Снаружи донеслось громкое завывание сирен. Ральф подошел к окну и выглянул на улицу сквозь гардину.
— Нам лучше исчезнуть, мистер Вейш, — низким голосом произнес он.
Отец Патрика Вейша поднялся и указал на стоявшую рядом с ним «Мону Лизу».
— Возможно, позже у нас будет время углубиться в эту тему, миссис Морган, — с сожалением в голосе произнес он. — Ральф, положи картину обратно в сумку миссис Морган и не забудь ее багаж! Он понадобится ей для исследований в Лувре. Встретимся в подземном гараже, — сказав это, он подошел к двери номера и открыл ее. — Вы позволите, миссис Морган? — Он протянул ей руку, приглашая встать.
Хелен неохотно последовала за ним.
— Поглядев на нас с вами, можно подумать, что мы — красавица и чудовище, — произнес Вейш, когда она прошла мимо него, и снова расхохотался.
Хелен вспомнила записку, которую видела в его доме в Варшаве.
— Вы не чудовище, — сердито заметила она. — В одноименной сказке под личиной монстра скрывался тонко чувствующий человек.
Черты лица Павла Вейша застыли, и ей показалось, что Ральф усмехнулся, услышав эти слова.
Глава 58
Мадрид
— Что вы имеете в виду? — Директор Алегре казался по-настоящему растерянным.
— Изображение пчелы. Наклейка, граффити, я не знаю, что именно! Не попадалось ли вам где-нибудь на глаза изображение пчелы, которого прежде не было?
Сеньор Алегре удивленно покачал головой, снял очки и протер их синим платком, который вынул из кармана брюк.
— Нет, сэр. По крайней мере, мне об этом неизвестно. На этот счет вам стоит поговорить со служащими Гражданской гвардии.
Миллнер посмотрел на пустую раму на стене. Сразу же после его прибытия в Мадрид Келлер прислал ему сообщение о громком похищении произведения искусства, хотя уверенности в том, что это как-то связано с их делом, у него не было. Миллнер же все понял сразу. Его внутренний голос, его интуиция, его инстинкт — все пели в унисон. Добираясь на такси в музей, он покопался в интернете и чуть не подпрыгнул от радости, узнав, что «Мона Лиза» считается примером картины, созданной по всем критериям золотого сечения. Если во время перелета он еще спрашивал себя, зачем Патрику Вейшу понадобилось в Мадрид, то теперь этот вопрос был решен быстрее, чем он надеялся. Благодаря удостоверению агента ФБР и звонку Келлера в министерство внутренних дел Испании его быстро пропустили к директору музея Прадо. Тот, в свою очередь, сразу же провел его к пустой раме картины, хотя, судя по всему, по-прежнему находился в состоянии шока.
— Итак, давайте еще раз, сначала. Вы подошли с этой женщиной к картине, когда внезапно сработала пожарная сигнализация?
— Да, отовсюду повалил дым, который исчез так же быстро, как и появился.
— Как ее зовут, говорите? — Миллнер вынул смартфон, чтобы сделать запись.
— Хелен Морган. Знаменитый ученый из «Бостон ньюроэстетикс».
— Американка, — пробормотал Миллнер себе под нос. — А какой наукой она занимается?
— Нейроэстетикой.
Миллнер нахмурил лоб. Об этом он никогда прежде не слышал.
— Она исследует влияние красоты на человеческий мозг. Это новая дисциплина, которая…
— А почему она хотела посмотреть именно «Мону Лизу»? — перебил его Миллнер.
На губах директора впервые мелькнуло что-то вроде улыбки, хотя и довольно грустной.
— Такой вопрос мог задать только человек, не имеющий отношения к искусству. «Мона Лиза» — олицетворение красоты.
— Но это ведь не оригинал, правда же? — спросил Миллнер и сразу добавил: — Был.
И словно его вопрос оказался последней каплей, в глазах его собеседника вспыхнуло пламя.
— Наша картина даже красивее, нежели оригинал. Посмотрите на проспекты! Яркая «Мона Лиза» — это наша. Матовый экземпляр — та, что в Лувре. Как вы думаете, почему похитили нашу «Джоконду», а не ту, что в Париже?
— Полагаю, потому, что ваша была хуже защищена, — сухо отозвался Миллнер, за что получил в ответ сердитый взгляд. — Где сейчас эта Хелен Морган?
