Домой я приехал рано. Часы у меня в машине не работали, но по моим прикидкам было около шести. Джоди и Мисти провели ночь без меня. Эмбер устранилась. Она права: у меня паранойя. Если Джоди и Мисти замечательно обходятся одни днем, значит, ничего с ними не сделается и ночью. И Бетти права: это просто предлог, чтобы не ездить к Скипу.
Может, я все-таки выберусь к Скипу, подумал я, шагая по двору. А может, удастся вытащить Келли из дома?
Мысль была блестящая. Настолько блестящая, что я даже остановился и присел на остов дивана, чтобы ее хорошенько обдумать.
Интересно, получится ли у нее пропасть из дома на всю ночь, как делает муженек? Можно сплести историю и встретиться у нее… да где угодно! И не обязательно вычеркивать из жизни целую ночь. Хватит и часа. Хватит и пятнадцати минут.
Лето на носу. Ночи станут теплыми. Вон с какой легкостью она выскользнула из дома в нашу первую ночь. Ни муж, ни дети не заметили, что ее нет. Можем встретиться в лесу. Можем встретиться на ее просеке.
В старой конторе шахты.
Дверь открылась, и во двор выбежал Элвис. Он не заметил меня, потрусил к лесу. На крыльце показалась Эмбер.
На этот раз на ней был короткий переливчатый красный халатик, а не бывшая моя тишотка. Под халатиком — черная кружевная ночнушка, что помнила нашу последнюю большую ссору. Мама — та тоже надевала облегающие наряды, когда ждала возвращения папаши из бара после крупного скандала. Но только если правота оказывалась на стороне папаши.
Суббота. Что-то рано Эмбер поднялась. Может, ее тоже всю ночь не было, только сейчас явилась домой? Она уже дважды такое устраивала. Оба раза я ей задал трепку. Но сейчас мне не хотелось ругаться и учинять допрос.
— Что ты вытворяешь? — крикнула она.
Я поудобнее устроился на обломках дивана.
— Где ты был?
Ее вопрос я оставил без ответа. Из головы у меня не шла контора шахты. Надо бы там прибраться. Привести все в божеский вид. Повесить занавески на окна.
Она встала передо мной и принялась щелкать пальцами у меня перед носом.
— Что с тобой такое? Ты пьян? — Она нагнулась и принюхалась. — Где ты пропадал всю ночь?
— Я опять заснул в лесу.
— В лесу. — Она ела меня глазами. — Богом клянусь, ты трахнутый на всю голову. Ты понимаешь, что за люди ночуют в лесу?
— Туристы?
— Маньяки!
Я поглядел на холмы. Восходящее солнце окрашивало вершины в золотисто-розовые тона.
— Пока ты стараешься слиться с природой, — гнула свое Эмбер, — у нас в семье кризис.
Я зашевелился.
— С Джоди все в порядке?
— Да.
— А с Мисти?
— С ними все отлично. Не о том думаешь.
— Ружье? Где ружье?
— Не знаю. Наверное, там, где ты его оставил. Харли, что с тобой творится?
Я оттолкнул ее руку и поднялся с дивана:
— Кто-нибудь звонил? Какой сегодня день? Были звонки насчет дома?
— Ты о чем?
— Ты сказала, у нас кризис. — Я схватил ее за плечи и потряс: — Что еще за гребаный кризис?
— Перестань, Харли.
— Ты сказала, у нас кризис. Ты хоть знаешь, что это такое?
— Ты не в себе. Ты меня пугаешь!
— Что такое «кризис»? Дай определение.
— Нечто плохое. — Она сморщилась, словно собираясь заплакать.
Я так сильно стиснул ей предплечья, что у самого пальцы побелели.
— Это словечко я слышал только от полицейского. Остановился у дома Скипа со всеми своими мигалками и как заорет: «Молодой человек, у вас дома кризис!» А ты какого хрена так выражаешься?
Тут она разревелась по-настоящему, как, бывало, с папашей. Вот еще не хватало. Чтобы я, да наводил такой же страх? Мне снились кошмары в этом роде. Пока что-то еще снилось вообще.
Эмбер вырвалась от меня и, растирая предплечья, заковыляла по двору.
— А что еще полицейский мог тебе сказать?
— Правду! — завопил я. — Почему никто не хочет говорить правду?
— Мол, твоя мама застрелила отца? Так было бы лучше?
