— Да, работаем, но не являемся его собственностью. Всего доброго.
И она положила трубку, но я свою не положил и все еще слышал в ней дыхание человека на другом конце провода. Может быть, и он слышал мое дыхание, не знаю. Потом я осторожно положил трубку на рычаг, вырвал из блокнота верхний листок с записью, убрал его в карман и с непринужденным видом вернулся в холл. Через минуту ко мне снова вышел мексиканец — не иначе, как он держал для недомогающей Хлои Роуз телефонную трубку, чтобы она не тратила силы.
— Симпатичная лепнина, — сказал я, держа руки в карманах и делая вид, что любуюсь украшениями на потолке, потом кивнул в сторону арки и прибавил: — И вон там еще тоже очень красиво. — Помявшись немного, я сообщил ему: — Я буду у себя в машине на улице. — И, не дожидаясь ответа, вышел.
По дорожке с грибовидными фонариками я вышел на проезжую часть, где на обочине стояла моя машина. Жара была такая же, как днем. Торчать всю ночь в машине в такую духотищу — это занятие для хладнокровных. Я сел на водительское сиденье и, опустив оба стекла, подумал, не нарушить ли мне первое правило наружного наблюдения и не закурить ли. Ну и что, если меня засекут, все равно уже работа моя с самого начала пошла наперекосяк. Для наружного наблюдения и слежки всегда требуются два человека, если вам надо, чтобы работа была сделана должным образом. А меня даже не допустили к моей клиентке, несмотря на все уверения Нокса. С учетом этого, напрашивался единственный вывод — не усадили ли меня здесь просто ради декорации? В моем деле уже имелся таинственный человек на съемочной площадке, таинственный человек в телефонной трубке, таинственный человек, для которого человек из телефонной трубки старался заключить сделку, и таинственный человек, который пил и гоготал сейчас наверху с Шемом Розенкранцем. Четыре таинственных человека — не многовато ли для одного меня? У меня было ощущение, будто я опоздал на званый ужин и меня посадили не за тот столик.
Я достал спичку, прикрыл ее рукой и, закурив, некоторое время разглядывал оранжевый огонек на конце сигареты. Я все думал о том телефонном разговоре и не знал, как к нему отнестись — и стоило ли вообще к нему как-то относиться. Обычный телефонный разговор. И тон для кинозвезды вполне обычный. Кинозвезды часто так разговаривают, они черпают силы в собственных капризах.
Попыхивая сигаретой, я наблюдал за тем, как один за другим гасли огни в окрестных домах. При свете уличных фонарей квартал стал выглядеть зловеще. В девять из дома вышел мексиканец и направился в сторону Монтгомери. Скорее всего, он шел к остановке третьего автобуса на Сомерсет. В одиннадцать тридцать проехала полицейская патрульная машина. Полицейские остановились, проверили у меня документы, поржали над моими грубоватыми шуточками и укатили. Я, должно быть, выкурил еще три сигареты, не знаю точно, не считал. Пересохший рот был словно набит ватой, и я бы не отказался хоть чем-нибудь промочить горло.
Наконец в окнах первого этажа погас свет. За ним погасла люстра в холле. Я ждал, наблюдая за окнами второго этажа. По идее, гостю пора было уходить, или же он остался с ночевкой. Если вообще гость имел место, и это не было просто включенное радио.
Потом я услышал, как за домом завелся двигатель. Сквозь заросли соседской живой изгороди я увидел фары выезжающей задним ходом машины. Это была не «ла саль», которую я видел раньше, а коричневый «бьюик»-седан. Он выкатился на улицу прямо навстречу мне, благодаря чему я смог хорошо разглядеть водителя. Это был Шем Розенкранц — судя по выражению лица, пьяный. Рядом на пассажирском сиденье был еще кто-то, и, когда их машина проехала под уличным фонарем, я разглядел лицо пассажира. Это был Хьюб Гилплейн, владелец ночного клуба, управляющий казино, издатель порнолитературы — той ее разновидности, где больше слов, чем картинок, если это как-то меняет суть. Я знал его в лицо только потому, что он часто помещал свое фото в газетах, когда совершал очередное благотворительное пожертвование. Он сидел напряженный и скованный, и на лице его был написан откровенный страх за свою жизнь, подвергавшуюся сейчас опасности с таким водителем, как Розенкранц.
