«Потрошильня» оказалась форумом — местом, где одни посетители могли публиковать текстовые сообщения, а другие — их читать. Сайт был забит историями, которые представляли собой примерно то, что описал Дерек: расширенные сексуальные фантазии, включавшие связывание и садизм, даже нанесение увечий, изнасилования, убийства. В некоторых — их было совсем немного — не прослеживалось никакой сексуальной составляющей; они описывали истязания ради истязаний, примерно как избыточно кровавые фильмы ужасов, которыми изобилуют в наше время кинотеатры. На сайте не было ни изображений, ни видео, только тексты, даже нормально не отформатированные. В примитивном браузере для айпада невозможно было определить ни какие из этих рассказов Джейкоб читал, ни сколько времени он проводил на этом сайте. Но было видно, что Джейк был зарегистрирован на форуме: наверху странички высвечивался его пользовательский псевдоним — Джоб. Я предположил, что это была производная от его имени или инициалов, хотя второе имя Джейкоба начиналось вовсе не на «О».
Я кликнул на имени пользователя и оказался на страничке, где была сохранена подборка любимых текстов Джейкоба на этом сайте. В списке их насчитывалось около десятка. На самом верху находился рассказ под названием «Прогулка по лесу». Он был датирован девятнадцатым апреля, более чем тремя месяцами назад. Ни автор, ни тот, кто загрузил рассказ, указаны не были.
Начинался он так: «В то утро Джейсон Фирс захватил с собой в лес нож, поскольку подумал, что он может ему пригодиться. Нож он положил в карман толстовки, и, когда на ходу обхватил пальцами рукоять, по его руке точно пробежал электрический разряд. Он охватил всю его руку и через плечо устремился в мозг, отозвавшись ослепительной вспышкой в солнечном сплетении, точно фейерверк, расцветший в ночном небе».
Дальше повествование шло в том же духе. Это был леденящий душу, лишь слегка олитературенный отчет об убийстве Бена Рифкина в парке Колд-Спринг. В рассказе парк был переименован в парк Рок-Ривер. Ньютон был назван Бруктауном. Бен Рифкин превратился в изворотливого гнусного тирана по имени Брент Маллис.
Я предположил, что рассказ, по всей видимости, написал Джейкоб, но выяснить это точно возможным не представлялось. В тексте не было ничего такого, что указывало бы на личность автора. Стиль изложения походил на подростковый, но Джейкоб был книжным мальчиком, который просидел на «Потрошильне» достаточно времени, чтобы досконально изучить законы жанра. Автор был как минимум поверхностно знаком с парком Колд-Спринг, который оказался описан весьма точно. И тем не менее единственное, что можно было с достоверностью утверждать, — это то, что Джейкоб читал этот рассказ, а это на самом деле ничего не доказывало.
Поэтому я продолжил отметать улики. Принижать их значение. Защищать Джейкоба.
Рассказ не был признанием. Он не содержал ничего такого, чего нельзя было узнать из открытых источников. Опус вполне мог быть состряпан из газетных статей, приправленных богатым воображением. Даже самая душераздирающая подробность, когда Бен — или Брент Маллис — закричал: «Не надо, мне больно!» — широко освещалась в газетах. Что же до того, о чем в газетах не писали, насколько все это соответствовало действительности? Даже следователи не могли знать, в самом ли деле Бен Рифкин произнес «Здорово, педик», столкнувшись в то утро в парке со своим убийцей, как Брент Маллис сказал Джейсону Фирсу. Или когда убийца ударил ножом Бена в грудь, нож вошел в тело без сопротивления, не встретив на своем пути ни кости, не увязнув ни в коже, ни в каком-либо из пружинистых внутренних органов, «как будто пронзил воздух».
И вообще, у Джейкоба хватило бы ума сообразить, что писать этот мусор, вне зависимости от того, был он виновен или нет, — чистой воды идиотизм. Да, он вывесил фотографию из «Психо» на своей страничке на «Фейсбуке», но до такого он бы точно не додумался.
Даже если сын и написал все это или просто прочитал, что это доказывало? Это было бы глупо с его стороны, да, но подростки на то и подростки, чтобы делать глупости. В голове у среднестатистического подростка идет постоянная война между умом и глупостью; в данном случае глупость всего лишь одержала временную победу. Учитывая то давление, под которым находился Джейк, и тот факт, что он вот уже несколько месяцев практически никуда не выходил из дому, а теперь в преддверии надвигающегося суда добавилась еще и шумиха в прессе, все это было вполне понятно. Кому может прийти в голову спрашивать с ребенка за каждую безвкусную, бестактную, безмозглую вещь, которую он сказал? Какой ребенок не начал бы выкидывать коленца, окажись он на месте Джейкоба? И вообще, кто из нас в подростковом возрасте не творил глупостей?
