— Он страшно разросся, — подтверждает Дэвид. — Совсем как лес.
Мне хочется, чтобы Дэвид спустился.
— Там, наверху, что-то вроде шпалеры? — спрашивает он. — И она прикрыта сверху брезентом?
Мы каждую осень закрывали арку брезентом. Я ничего не говорю, просто вспоминаю.
— Наверху вам надо быть осторожной. Не хочу наступать на этот фонарь.
— Я не собираюсь подниматься туда, — напоминаю я ему.
Дэвид постукивает ногой по стеклу, и оно дребезжит.
— Хрупкое. Если на него упадет ветка, все окно может вылететь. — Проходит еще минута. — Это просто невероятно. Хотите, чтобы я сфотографировал?
— Нет, спасибо. Как нам быть с сыростью?
Дэвид ставит на лестницу одну ногу, потом другую.
— Здесь нужен профи. — Он спускается на пол, убирает лестницу на место. — Надо герметизировать крышу. Но я могу удалить плесень при помощи скребка для краски. — Он закрывает дверцу люка на потолке. — Ошкурить это место. Потом нанести грунтовку и эмульсионную краску.
— У вас все это есть?
— Есть грунтовка и краска. И хорошо бы тут проветрить.
Я цепенею:
— Что вы имеете в виду?
— Открыть окна. Но не на этом этаже.
— Я не открываю окна. Нигде.
Он пожимает плечами:
— Это помогло бы.
Я поворачиваюсь к лестнице. Он идет за мной следом. Мы в молчании спускаемся.
— Спасибо, что убрали грязь снаружи, — говорю я, когда мы оказываемся в кухне, в основном чтобы что-то сказать.
— Кто это сделал?
— Какие-то ребята.
— Не знаете кто?
— Нет. — Я выдерживаю паузу. — А что? Оборвали бы им уши?
Он моргает. Я продолжаю:
— Надеюсь, вам удобно внизу?
Он живет здесь уже два месяца — с тех самых пор, как доктор Филдинг предложил мне взять съемщика, который выполнял бы мелкие поручения, выносил мусор, помогал с обслуживанием дома и так далее, — и все это в обмен на сокращение арендной платы. Дэвид первым откликнулся на мое объявление, размещенное на «Эйрбиэнби». Помню, его письмо по электронке показалось мне весьма лаконичным, и только при встрече я поняла, что этот человек очень словоохотлив. Недавно переехал из Бостона, мастер на все руки, некурящий, семь тысяч долларов в банке. В тот день мы договорились об аренде.
— Угу. — Он поднимает глаза к потолочным светильникам. — Есть какая-нибудь причина, почему у вас здесь так темно? Медицинские соображения или что-то еще?
Я чувствую, что краснею.
— Многие люди в моем… — (Какое слово здесь подходит?) — положении чувствуют себя уязвимыми при слишком ярком свете. — Я указываю на окна. — И в любом случае в этом доме полно естественного света.
Дэвид задумчиво кивает.
— В вашей квартире хорошее освещение? — спрашиваю я.
— Нормальное.
Теперь киваю я.
— Если вам попадутся другие светокопии Эда, дайте мне знать. Я их храню.
Слышу, как хлопает шторка кошачьей дверцы, и в кухню проскальзывает Панч.
— Я на самом деле очень ценю все, что вы для меня делаете, — бормочу я в спину Дэвиду, который направляется к двери в цокольный этаж. — Мусор, работа по дому и прочее. Вы — мой спаситель, — неловко добавляю я.
— Разумеется.
— А не могли бы вы пригласить кого-нибудь для ремонта потолка?
— Конечно.
Панч прыгает на площадку между нами и роняет что-то из пасти. Я смотрю на это.
Дохлая крыса.
Я отшатываюсь. С удовлетворением замечаю, что Дэвид тоже. Крыса маленькая, с лоснящейся шкуркой и черным длинным хвостом, тельце раздавлено.
Панч с гордостью взирает на нас.
— Да что ж это такое! — браню я его.
Кот настораживается.
— Он от души с ней наигрался, — говорит Дэвид.
Я рассматриваю крысу.
— Это ты ее так?! — восклицаю я, не сразу сообразив, что допрашиваю кота.
Панч спрыгивает с площадки.
— Вы только посмотрите, — с придыханием произносит Дэвид.
