— И что случилось, когда ракеты не взорвались?
— У президента хватило здравомыслия вернуть их раньше, до истечения срока годности, и на этом все закончилось.
Майлз рассмеялся и допил свой бокал.
— Ты же не станешь утверждать, что все это правда.
Она пожала плечами:
— Мне это рассказал один из местных, а там — кто знает. — Она побарабанила пальцами по столу и поднялась. — Ты принимаешь что-нибудь для профилактики?
Он отрицательно покачал головой.
— Я так и думала. Когда-нибудь болел малярией?
— Два раза тропической лихорадкой.
— Там, куда мы направляемся, малярия особенно опасна. — Она дала ему маленькую коробочку. — Если начнется приступ, принимай эти таблетки. Они помогут не умереть до того, как доберемся до врача.
Поскольку ходьба пешком ускоряла процесс акклиматизации, брать такси не имело смысла, и по настоянию Монро они отправились в гостиницу пешком. Они молча прошли уже половину пути, когда поравнялись с магазином, предлагающим услуги связи. Монро вошла внутрь. Брэдфорду, последовавшему за ней, она сказала, что разговор будет приватный, и он устроился у дверного проема и принялся ждать, сложив на груди руки.
В магазине торговали одеждой, а за стойкой располагалось четыре крошечных кабинки, отделенных друг от друга листами из прессованного картона.
Как и в сотнях других подобных заведений, хозяин заполнил заявку, обычно обрабатываемую национальной телефонной компанией в течение нескольких недель, а то и месяцев, а за доступ к международной линии связи потребовал гарантийный залог в размере годовой зарплаты среднего жителя страны.
Монро выбрала самую дальнюю от входа кабинку и позвонила Кейт Бриден. Не обращая внимания на эхо, громко отдававшееся в ухе, она ввела ее в курс произошедших событий и объяснила, почему направляется и Экваториальную Гвинею.
— А Бэрбанк знает, куда вы едете? — спросила Бриден.
— Я говорила с ним перед отъездом из Европы, и он знает, что я в Камеруне. Они приставил ко мне своего человека, так что, несомненно, в курсе. Если будут новости, я сообщу ему, а звонить просто так не имеет никакого смысла.
Основная цель этого разговора заключалась в налаживании связи. Монро обещала звонить из Экваториальной Гвинеи каждую неделю. Если таковой ход событий не воспоследует, то для Бриден это будет сигналом о каких-то неприятностях, постигших их экспедицию. Завещание Монро и ее последние распоряжения находились у Бриден, знавшей, что в таком случае делать.
Беседа длилась шесть минут, а счет был выставлен за девять. Монро положила деньги за семь минут и кивнула на часы:
— Я заметила время.
— А разве вы не в курсе, что Америка в другом поясе? — поинтересовалась телефонистка.
— Каждая минута в Соединенных Штатах состоит из шестидесяти секунд, — ответила Монро. — Как, впрочем, и здесь, в Камеруне. — И перешла на местное наречие: — За базар я заплатила.
Когда она вышла на улицу, Брэдфорд спросил:
— А на скольких языках ты говоришь?
— В досье все указано, — сухо ответила она.
— Да, я знаю, — согласился он. — И все же?
— На двадцати двух.
Он присвистнул:
— Это что — мировой рекорд?
— Если добавить еще сорок, то будет около того, — сказала она. — Иногда диалекты идут в зачет, а иногда — нет.
— Как тебе это удается? Я хочу сказать, что, кроме арабского, не знаю других иностранных языков, они мне никак не даются. В чем секрет?
Она пожала плечами:
— Я не знаю. Они как-то сами усваивались, сколько я себя помню. Благословенное проклятие или отравленный дар, если ты меня понимаешь.
— Боюсь, что нет.
Она повернулась к нему.
— Я всегда понимала то, о чем говорилось в моем присутствии. В шесть лет я говорила на английском, на языке моей няни из племени мокпве, наречию меня научил наш водитель-нигериец, фанге помог освоить садовник, а повар общался со мной на французском — одном из официальных языков страны. Когда я начала говорить на диалектах, местные стали смотреть на меня с подозрением. Они воспринимали меня как колдунью: по их мнению, я знала нечто из свода запретных премудростей, и боялись джу-джу.
