Ко мне приставили крупную молодую особу, судя по всему, редкой одаренности, которая почти весь день возила меня с места на место; и теперь, выйдя на улицу, я вдруг с легкой нервозностью заметил, что она все еще здесь. В том, что она из породы «рук и умов», сомнений не было. Она была мощная, загорелая. В белой юбке и с собранными в пучок волосами. У нее была потрясающая грудь. И могучие, но стройные ноги. Она изучала английский и старательно на мне тренировалась.
Увидев меня, она высунулась из машины:
— Вам сегодня еще нужно куда-нибудь ехать?
— Нет, спасибо. Пойду прямо в отель.
— A-a… A я вас дожидалась.
— Прошу прощения. Я не знал.
— Ничего. А завтра вам машина понадобится?
— Завтра я еду в Краловск. Меня снова повезете вы?
— Нет. Для дальних поездок есть другая служба;
— Ну что ж, — протянул я, раскачиваясь на раскаленном от солнца, людном тротуаре. — Может, пропустим по рюмочке?
Это было уместное предложение, если учесть, что сия могучая особа целый день прела в машине. Но прозвучало оно неуверенно и без всякого энтузиазма.
— О, благодарю вас! — сверкнула она зубами. — С удовольствием.
— Отлично. Зайдем в отель?
Она шла рядом, мощная и торжественная, и не говорила ни слова. А у меня дико трещала голова.
В мельтешении открытых воротничков мы отыскали место, и она села, с интересом оглядываясь вокруг.
— Сама-то я не часто сюда попадаю. Здесь ужасно дорого.
— Да, конечно. По делам бизнеса ездят с деньгами.
— Понятно. И часто вы ездите?
— Случается.
— Наверно, работа торгового представителя очень интересная, да?
— Да, очень. Что вы пьете?
— Чай, если можно. Я бы и сама мечтала о такой работе.
— А.
Ее грудь была прямо на уровне моих глаз. Я отвел взгляд и несколько взвинченно произнес:
— У вас очень красивый загар. Были в отпуске?
— Да. Работала на ферме.
— Интересно?
— Очень. Это, наверно, интересно — путешествовать по разным местам?
— Конечно. Например, Прага очень интересный город.
— Вам действительно нравится Прага?
— Здесь очень забавно.
— Лично я ее ненавижу!
Все это время я мысленно умолял ее заткнуться, хлебать свой чай и не трогать торговых представителей. Но это странное заявление вынудило меня взглянуть на нее с интересом. У нее было скуластое лицо, серые миндалевидные глаза, прямой нос и никакого макияжа. Блузка на ней была в облипочку, и колоссальные груди распирали ее, как бомбы. Я вдруг подумал, что ей точно не больше двадцати.
— За что ж вы так невзлюбили Прагу?
— Да ну, здесь такая скучища! И люди скучные. Жуткая серятина!
— А где бы вам хотелось жить?
— Да где угодно. В Лондоне, в Париже. В Нью-Йорке. Даже в Вене, — уныло сказала она. — В Вене тоже есть рок-н-ролл.
Это заявление, сделанное столь неподходящим персонажем, прозвучало так нелепо, что я просто глаза вытаращил.
— Вы любите рок-н-ролл?
— Не только рок-н-ролл, вообще все.
Голос у нее упал, и она смущенно отвела взгляд. Головную боль как рукой сняло. Я стал думать, не следует ли куда-нибудь пригласить эту великаншу.
— Вы не поужинаете со мной? — спросил я не очень уверенно.
— Ой, замечательно! — снова сверкнула она зубами. — Я с удовольствием! Благодарю вас.
— Ну хорошо, значит, договорились.
— Но лучше бы не здесь. Давайте встретимся где-нибудь в другом месте.
— Скажите, где.
— Вы погребок «Славия» знаете? Это на углу Народного Труда, у Влтавы.
— Заметано. Погребок «Славия», завтра в полседьмого. Мое имя вам известно. А вас как зовут?
— Власта. Власта Семенова, — сказала она и встала. Я смотрел, как она выходит, и испытывал какое-то смутное и тревожащее предчувствие. Она была штучка, это точно.
В лифте, по пути наверх, я вдруг вспомнил, что меня ждет завтра, внутри что-то екнуло, и меня как парализовало. Про это я совсем забыл… Я вошел в номер, швырнул «Норстранд» на стол и бросился в шезлонг. Все время, с самого приезда, я старался в это не вникать, но теперь заставил себя мысленно проработать все в деталях. Это было как дурной сон. До того ли мне сейчас, чтобы прогуливать куда-то могучих дев! Знать бы, смогу ли я сам прогуляться завтра вечером. Я представлял себе все жуткие неувязки, которые непременно возникнут.