— Понятия не имею. Когда начался пожар… Я хочу сказать, когда повалил дым, мы потеряли друг друга из виду. Полагаю, она оказалась достаточно умна, чтобы покинуть помещение, как и все остальные посетители. — Потрясенный сеньор Алегре снова покачал головой. — Слава богу, что никто не пострадал!
— Полиция сообщает, что кто-то поджег дымовые шашки. Собственно, пожара как такового не было. Дым ни для кого не представлял опасности, — сообщил директору Миллнер. — Кроме «Моны Лизы».
— Не нравится мне ваша грубость, — с неодобрением посмотрел на него директор. — Вы вообще представляете, какую культурно-историческую ценность мы утратили?
Этого он не знал, нет. По пути в музей он читал о настоящей «Моне Лизе», не о той, которая находилась здесь и, судя по всему, была лишь подделкой.
— Так я и думал! — насмешливо заявил директор, заметив озадаченное выражение лица Миллнера. — Лучше объясните мне, почему вы прилетели сюда так быстро, хотя вы не знали о ценности картины? И какое отношение ко всему этому имеет ФБР?
Справедливый вопрос, однако отвечать на него Миллнер пока не хотел.
— Откуда вы знаете эту миссис Морган? — попытался он отвлечь директора.
— Мне ее рекомендовали…
К ним подошел молодой сотрудник и что-то прошептал директору на ухо.
— Сожалею, но пришел представитель страховой компании. Мне нужно вернуться в кабинет, — извинился директор и бросил последний печальный взгляд на раму картины.
— Кто рекомендовал? — снова спросил Миллнер, схватив директора за рукав.
— Мистер Вейш, — ответил сеньор Алегре.
— Патрик Вейш?
— Нет, его отец, Павел Вейш. Он позвонил мне несколько дней назад и сказал, что находится в Мадриде и хочет зайти к нам. Однако вместо него сегодня явился его сын вместе с миссис Морган.
От удивления Миллнер выпустил рукав директора, и тот воспользовался этой возможностью, чтобы быстро удалиться, поправляя на ходу пиджак. Миллнер хотел было пойти за ним, но передумал. Взгляд его упал на небольшую камеру наблюдения, висевшую в углу комнаты. Он терпеть не мог просматривать записи.
Глава 59
Коюка-де-Бенитес
Доктор Рахмани выблевал содержимое своего желудка в жестяную бочку, служившую ему в качестве мусорного ведра и полную медицинских отходов: пустых шприцев, полых игл, использованных латексных перчаток и испачканных кровью тампонов. Ему казалось, что глаза его вот-вот выпадут из орбит, в висках пульсировала кровь.
Он мог убеждать себя, что виновата в этом только водка, которую он пил сейчас, словно воду, однако прекрасно знал, что это не так. Склонив голову над ведром, он краем глаза видел койку, стоящую в центре комнаты. Только светло-зеленые операционные простыни и передвижной аппарат для наркоза придавали комнате атмосферу операционного зала. На самом деле это была лишь грязная хижина в богом забытой пыльной местности.
Всего этого девушка на койке уже не видела. Поскольку по дороге из «отеля», как называли охранники здание из черного камня, она сопротивлялась, мексиканцы впрыснули ей полный шприц успокоительного. Такого, которое обычно вкалывают телятам и свиньям во время перевозки. Поначалу он пытался остановить их, однако средств для наркоза в лагере не хватало, а он был необходим для операций. Поэтому он радовался, если девушки были еще живы, когда их привозили к нему.
Он никак не мог забыть ту малышку. Она была моложе других. Ему было приказано нарисовать на ее теле как можно больше линий надреза, а потом сфотографировать. Остальных девушек его снимать не просили. И она казалась необычной не только поэтому. Она была не так красива, как остальные. Но после того, что ему довелось пережить за последние дни, он вообще разучился мыслить категориями «красивый» — «уродливый». Ему уже казалось, что он больше никогда не сможет назвать женщину красивой, слишком жестокой была его работа. Нет, его тронула не внешность той девушки. В глазах у нее он увидел нечто такое, что дало ему надежду. Хотя она покорилась и позволила ему разрисовать себя фломастером, в ее взгляде при этом отчетливо читалось, что она не сдалась. Несмотря ни на что, гордости она не утратила. Когда охранники уводили ее, она еще раз обернулась и с упреком посмотрела на него. И это затронуло в нем что-то. В его душе зрела мысль, которую он пока не мог облечь в слова. Тело его сотрясла дрожь, и он встряхнулся, словно мокрый пес.
