— Обеспокоены чем? Что ее на самом деле кто-то преследует или что она думает, что ее кто-то преследует?
— Думает. — Он побарабанил пальцами по столу. — Может, ее и правда кто-то преследует, я не знаю. Но я склонен в этом сомневаться. Они же тут все параноики. Это у них от самомнения. Но я все равно провел с ней беседу и умудрился как-то убедить ее, что все держу под контролем и что здесь нет посторонних людей. Хотя, по правде сказать, посторонних у нас тут пруд пруди. Только поспеваем выводить за проходную.
— Ну а я-то что должен буду делать?
— Просто последи за ней, когда она не на съемках. Подежурь ночью возле ее дома.
— Так тебе нужен телохранитель. Я не телохранитель.
— Нет, не телохранитель, это другая работа. Я же сказал, она просто думает, что ее кто-то преследует. Поэтому тебе надо просто сделать так, чтобы она успокоилась. Ради съемочного процесса.
— То есть я должен устроить за ней слежку, чтобы она успокоилась насчет того, что кто-то устраивает за ней слежку?
Откинувшись на спинку кресла, Нокс развел руками:
— Ну, брат, это шоу-бизнес.
— Ладно, давай вернемся к таинственному преследователю мисс Роуз. Это ведь мужчина, не так ли?
— Она утверждает, что мужчина.
— Ты сказал, будто тебе удалось убедить ее, что на территории киностудии не бывает посторонних. Но как знать? Может, ее преследователь как раз не из посторонних.
— Может быть. Но ей ты об этом не говори. Она, похоже, об этом еще не думала.
— А как он выглядит?
— Как всякий обычный человек, если верить ее описаниям. Среднего роста, темные волосы, среднее телосложение. Ну, это ты у нее сам спросишь, она тебя просветит.
— И она видела его на киностудии?
— На киностудии и за ее пределами. — Он подался вперед. — Но это если верить ей. Я же говорил тебе, здесь ее никто не преследует. У нее просто крыша поехала. Несколько раз закатывала такие истерики!.. А ее личная жизнь хуже, чем в дешевом бабском романе.
Я вопросительно изогнул брови.
Он набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул.
— Ее муж — Шем Розенкранц. — Лет десять-пятнадцать назад его книги пользовались в Нью-Йорке большой популярностью, но последние несколько лет он ошивается здесь, правда, без особого толка. Без особого толка — потому что он больше трется вокруг актрисулек и даже не удосуживается скрывать это от своей жены. Картина, над которой они работают сейчас, снимается по его сценарию, но только потому, что там снимается его жена. И при этом он все равно крутит роман с молоденькой актрисой Мэнди Эрхардт. А режиссер Стёрджен имеет виды на Роуз, ну, то есть на миссис Розенкранц. У них даже могло бы что-то выйти, если бы она тоже захотела, только…
— Ты уверен, что он непричастен к этому делу?
— Кто? Стёрджен? Да ну, нет. Стёрджен ведет себя безупречно. И у него для этого есть основания. У него последние три фильма развалились в процессе съемок, так что если он не докажет, что способен хоть что-нибудь в своей жизни довести до конца, то просто умоется и все.
Я молчал, переваривая полученную информацию, потом спросил:
— Это все?
— А этого недостаточно?
— Ну а какие-то бывшие ухажеры могут ходить за ней по пятам?
— Да никто не ходит за ней по пятам! — процедил сквозь зубы Нокс.
— Не, ну, я так просто спросил. Для создания общей картины.
Нокс расхохотался.
— А ты ни чуточки не изменился. По-прежнему относишься к каждой работе как к настоящему расследованию.
— Ну а как еще относиться, если мне сказали, что за работу заплатят?
— Это киностудия, парень. Нам всем здесь платят за создание видимости работы.
— Во, а я-то, дурак, пытаюсь делать все как положено.
— Ты так ничему и не научился, когда тебя выгнали из полиции?
— Ну почему, я, например, понял, что закон — это та штука, о которой пишут в книгах.
Он вскинул руки ладонями наружу.
— Ладно, ладно, я же не прошу тебя идти на сделку с совестью. Я только хочу, чтобы ты посидел, поговорил с нашей кинозвездой, выслушал ее версию, записал все обстоятельно, а потом объяснил, что ей не о чем беспокоиться. И ты свободен, гуляй на все четыре стороны. Это всего на несколько дней, пока не закончатся съемки.