Я твердил себе все это, жонглировал доводами, как меня учили, но не мог выкинуть из головы эту мольбу: «Не надо, мне больно!» И что-то внутри меня прорвалось. Не знаю, как еще это сформулировать. Я по-прежнему не допускал сомнений. По-прежнему верил в Джейкоба и, видит бог, по-прежнему любил его, к тому же никаких улик — никаких реальных доказательств — так и не было. Юрист во мне понимал все это. Но та часть меня, которая была отцом Джейкоба, оказалась глубоко травмирована. Эмоция — это мысль, да, но это еще и телесное ощущение, физическая боль. Желание, любовь, ненависть, отвращение — вы чувствуете все это в костях и мышцах тоже, не только в мозгу. Именно так и ощущалось это потрясение — как физическая травма где-то глубоко в теле, внутреннее кровотечение, рана, которая продолжала кровоточить.
Я перечитал рассказ еще раз, затем стер его из памяти браузера. Потом положил айпад обратно на комод и оставил бы его там, ни слова не сказав по этому поводу Джейкобу и уж точно ничего не сообщив Лори, но меня беспокоила возможная опасность, которую представлял этот айпад. Я был достаточно хорошо знаком с сетевыми технологиями и с полицейской кухней, чтобы понимать, что следы во Всемирной паутине уничтожить не так-то просто. Каждый клик записывается, как на серверах где-то на просторах Интернета, так и на жестких дисках самих компьютеров, и эти записи никуда не деваются, как бы ты ни старался удалить их. А вдруг следствие каким-то образом обнаружит айпад Джейкоба и решит порыться в нем на предмет улик? Айпад представлял опасность и еще в одном смысле — как портал во Всемирную сеть, который я, в отличие от семейных компьютеров, уже не мог так легко контролировать. Айпад маленький и выглядел практически в точности как телефон, и Джейкоб пользовался им с теми же ожиданиями к степени приватности, что и от телефона. Он был небрежен и, в то же самое время, возможно, пытался хитрить. Айпад — слабое место в нашей обороне. Он был опасен.
Я отнес его в подвал, положил на мой маленький рабочий верстак стеклянной стороной вверх и, вооружившись молотком, разбил вдребезги.
Глава 20
Сын живой и сын мертвый
Самым ближним к нашему дому супермаркетом был «Хоул фудс», и мы терпеть его не могли. За расточительность пирамид безукоризненных овощей и фруктов, которые можно было создать, только отправив в помойку огромное количество косметически небезупречной еды. За фальшивую экологичность, старательно лелеемый имидж магазина класса люкс. И разумеется, за цены. Мы всегда избегали что-либо покупать там из-за высоких цен. Теперь, когда дело Джейкоба грозило оставить нас банкротами, эта идея казалась особенно нелепой. Нам это было не по карману.
Мы уже находились на грани финансовой катастрофы. Мы и раньше-то никогда не были богатыми людьми. Позволить себе жить в этом городе могли только благодаря тому, что успели вписаться в покупку дома еще до того, как взлетели цены на недвижимость, и влезли в кредиты по самые уши. А теперь еще и счета за услуги Джонатана перевалили за шестизначную сумму. Мы уже потратили все, что откладывали на оплату колледжа Джейкобу, и начинали потихоньку проедать пенсионные накопления. Я был совершенно уверен, что к концу процесса по делу Джейкоба мы будем полностью разорены и вынуждены заложить дом, чтобы оплачивать счета. Кроме того, моя карьера прокурора, очевидно, была окончена. Даже если вердикт будет «невиновен», я никогда больше не смогу войти в зал суда без того, чтобы за мной не тянулся дурнопахнущий шлейф обвинения. Быть может, когда дело будет завершено, Линн Канаван великодушно предложит оставить меня в штате, только я не смогу работать в прокуратуре из милости. Возможно, у Лори получится вернуться к преподаванию, но на одну ее зарплату нам все равно не прожить. Я никогда особенно не задумывался об этом аспекте нахождения под следствием, пока сам не испытал его на собственной шкуре: организация защиты — удовольствие настолько разорительное, что, каков бы ни был вердикт присяжных, обвинение уже само по себе суровое наказание. Каждый обвиняемый платит высокую цену.