Я поднимаю голову. Он стоит напротив, наклонившись вперед, его темные глаза блестят.
— Наверное, надо закопать крысу? — спрашиваю я. — Не хочу, чтобы она гнила в мусорном контейнере.
Дэвид откашливается.
— Завтра вторник, будут вывозить мусор, — говорит он. — Сейчас я ее вынесу. У вас есть газета?
— Разве теперь у кого-нибудь дома есть газеты? — Это выходит более язвительно, чем мне хотелось бы. Я быстро добавляю: — У меня найдется пластиковый пакет.
Извлекаю его из ящика. Дэвид протягивает руку, но я в состоянии сделать это сама. Выворачиваю пакет, засовываю в него пальцы, осторожно беру тушку. Меня слегка передергивает.
Потом я расправляю пакет и плотно соединяю верхние края. Давид берет упакованную крысу и, открыв бак для мусора под площадкой, бросает туда. Покойся с миром.
В тот момент, когда он вытаскивает из контейнера мешок с мусором, снизу раздаются звуки: поют трубы, стены будто переговариваются друг с другом. Кто-то в ду́ше.
Я смотрю на Дэвида. Не моргнув глазом, он завязывает мешок и перебрасывает его через плечо.
— Вынесу на улицу, — говорит он, направляясь к входной двери.
Я ведь не собираюсь спрашивать его, как ее зовут.
Глава 15
— Угадай, кто это.
— Мама.
Я пропускаю это слово мимо ушей.
— Как прошел Хеллоуин, детка?
— Хорошо.
Она что-то жует. Надеюсь, Эд не забывает следить за ее весом.
— Много сладкого подарили?
— Много. Больше, чем всегда.
— А самое любимое?
Разумеется, это «Эм-энд-эмс» с арахисом.
— Сникерсы.
Я в шоке.
— Они маленькие, — объясняет она, — будто бы сникерсы-малыши.
— Так что ты ела на ужин — китайскую еду или сникерсы?
— То и другое.
Надо поговорить с Эдом.
Но во время разговора он принимает оборонительную позицию.
— Это единственный раз в году, когда она получает за ужином сладкое, — говорит он.
— Не хочу, чтобы у нее возникли проблемы.
— С зубами? — уточняет он, помолчав.
— С весом.
Он вздыхает:
— Я могу о ней позаботиться.
Я вздыхаю в ответ:
— Я и не говорю, что не можешь.
— Но звучит именно так.
Я прижимаю ладонь ко лбу.
— Просто дело в том, что ей восемь, а многие дети в этом возрасте сильно прибавляют в весе. Особенно девочки.
— Буду осторожен.
— И не забывай, одно время она была очень пухлой.
— Хочешь, чтобы она была тощей?
— Нет, это тоже плохо. Хочу, чтобы была здоровой.
— Отлично. Перед сном я поцелую ее малокалорийным поцелуем, — говорит он. — Диетический чмок.
Я улыбаюсь. Но все же, когда мы прощаемся друг с другом, я чувствую натянутость.
Вторник,
2 ноября
Глава 16
В середине февраля, почти шесть недель протосковав взаперти и осознав, что мне не становится лучше, я обратилась к психиатру. Его лекцию «Атипичные антипсихотические средства и посттравматическое стрессовое расстройство» я прослушала пять лет назад на конференции в Балтиморе. Тогда мы не были знакомы. Теперь он хорошо знает меня.
Люди, не знакомые с психотерапией, считают, что психотерапевт по умолчанию вкрадчив и внимателен. Вы размазываетесь по его кушетке, как масло по тосту, и таете. «Это не обязательно так», как поется в песне[657]. Аномальный случай: доктор Джулиан Филдинг.
Во-первых, кушетки нет. Мы встречаемся каждый вторник в библиотеке Эда — доктор Филдинг в клубном кресле, я в дизайнерском кресле «с ушами» у окна. И хотя он разговаривает тихо и его голос скрипит, как старая дверь, доктор точен, обстоятелен, каким и должен быть хороший психиатр. «Мужик того типа, который выходит из душа пописать», — не один раз говорил про него Эд.
— Итак, — скрипит доктор Филдинг. Из окна на его лицо падает луч послеполуденного света, превращая стекла очков в крошечные желтые солнца. — Вы говорите, что вчера вы с Эдом спорили из-за Оливии. Эти разговоры помогают вам?
