбью увядающего леса.

— В окне зимы костёр так светел, — медленно заурчала великанша, кладя на плечо эльфа нежную тяжёлую руку, — что сквозь него мерцают сны.

А снег — всего лишь белый пепел, не долетевший до весны.

От прозвучавших слов стало холодно.

— И эта огненная вьюга — всего лишь глупая игра.

Мы в наших снах сожгли друг друга, чтоб греться пламенем костра.

Гвиндор внутренне содрогнулся.

— Я — лорд Нарготронда! — выдавил он слова. — И не стану носиться, будто мальчишка за бабочкой, даже за королевой!

— Цени любовь и ту, что готова её дарить, — проурчала Энтица, отворачиваясь.

— Я. Не. Поеду!

Ещё не придумав, какую реакцию ожидает, эльф посмотрел на мать и дядю и неожиданно для себя осознал: его никто не слушал, обсуждая уход из Белерианда части Энтов и предположительное местонахождение остатков дикарей, которых можно было бы забрать в лесную крепость-страж.

— Не поеду! — повторил Гвиндор.

Энтица проницательно взглянула на него и гортанно рассмеялась.

***

Гельмир отложил письмо, посмотрел на супругу и сына. За окном усилился холодный осенний ветер, безжалостно срывавший умирающую листву с потемневших ветвей. Печальное зрелище, ещё более трагичное на фоне вечнозелёных неувядающих сосен.

— Я должен помочь, Лайталиэль, — произнёс эльф извиняющимся тоном. — Ормир, если ты не согласен со мной, увези маму в Нарготронд.

— Снова расставаться? — вздохнула Эльдиэ, покачав головой. — Зачем?

— Потому что я не уверен в безопасности крепости, — Гельмир напрягся. — Понимаешь, моя душа, там и так не слишком занимались обучением смертных, а теперь появятся новые, совсем…

— Дикие? — сын усмехнулся попыткам отца смягчить слова.

— Неучёные, Ормир. Это новое поколение тех, кого уже нельзя обучить. Поздно. Но их детям я помочь смогу. И я должен…

— Это будет шедевр в твоём исполнении, — улыбнулась Солмелиэ. — Я знаю.

— Лайталиэль, — эльф смутился, — не надо. Слова о шедевре — просто глупые мечты. Мне пора повзрослеть, ты права. И мой долг — учить тех, кого другие наделять знаниями отказываются.

— Надеюсь, ты поедешь не один? — Эльдиэ посерьёзнела.

— Нет, со мной будет Ненарион. Я стану обучать счёту и строительству, а он — истории, музыке. Посмотрим, что ещё потребуется. Мы оба учтём прежние ошибки, не допустим повторения оплошностей. Я сделаю всё, чтобы не услышать от учеников, что чему-то их не научил! Сделаю всё, чтобы мои ученики не гибли в огне из-за пьянства и не становились причиной трагедий! Я никогда себе не прощу тот пожар!