И слова вырываются из меня стремительным потоком, готовым прорвать плотину.
— Скучаю по тому, как ты катаешь шары, — произношу я первые пришедшие на ум идиотские слова. — Скучаю по тому, как ты неправильно завязываешь булинь. Скучаю по твоим порезам от бритвы. По твоим бровям.
Пока говорю, я ловлю себя на том, что поднимаюсь по лестнице, прохожу площадку и оказываюсь в спальне.
— Я скучаю по твоим ботинкам. Скучаю по тому, как ты утром просишь сварить тебе кофе. Скучаю по тому случаю, когда ты намазался моей тушью для ресниц, и все заметили. Скучаю по тому разу, когда ты попросил меня что-то зашить. Скучаю по тому, как ты вежлив с официантами.
Сейчас я в своей кровати — нашей кровати.
— Я скучаю по твоему омлету. — Пусть это всего-навсего глазунья. — Скучаю по твоим сказкам на ночь. — Героиня отвергает принца, на первом месте у нее защита диссертации. — Скучаю по твоей пародии на Николаса Кейджа.
Я ловлю себя на том, что заливаюсь слезами.
— Мне не хватает твоих глупых-преглупых шуток. Я скучаю по тому, как ты ломаешь шоколадку, вместо того чтобы откусить от этой гребаной плитки.
— Следи за языком.
— Прости.
— К тому же так вкуснее.
— Мне не хватает твоей души, — говорю я.
Пауза.
— Я так по тебе скучаю.
Пауза.
— Я так вас люблю. — У меня прерывается дыхание. — Вас обоих.
Здесь нет никакой модели, — по крайней мере, я ее не вижу, а меня учили распознавать модели. Просто я по нему скучаю. Скучаю и люблю. Люблю их.
Следует молчание, долгое и глубокое. Я шумно дышу.
— Но, Анна, — ласково произносит Эд, — если…
Какой-то звук снизу.
Приглушенный грохот. Возможно, осадка дома.
— Подожди, — прошу я Эда.
Потом четко различаю чей-то сухой кашель, бормотание.
Кто-то в моей кухне.
— Мне пора идти, — говорю я Эду.
— Что…
Но я уже крадусь к двери, зажав в руке телефон. Пальцы мечутся по экрану, набирают 911, и большой палец нацеливается на клавишу вызова. Помню последний раз, когда туда звонила. По сути дела, я обращалась в службу спасения не единожды. Или пыталась обратиться. На этот раз кто-нибудь да ответит.
Я шагаю вниз по лестнице, скользя ладонью по перилам. Почти не вижу ступеней в темноте.
Заворачиваю за угол, здесь лестничный пролет освещен. Крадусь в кухню. Телефон дрожит в руке.
Около посудомоечной машины стоит мужчина, повернувшись ко мне широкой спиной.
Он оборачивается. Я нажимаю на клавишу вызова.
Глава 22
— Привет, — говорит Дэвид.
Твою мать! Я перевожу дух, быстро отменяю вызов. Засовываю телефон в карман.
— Извините, — добавляет он. — Я звонил в дверь около получаса назад, но, наверное, вы спали.
— Вероятно, была в душе, — отвечаю я.
Он не реагирует. Возможно, ему за меня неловко — у меня на волосах ни капли влаги.
— Поэтому я вошел через цокольный этаж. Ничего?
— Конечно ничего, — говорю я. — Милости прошу в любое время. — Я подхожу к раковине, наливаю стакан воды. Нервы у меня на пределе. — Зачем я вам понадобилась?
— Ищу «Икс-Акто».
— «Икс-Акто»?
— Нож такой специальный, от «Икс-Акто».
— Вроде резака для коробок?
— Точно. Я смотрел под раковиной и в ящике около телефона. Кстати, ваш телефон не подключен. Думаю, он умер.
Не помню даже, когда я в последний раз пользовалась проводным телефоном.
— Наверняка.
— Может быть, хотите его подключить?
«Не нужно», — думаю я. Возвращаюсь на лестницу.
— Там наверху, в кладовке, есть резак для коробок, — говорю я, и Дэвид идет за мной следом.
На площадке я поворачиваюсь и открываю дверь кладовки, которая находится на длинном узком чердаке. Внутри темно, хоть глаз выколи. Я дергаю за шнурок, вспыхивает голая лампочка. В дальнем конце свалены сложенные шезлонги, на полу, как цветочные горшки, стоят банки с краской и, невероятно, рулоны тисненых обоев с пастушками и аристократами. На полке нетронутый ящик с инструментами Эда. «Что ж, я не умелец, — говаривал он. — С такой фигурой, как у меня, это необязательно».