Проревев мотором и осветив меня фарами, «бьюик» укатил. Обернувшись, я только успел увидеть, как он свернул налево на следующем перекрестке. Судя по всему, они намеревались выехать на одну из главных артерий — Вудшир или Сомерсет. Я посмотрел на дом — все его окна наверху теперь были темными. Хлоя Роуз была дома, а вот Шем Розенкранц уехал куда-то на ночь глядя с известным порнографом. И он был сейчас не в состоянии вести машину, так что остальным водителям на дороге следовало быть внимательнее. Я завел двигатель и, развернувшись, поехал следом за ними.
Глава 7
Я догнал их как раз, когда они свернули к востоку, на Вудшир. Даже в этот поздний час на бульваре было оживленное движение, позволявшее мне прятаться от них за другими машинами. С Вудшира, пролегавшего по тихим престижным кварталам Холмов, они выехали на шумную и оживленную Майл. Когда светофоры меняли цвет с красного на зеленый, Розенкранц дергался с места так, что даже самые невозмутимые регулировщики начинали дуть в свой свисток. Магазины были закрыты, и вместо тех, кто днем ходит за покупками, по тротуарам прогуливались женщины в блестящих платьях под ручку с мужчинами в костюмах и шляпах — парочки эти возвращались с боксерских боев или, наоборот, только спешили в клуб или в какое другое место развлечений. И всем этим пешеходам не было никакого дела до того, что вытворял на проезжей части Розенкранц, периодически вынуждавший меня вцепляться в руль так, что даже костяшки пальцев белели.
Мы как-то умудрились без аварий добраться до относительно спокойного участка дороги в Лос-Болканес, а потом долго тащились до выезда на Асеведа-рут, 6. Шестое шоссе вывело нас к северу, из Сан-Анжело в Сан-Габриэль-Маунтинс. К тому времени я уже понял, что мы направляемся в Аркуцию, но обгонов не предпринимал и продолжал следовать за их машиной. Хьюб Гилплэйн держал клуб в Голливуде — ради тамошней публики, щедрой на хорошие чаевые. Вдобавок к повышающим настроение «спайсам» там еще имелись швейцары в смокингах, фонтан посреди танцпола, отличное меню и чудесный джазовый оркестр. Сфоткаться на фоне такого интерьера считалось престижным. Но, если вы хотели провести время по-настоящему хорошо, то вы ехали в «Морковку» — казино в Аркуции, неподалеку от ипподрома в Санта-Тереза. Оба места одинаково хорошо подходили тем, кто может себе позволить прокутить немного денег.
Розенкранц все ехал и ехал, и я не отставал от него. В горах было заметно прохладнее. Дорога то ныряла, то выныривала, повторяя все изгибы ландшафта. Пригородные застройки сменялись домами солиднее, окруженными с обеих сторон дороги обширными земельными угодьями. Здесь даже встречались коровьи стада и сады, скорее всего яблоневые, так как почва была не для цитрусовых, и на лужайках за оградами паслись какие-то животные. Я старался держаться от машины Розенкранца на расстоянии полумили, хотя предпринимал это только для видимости, так как уже понял, что они засекли меня. Просто притворялся, что тоже еду по этой дороге и все.
После нескольких пустынных миль шоссейка обогнула скалистый выступ, за которым показались разбросанные внизу по долине огни. Это были дома респектабельных граждан Аркуции, поначалу выступавших против легализации лошадиных скачек, но потом поддержавших Гилплэйна, когда ипподром был уже построен. И то правда — если уж ты впустил немного греха в свою жизнь, то почему бы немножко не увеличить количество этого греха? Дорожные знаки на обочине стали предлагать нам снизить скорость, и вскоре вдоль дороги замелькали бунгало с усыпанными гравием дорожками и аккуратными лужайками. Быстро проскочив центр, мы устремлялись к богатым жилым окраинам. Дома здесь были солиднее, настоящие особняки, окруженные лесом. А потом «бьюик» нырнул на какую-то неприметную боковую дорожку, выезд на которую был почти неразличим в ночной лесной тьме и напоминал вход в черную пещеру из сказок братьев Гримм.
