Он не отваживался брать меня в свой гольф-клуб, членом которого была и его жена, женщина с отвислой грудью. Мне было жаль ее. В молодости, когда у нее была красивая, упругая грудь, она встретилась с Луцем, милым юношей и известным бабником, за обаятельной мягкой внешностью которого скрывалось стальное сердце. Мое стеклянное сердце было прозрачным, и я порой использовала его как зеркало. Луц, Пауль и Маркус легко могли бы разглядеть мою ложь, но им мешала слепота. Я всегда стремилась быть честной по отношению к себе. И это уравновешивало мою ложь. Я не скрывала от себя, что хочу, не работая, заполучить три миллиона. Кроме того, мне нужно было есть. Голод — слишком неприятное, гнетущее чувство.
Уложив чемодан, я вызвала такси, чтобы отправиться на вокзал. Спускаясь по лестнице, услышала, как в моей комнате зазвонил телефон. На секунду я остановилась, затем решительно двинулась дальше. Я совершила ошибку. Однако, как обычно, поняла это слишком поздно.
Глава 7
Сев в ночной поезд, я отправилась в Венецию. Мне удалось утолить голод, сунув проводнику первого класса сто марок. Он принес мне бутерброды и бутылку охлажденного вина. Вскоре я пришла в состояние приятного легкого опьянения, которое так же успешно отдаляет человека от реальности, как и езда в ночных поездах, когда чувствуешь себя столь беспечно, что, кажется, можешь без всякой цели и причины сойти на любой остановке, не добравшись до пункта назначения. Монотонность дороги убаюкивала. За темным окном мелькали огни, ярко освещенные вокзалы, люди входили в вагон и выходили на станциях. У многих пассажиров был тяжелый багаж. В отличие от них я ехала с легким чемоданом, почти невесомым, как сама моя жизнь, в которой я не чувствовала себя никому обязанной. Без бед и тревог не проживешь, и следует расстаться с иллюзиями о счастье и прекратить рассматривать внутренний мир человека как нечто недоступное пониманию других. Основа моего существования — «я» окружающих людей. Я зарабатываю себе на жизнь тем, что ставлю их «я» выше своего (что вовсе не трудно). Чтобы не терзаться угрызениями совести, надо на все смотреть как на приключение.
В этой жизни все возможно. Вполне может так случиться, что в моем поезде едет Леонард Коэн. И сейчас он направится мимо меня в туалет. Впрочем, я непременно должна заметить его, так как сидела в конце прохода на складном сиденье. Проводник вежливо обслуживал меня. Вот что делают деньги! Человек с посеребренными висками заискивал и почти раболепствовал передо мной. Хотя, судя по виду, при другом режиме он наверняка был бы палачом.
Вероятно, такое впечатление создавалось из-за его засаленной униформы. На ногах проводника были светло-коричневые ботинки с резиновыми подошвами — удобная, но неприличная обувь.
У этого человека были маленькие ступни и большой мясистый нос. Он пристально смотрел на меня. Такой взгляд в детстве повергал меня в панику. Мне казалось, что такие глаза могут присосаться ко мне, как медуза или пиявки. Такой взгляд был у моих одноклассников, когда они засовывали мне в пуловер майского жука и держали меня за руки, чтобы насладиться моим ужасом и муками. Или незаметно клали паука в портфель. Не имевшая друзей новенькая всегда становилась жертвой коллективной жестокости. В таких обстоятельствах во мне не могла развиться любовь к животным. Я любила только лошадей, которых отец покупал мне в Вене.
Должно быть, существуют женщины, которые любят проводников ночных поездов, и я пыталась понять их. Женщины любят мужчин, чтобы осознать свой страх и избавиться от своей мнимой или действительной слабости. То, что их любовь распространялась и на этого человека, казалось мне оскорбительным для представительниц женского пола. Я представила, как волосатые руки проводника ласкают женские плечи, грудь и спину. В этом мужчине не было ни капли нежности, ни одной достойной любви черты. Я вдруг представила, что в этот момент он думает обо мне, и мне стало противно. Чтобы прервать его мысли, я спросила, что сейчас делают другие пассажиры, и он ответил, что все они уже погрузились в сон.