Я открываю ящик, роюсь в нем.
— Вот. — Дэвид указывает на серебристый пластиковый чехол, из которого высовывается лезвие, и я хватаюсь за него. — Аккуратнее.
— Я вас не порежу.
Я осторожно подаю ему нож, направив лезвие к себе.
— Я о вас беспокоюсь, — фыркает он.
До чего же приятно это слышать!
— Зачем вам этот нож?
Я снова дергаю за шнурок, и падает тьма. Дэвид не двигается.
Пока мы стоим в темноте — я в халате, мой съемщик с ножом, — до меня доходит, что так близко от него я еще не была. Он может меня поцеловать. Он может меня убить.
— Соседский мужик попросил меня помочь. Надо открыть коробки и убрать всякий хлам.
— Какой соседский мужик?
— Он живет в доме через сквер. Рассел.
Дэвид выходит и направляется к лестнице.
— Как он вас нашел? — спрашиваю я, следуя за ним.
— Я развесил флаеры. Он увидел один в кафе или где-нибудь еще. — Повернувшись, Дэвид смотрит на меня. — Вы его знаете?
— Нет, — отвечаю я. — Он вчера заскочил ко мне, вот и все.
Мы снова в кухне.
— Ему надо распаковать коробки и собрать кое-какую мебель в цокольном этаже. Вернусь после обеда.
— Думаю, сейчас вы никого не застанете.
Дэвид, прищурившись, смотрит на меня.
— Откуда вы знаете?
«Потому что слежу за ними».
— Непохоже, чтобы кто-нибудь был дома.
Я указываю на дом двести семь через кухонное окно, и в этот момент гостиная Расселов озаряется светом. Там стоит растрепанный после сна Алистер, между его щекой и плечом зажат мобильный.
— Вон этот мужик, — говорит Дэвид, направляясь к двери в прихожую. — Зайду к вам попозже. Спасибо за нож.
Глава 23
Я собираюсь вернуться к разговору с Эдом. «Угадай кто», — скажу я, теперь моя очередь. Но не успел Дэвид закрыть за собой дверь, как раздается стук. Я иду узнать, что ему еще нужно.
Однако за дверью стоит женщина — стройная Бина, с широко раскрытыми от удивления глазами. Я бросаю взгляд на телефон — ровно полдень. Господи.
— Меня впустил Дэвид, — объясняет она. — Он все краше с каждым днем. К чему это может привести?
— Может быть, тебе следует что-то предпринять на этот счет, — говорю я ей.
— Может быть, тебе следует закрыть рот и подготовиться к упражнениям. Иди переоденься в нормальную одежду.
Я переодеваюсь и разворачиваю свой коврик. Мы начинаем делать гимнастику на полу гостиной. Прошло уже почти десять месяцев, как я познакомилась с Биной, — почти десять месяцев, как меня выписали из больницы с ушибами позвоночника и поврежденным горлом, — и за это время мы привязались друг к другу. Наверное, даже подружились, как считает доктор Филдинг.
— Сегодня на улице тепло. — Она кладет гирю в ложбинку на моей пояснице. У меня дрожат локти. — Надо открыть окно.
— Ни за что, — ворчу я.
— Упускаешь хороший шанс.
— Я многое упускаю.
Часом позже, когда у меня футболка липнет к телу, Бина поднимает меня.
— Не хочешь попробовать этот трюк с зонтиком? — спрашивает она.
Я качаю головой. Волосы у меня приклеились к потной шее.
— Не сегодня. И это не трюк.
— Сегодня подходящий день. Приятная, мягкая погода.
— Нет… у меня… нет.
— Ты перепила.
— И это тоже.
Она легко вздыхает.
— Пробовала сделать это на днях с доктором Филдингом?
— Да, — вру я.
— И как получилось?
— Отлично.
— Много прошла?
— Тринадцать шагов.
Бина изучает меня.
— Ладно. Неплохо для дамы твоего возраста.
— Стареем понемногу.
— А когда у тебя день рождения?
— На следующей неделе. Одиннадцатого. Одиннадцатого одиннадцатого.
— Надо будет сделать тебе скидку для пенсионеров.
Она наклоняется, складывает гири в кейс.
— Давай перекусим, — предлагаю я.