— Джу-джу?
— Колдовство и суеверия в местной культуре очень распространены. Я об этом и не задумывалась: как я уже сказала, языки мне давались легко, а я много времени проводила с местными жителями, так что все объяснимо. Но когда я подросла, то переехала в Дуалу, а круг общения там был гораздо шире. Через пару месяцев я добавила к языкам арабский и греческий и тогда поняла, что отличаюсь от других.
— Я удивлен, что ты не работаешь на Агентство национальной безопасности, или ЦРУ, или еще какую-нибудь подобную контору.
— Я обратила внимание на то, что в досье об этом тоже ничего не говорилось.
— О чем?
— О попытках меня завербовать и предложениях работать на них.
— Я так понимаю, что ты их отвергла.
Монро язвительно усмехнулась.
— Они не так хорошо платят.
— Послушай, а как же быть с чувством патриотизма?
Она замолчала, раздумывая, а потом взглянула на него и переспросила:
— Чувство патриотизма? Сколько лет ты прослужил в армии, Майлз?
— Такое впечатление, что полжизни.
Она кивнула.
— Все, кто служит, достойны благодарности и признательности, и я не сомневаюсь в том, что ты их заслужил не меньше других. Я ценю патриотизм, но и только. Я не такая, как все. У меня нет привязанности или тяги к одной отдельно взятой стране. Для этого, мне кажется, необходимо чувство приверженности той или иной системе. — Она посмотрела ему в глаза, чтобы убедиться, что он ее понимает, и добавила: — Патриоты защищают родину, Майлз. А где мой дом?
— Не понимаю. Ты же американка!
— Разве? — искренне изумилась она. — А что меня, собственно, делает американкой? Наличие паспорта?
— Ну и это тоже. И там корни твоих родителей.
— А мои — разве там? — Она вздохнула. — Я родилась в Камеруне. Прожила почти восемнадцать лет здесь и в соседних странах, но я не камерунка. Я понимаю язык и культуру Турции лучше, чем Америки. Но я не турчанка. У меня есть паспорта трех стран, я жила в тринадцати и говорю на двадцати двух языках. Какой страны я должна быть патриотка? Где моя родина?
— А какая тебе ближе других?
— Никакая! — ответила она и, уже жалея, что слишком разоткровенничалась, сменила тему: — Когда мы были рядом с телефоном, ты так и не стал никому звонить?
— Не бери в голову, — успокоил он. — Те, с кем я общаюсь, знают, что моя работа сопряжена с опасностью. Перед тем как уехать, я обо всем позаботился.
— А ты знал, во что ввязываешься, когда соглашался?
Уголки его губ дрогнули и поползли вверх.
Глава 8
Послание от Бонифация Акамбе был доставлено в отель через пять дней. В номер Монро постучали, и старший сын Акамбе вручил ей небольшой коричневый конверт. Усадив его на стул возле кровати, Монро сравнила подделки с оригиналами, потерла пальцами по фотографиям и потом присмотрелась к ним под углом. Убедившись, что все в порядке, она одарила юного курьера чаевыми и отпустила.
Оставшись одна, она села на край кровати и постучала костяшками пальцев по конверту. Содержимое было ее пропуском в прошлое. Она сжала кулак. Черт с ним! Поездка приближала ее к Эмили Бэрбанк и пяти миллионам долларов, и не исключено, что выполнение этого задания поможет ей наконец-то избавиться от голосов в голове.
Поднявшись, она вышла в коридор и направилась к номеру напротив. Брэдфорд открыл дверь, даже не дав ей постучать, и она вошла внутрь.
— Нас ждет Малабо, — объявила она. Усевшись на кровати, она разложила на ней четыре карточки. — Твои виды на жительство в Камеруне и Экваториальной Гвинее.
Брэдфорд закрыл блокнот и сунул в рюкзак, после чего внимательно изучил закатанный в дешевый пластик гвинейский документ.
— Выглядит как топорная самоделка.