— Ох, не нравится мне это. Не нравится, что тебе нужен телохранитель, а ты почему-то обратился ко мне. Мне не нравится работа, которую и работой-то нельзя считать, — выслеживать человека, которого, может, и не существует вовсе, только чтобы какая-то там актриса успокоилась. Отправь ее к доктору.
На лице его появились признаки надвигающейся бури.
— Нет, я уже выложил тебе тут все наше грязное белье! — сказал он, хлопнув руками по столу. — Рассказал больше, чем положено!
— Ты не рассказал мне ничего такого, чего я не нашел бы в гламурных журналах.
— Ну ладно тебе, Фостер, давай соглашайся! Что с тобой такое? Это же легкие деньги! Где еще ты найдешь такое место, где бы платили по пятьдесят долларов в день? С каких это пор ты стал отказываться от таких предложений?
— Я не сказал, что отказываюсь, я только сказал, что мне это не нравится.
Я заметил, как мускулы его лица расслабились. Он улыбнулся и кивнул. Бедный Нокс, ему приходилось постоянно быть настороже, в напряжении. А с такой жизнью в любой момент из-за какой-нибудь мелочи может хватить удар.
Он встал, и его стул на колесиках, освободившись от тяжести, немного откатился назад.
— Я раскрыл тебе несколько фактов, о которых не говорят в этих гламурных журналах. Остальное, я уверен, ты выяснишь сам. Если б я не знал, как ты всегда осмотрителен и осторожен…
Да, уж кто-кто, а Нокс действительно знал. В нашу с ним бытность полицейскими он далеко не раз мог лишиться работы, если б не моя осмотрительность и осторожность.
— Ну, тогда пошли, познакомишься со своей клиенткой, — сказал он.
Я тоже поднялся и пропустил его к двери первым, сказав:
— Эл, мой клиент — ты.
Он открыл дверь.
— Ну хотя бы сделай вид, изобрази восторг от того, что тебя знакомят с кинозвездой.
Глава 3
Первый раз я увидел ее «живьем» издалека, и она была верхом. Худенькая, насколько мне удалось разглядеть; такое впечатление, что весила меньше седла, на котором сидела. Одета в кожаную ковбойскую курточку с бахромой поверх клетчатого синего платья, чей подол никоим образом не скрывал черных туфель с перепонками, которые, как я подозреваю, киношники потом просто вырезали из кадра. Ее знаменитые роскошные темные волосы были большей частью скрыты под ковбойской шляпой. Она сидела в седле боком, но поводья держала как заправский наездник. Лица ее издали было почти не разглядеть, с таким же успехом на ее месте могла быть любая неизвестная актрисулька в том же костюме. Но, приблизившись, я понял, что она выглядит в точности так, как на всех своих плакатах, афишах и журнальных фотографиях. Не как женщина, а как звезда. Как Хлоя Роуз.
Припарковав гольф-карт на пригородной улочке, мы пошли пешком в сторону «Олд-Уэст». По обочинам грязной дороги отрезком длиной в футбольное поле тянулись декорации. Разношерстные деревянные фасады. Раскрашенные и нераскрашенные. С разнообразными вывесками — «Салун», «Аптека», «Тюрьма». Неплохие, в общем-то, фасады, если закрыть глаза и подключить воображение.
Около декораций нам встретилось порядка пятнадцати человек — тренер по верховой езде, режиссер, помощник режиссера, гример, электрик и какие-то люди, не пойми чем занятые. Еще одна девушка в ковбойском наряде и мужчина в мятом костюме орали друг на друга, стоя под козырьком бакалейной лавки. Рядом с отсутствующим видом топтался ребенок лет одиннадцати-двенадцати.
— Ты бы не забывалась! — кричал мужчина. — Вспомнила бы лучше, кто тебя сделал!
— Ой, это кто у нас тут говорит? Пьянь забулдыжная, живущая за счет жены!
— Да ты-то лучше, что ли? Сама живешь за счет моей жены! — Так я понял, что вижу перед собой того самого Шема Розенкранца. — Мы все тут живем за счет Клотильды, так что не надо. Я прошу тебя всего лишь об одном маленьком одолжении — чтобы ты приглядела за ребенком всего несколько часов. Потому что мне надо работать!