Между мной и мужчиной моей мечты, который мог в любой момент выйти в туалет, стояла мрачная фигура проводника. И я решила возвратиться в свое купе. Сев у окна, я курила и смотрела на мелькающие за окном огни и перроны. Почему я села в поезд? Ведь я хотела есть, а не ехать куда глаза глядят. Клара утверждала, что люди окончательно стареют тогда, когда теряют способность действовать спонтанно. Клара, от которой я получила большинство своих знаний, погрузилась в своего рода оцепенение. Должно быть, она окончательно состарилась. Или, может, Клара просто ждала, когда умрет отец, чтобы похоронить его и начать новую жизнь? Клара всегда увлеченно рассказывала о дальних странствиях, но никогда в жизни не садилась в поезд дальнего следования. Из всех путешествий Брехта, о которых она мне поведала, наибольшее впечатление на меня произвело путешествие в Сурубая. Название завораживало меня. Мне казалось, что в нем слились все приключения мира, все преступления и страсти.
Сурубая.
Это была моя первая поездка за границу, несмотря на то что мы с Вондрашеком одно время жили в Швейцарии и Австрии. Я взяла с собой чек Пауля и большую часть денег из тех, которые в качестве чаевых давал мне Маркус.
Я слышала, как проводник ночного поезда в нарушение всех правил устраивал в нашем вагоне хорошо заплатившего ему пассажира из вагона второго класса. «Увидите, полки здесь намного мягче», — почтительным тоном говорил он, не испытывая никакого стыда.
Никто не стыдится в этом мире. Слово «стыд» окончательно вышло из употребления. Пауль обманывает финансовую службу фиктивными счетами за ремонт своих домов, которые он сдавал в аренду жильцам. У Луца счет в цюрихском банке. Маркус оформил свою домработницу под видом «научной ассистентки», чтобы уклониться от налогов. Геральд дает взятки и мошенничает. Вондрашек лежит при смерти. Все это не оправдывало моих действий, однако внушало мне чувство, что я нахожусь среди себе подобных.
Генрих, достойно проигравший соперник, научил меня боксировать. Вообще у мужчин можно многому научиться. И я считала, что в некотором смысле уже рассчиталась с ними за полученную науку, хотя главный счет мне еще только предстояло оплатить.
Монотонность убаюкивала, но когда раздался стук в дверь купе, я сразу же встрепенулась и подумала, что это ОН. Мое купе находилось рядом с туалетом, и человек в темных очках вполне мог спутать двери. Однако это был не Коэн, а проводник. Он спросил, не желаю ли я позавтракать. У проводника был австрийский акцент и такой взгляд, словно он никак не мог понять, кто я — порядочная дама или дорогая шлюха. Впрочем, для палача, с наслаждением выполняющего свои обязанности, разница между той и другой невелика.
Он стоял у двери с подносом в руках и внимательно смотрел на меня, как будто размышлял, что ему делать дальше — соблазнить или изнасиловать. Его нерешительный вид натолкнул меня на мысль сыграть с ним злую шутку. Игра, которую я затевала, была довольно жестокой, но проводник казался мне подходящим противником. Конечно, мне было страшно, я боялась потерпеть поражение. Но риск — дело благородное, хотя победа на сей раз не сулила мне большой куш. Речь шла о борьбе за саму себя, хотя в тот момент, когда обдумывала тактику игры, я этого не осознавала. Проводник был соперником, который, если говорить на языке бокса, умел хорошо держать удар, но сражался без огонька. Один из тех, кто, получив шанс начать атаку, наносил вялые удары. Однако у меня не было намерения входить с ним в клинч. Я хотела молниеносно одержать победу.
Купе в спальном вагоне очень тесные, и от физического присутствия этого человека в замкнутом пространстве рядом со мной мне стало холодно. Тем не менее я сняла куртку. Проводник смотрел на меня во все глаза. Странно, что он не чувствовал антипатию, которую я к нему испытывала, странно, что я вообще сидела в этом поезде и затевала бессмысленную дуэль. Мать Вондрашека умерла в сумасшедшем доме в восточной части Германии. Вондрашек бежал от своего прошлого, в некотором смысле я, наверное, делаю то же самое.