— Сказал бы прямо: ты будешь не жить, а прозябать. Без единого просвета. Пока не помрешь.
Она плюхнулась на землю, поджала ноги и уткнулась лицом в коленки.
— Думаешь, ты один такой прозябающий? — Эмбер обращалась к пустому пространству перед собой. — Думаешь, ты вправе бить на жалость только потому, что работаешь?
— На двух работах.
— С ума сойти. Перетрудился. Я бы лучше пошла работать, чем таскаться впустую в школу и потом дома изображать из себя мамочку.
Во мне шевельнулся братнев долг. Я хотел сказать сестре: у тебя вся жизнь впереди. Только это было бы типа белого карандаша, который я вручил ей в детстве.
Эмбер вытянула ноги и вцепилась в траву.
— Что такое «кризис»? — не отставал я, хотя вся злость уже прошла.
Она набрала в грудь побольше воздуха и процедила сквозь зубы:
— Пожалуй, я неверно выразилась. — Откинулась назад, оперлась на локти и вперила в меня взгляд. — Хотя не понимаю, что это ты так взъелся на это слово. Оно такое же, как все остальные. Может, даже лучше.
— Да скажешь ты, наконец? — вышел из себя я.
— Вчера вечером я нашла у Мисти в комнате почти тысячу долларов.
— Чего?
— Это были мамины деньги. Ее заначка. По-моему, она их давно копила.
— Заначка на что?
— Мне кажется, она хотела уйти от папы. Круто, правда? Думать не думала, что между ними все так плохо. А ты что скажешь?
— А как деньги попали к Мисти?
— Она их нашла и сперла. Больше мне ничего не удалось от нее добиться. Молчит как рыба. Она это умеет.
Мысли мои разбегались. Все, что я когда-либо передумал о родителях, молнией пронеслось у меня в голове. И все, что я когда-либо передумал о Мисти, тоже. Но осознание того, что тысяча долларов лежала где-то в доме целых два года, мгновенно перекрыло остальное.
— И какова точная сумма?
— Девятьсот семьдесят три доллара и пятьдесят четыре цента.
Теперь я плюхнулся на землю.
— И где ты их обнаружила?
— Помнишь, ты спрашивал меня про майку с подсолнухом?
Майка с подсолнухом. Перемазанная в крови майка с подсолнухом. Она лежала в ящике моего комода рядом с письмом Скипа и каталогом женского белья.
Я кивнул. Меня затошнило. Когда я ел в последний раз?
— Я задумалась насчет этой майки. Она бы понравилась Джоди. Очень бы подошла к голубой юбке с прорезями. Сейчас Джоди таскает с ней розовую фуфайку Мисти с белым пушистым кроликом. Она ей жутко мала, на ней пятно от горчицы, а у кролика остался только один глаз. Вид как у деревенщины какой.
Я обхватил гудящую голову. Сейчас меня вырвет.
— Когда Мисти вырастает из какой-нибудь вещи, она сразу отдает ее Джоди. Но не всегда.
Какие-то шмотки складывает в особую коробку у себя в шкафу чтобы сохранить для детей, которые у нее родятся в будущем. Кое-что я видела. Ничего особенного. Не рождественские наряды. Типа ветровки шоу автокаскадеров, которая ей досталась на ярмарке, или полинявшей папиной футболки с надписью «Старые охотники не умирают, а всего лишь теряют задор». Короче, никому не нужные тряпки. Я думала, майка с подсолнухом тоже там.
— Так, значит, деньги были в этой коробке? — попытался прервать разговор о шмотках я.
— Нет. Когда я заглянула в ее шкаф, там оказалась моя печь «Изи-Бейк»[363]. Помнишь, сколько радости она нам доставила? Помнишь игру в даму и короля? Я была дама червей и пекла тебе розовые тортики.
— Помню.
Короче, ну?
— Я открыла печь. Просто так. И там оказался конверт с деньгами.
— Поверить не могу.
— Ты был Король Боли. Помнишь? Тебе очень нравилась одна песня. Ее все время крутили по радио, когда мы были маленькие. Типа хит. Как она называлась?
— Так и называлась, «Король Боли», — сказал я. — А Мисти-то где?
— Небось сидит у себя на кровати и сторожит деньги. Всю ночь так просидела. Джоди спала со мной.
Я медленно поднялся с земли. Головная боль, тошнота, страх и перебои с сердцем были ничто в сравнении с внезапно охватившим меня бешенством.