Потом провалился в какую-то мутную дрему на грани бреда и, проснувшись, увидел, что в номере уже темно. Я подумал, что здесь, наверно, кто-то побывал, и с минуту лежал в страхе, вслушиваясь. Но до меня доносилось лишь хлопанье ставней. За окном лил дождь. Я встал, зажег свет и взглянул на часы.
Стрелки показывали без четверти десять. Во рту было кисло. Я принял душ и спустился поужинать, но когда мне принесли еду, есть не смог и снова вернулся к себе в номер, испытывая тошноту от дурных предчувствий. Спал я плохо.
Глава 18
На следующее утро все дурные предчувствия были при мне. Завтрак я есть не стал, только выпил две чашки кофе, и, пока машина въезжала в ворота Запотоцкого стекольного завода, успел выкурить три сигареты.
Вез меня Влачек, маленький юркий тип с редеющими волосами и маниакальной любовью к статистике. Пока мы ехали, он все пятнадцать километров без продыху нудил про какие-то показатели. И потом, уже выйдя из машины, продолжал бубнить все про то же.
— Естественно, я обрисовал все лишь в общих чертах, — говорил он, когда мы входили в кабинет. — Пан Галушка, наш директор, расскажет вам обо всем гораздо подробнее. Пан Галушка — блестящий работник Истинный зодчий нашей плановой индустрии. Хоть, может, и не самый легкий человек на свете… — добавил он с неуверенной улыбочкой.
Я поглядел на него с тоской.
Пан Галушка ожидал нас в своем кабинете, и, когда мы входили, я думал, что меня прямо сейчас вырвет, на этом самом месте.
Письменный стол, на котором мне предстояло по-тихому забыть свой «Норстранд», был одним из самых громадных, какие я видел в жизни. На нем не было ничего, кроме пепельницы и календаря.
От этого стола отделился Галушка и двинулся к нам, протягивая руки. Был он худой, с маленькими разнокалиберными глазками и очень странной кривой ухмылочкой.
— Добрый день, пан Вистлер, — сказал он.
Я оцепенело пожал ему руку.
— Пан Вистлер специально приехал из Англии, чтобы посетить Запотоцкий завод, — сказал Влачек, чарующе улыбаясь. — Я ему немножко рассказал о том, чем вы занимаетесь, но, разумеется, лишь в общих чертах.
Галушка все еще держал мою руку, но глядел крайне настороженно. И вдруг обнажил ряд кривых почерневших зубов:
— Мы очень польщены! Значит, вы там, в Англии, еще не позабыли наши изделия, а, пан Вистлер?
— Отнюдь, — ответил я, облизнув губы, — они там очень популярны.
Он наконец-то отпустил мою руку:
— Рад слышать. Садитесь, Влачек, садитесь. Паи Вистлер, присаживайтесь сюда, пожалуйста.
Началась тягомотина с усаживанием и раздачей сигарет, которыми Галушка стал обносить нас по кругу, и тогда я без всяких предисловий плюхнул «Норстранд» на стол. И с ледяным ужасом уставился на него.
— Так вот, — сказал Галушка, — хочу вас заверить, и пусть пан Влачек меня поправит, если я ошибаюсь… хочу вас заверить, что стекло, которое мы выпускаем, такого же прекрасного качества, что и раньше.
— Это уж точно, — сказал мне Влачек, прикрывая ладошкой рот и гримасничая. — Но зазнаться мы им не дадим! И еще поглядим, — залыбился он, обращаясь к Галушке, — выполнят ли они годовой план!
— Так значит, вам, в Праге, недостаточно того, что мы так повысили производительность труда?
— Для начала это неплохо, — отвечал Влачек, подмигивая мне и вставляя в мундштук новую сигарету. — Повышение производительности труда на двести тридцать процентов за четыре года — безусловно неплохое начало.
Такая же точно веселая перебранка по поводу процентов и производительности труда была и вчера — видимо, у них такая манера ведения переговоров. Но Влачек уж слишком нажимал на то, что все это якобы шутка. Галушка размяк и сидел, улыбаясь своими разнокалиберными глазками и странным ртом. На нем был легкий серый костюм, сандалии и темно-синяя нейлоновая рубашка, застегнутая на все пуговицы, но без галстука. Вероятно, так у них одеваются ответственные работники. На Свободе вчера тоже были сандалии и рубашка без галстука, хотя он, как мне показалось, испытывал от этого неловкость. Его свита была одета куда более формально.
