— Ну что, земляк, — начал он панибратским тоном, — славный выдался денек, верно?
— Да, очень даже.
— Вы его не скоро забудете.
— Это точно, не скоро! — искренне отозвался я.
— Улизнули от дружков, чтобы пропустить рюмашечку?
— Угадали.
Он вытер столик и уселся рядом.
— Вы в котором часу снимаетесь?
— Снимаюсь? — спросил я и тут же понял, о чем он говорит. Земляки приехали — земляки должны уехать. В поездах, груженных земляками. Завтра в целой Праге не сыщешь человека в национальном костюме. Кроме одного-единственного болвана.
— Ведь вы все сегодня разъезжаетесь, так ведь?
— Да, скоро уже поедем.
— Вы, наверно, много километров сделали. Уж очень у вас измученный вид.
— Да, закажу-ка я, пожалуй, еще рюмочку, — уныло ответил я.
Он пошел наливать, а я сидел, набычившись, в своих сапожищах и жилетке и не видел никакого просвета. Я не смогу еще одну ночь бегать взад-вперед по переулкам. И уж конечно, не смогу завтра появиться в таком виде на улице… Мне нужно какое-то укрытие. Нужно найти место, где бы я мог поесть и передохнуть. Нужен друг…
Думаю, эта идея возникла у меня еще тогда, когда я увидел ее — свою последнюю отчаянную надежду. Я проверил карман — там ли еще мой бумажник. Записная книжка была на месте, а в ней записан ее телефон. Хозяин принес сливянку, я выпил ее залпом и вышел.
Неподалеку я увидел телефонную будку, вошел в нее и набрал номер. «Интересно, дома ли ее отец», — подумал я. Я решил, если ответит мужской голос — тут же брошу трубку. И стал ждать с бьющимся сердцем.
Но мужской голос не ответил. Вообще никто не ответил. Телефон трезвонил минуты три. Повесив трубку, я вышел на улицу и стоял в темноте, испытывая отчаяние, острое до дурноты, пытаясь сообразить, что же будет дальше. Я больше не могу болтаться по улицам, не могу оставаться в Праге. Скоро я останусь единственным крестьянином во всем городе. Может, мне стоит отправиться в Баррандов, пока это еще возможно, и дожидаться ее там?
И я действительно пошел туда, придерживаясь темной стороны улицы и неся в руках свою шляпу с пером.
Когда я подошел к сверкающим во мраке террасам, время близилось к половине десятого. Там вовсю танцевали, на ярусах кружились пары. А через дорогу, примерно в двухстах ярдах от меня, стояла деревянная скамейка, на которой мы с ней в тот раз сидели, и прямо возле нее — телефонная будка. Я вошел в нее и снова позвонил. Ответа по-прежнему не было.
Тогда я, прячась за кустами, направился к ее дому. Боковая дорожка тонула в смолистой мгле. В доме было темно. Я простоял несколько минут на углу, у всех на виду, и вдруг подумал, что, возможно, за Властей установлена слежка — если, скажем, им стало известно, что я с ней гулял и провел у нее ночь. Ведь это единственный человек, с которым у меня был контакт. В общем, лучше всего спрятаться в кустах.
Возле телефонной будки были густые заросли. Я заполз в них, сел на землю и стал ждать. С танцплощадки вышло несколько человек. На скамеечку то и дело присаживались парочки. Потом, когда пейзаж снова становился безлюдным, я высовывал нос из кустов.
Я еще два раза звонил ей из будки. На второй раз, без четверти двенадцать, она наконец-то ответила.
— Власта, это Николас, — сказал я по-английски, — Николас Вистлер.
— Николас! Откуда ты взялся?
— Власта, с тобой рядом кто-нибудь есть? Твой отец дома?
— Нет. Нет, я одна. Николас, как чудесно! Только я не понимаю…
— Я все объясню при встрече. Можно к тебе прийти?
— Ну конечно же, милачек, я как раз собиралась ложиться! Ах, как чудесно!
— Ты ложись. Не жди меня. И выключи свет.
— Я, конечно, буду тебя ждать! Сколько тебе…
— Пожалуйста, Власта, делай то, что тебе говорят. Я не хочу привлекать внимание. И не знаю, сколько времени это у меня займет.
— А-а. Ну тогда я оставлю дверь открытой. Ты ее просто толкни, милачек.
Я повесил трубку, улыбнулся с облегчением и вышел на улицу.
На мое «счастье», рядом в траве лежала пара. Я снова нырнул в кусты и стал ждать, пока они уйдут.
Прошло полчаса, а они все не уходили.
Было уже полпервого и вовсю светила луна, когда я наконец вышел на боковую дорожку. Перед калиткой я остановился, вслушиваясь и вглядываясь. Было темно как в могиле.
Калитка чуть скрипнула. Тихо захрустел под ногами гравий тропинки.
Как она и обещала, дверь оказалась открытой, я ее толкнул и вошел в дом.
Часть XI
Глава 42
В постель она не легла. Одетая в халат, она ждала меня в гостиной. Горела маленькая настольная лампочка, шторы были задернуты, а она лежала на диване и курила.
Глаза ее были устремлены на дверь, и, когда я вошел, она сразу села.
— Кто это?
— Власта, это я. Николас.
— Николас! — Она даже подпрыгнула. — Что с тобой? Что это за маскарад? — И она изумленно схватила меня за руки.
— Это чертовски длинная история, Власта. У тебя найдется что-нибудь выпить?
Теперь, когда я был у нее в доме, в безопасности, в теплой, слабо освещенной комнате, с меня вдруг спало напряжение. Меня била неуемная дрожь.
Она обняла меня, и ее смуглое, удлиненное лицо искривилось от смеха при виде того, что я, вероятно, собой представлял.
— Ну конечно же, милачек! У тебя такой странный вид… Ты, наверно, устал. Садись.
Но я грузно плюхнулся на диван еще до того, как она мне это предложила. Она посмотрела на меня с изумлением, но больше ни о чем не стала расспрашивать, а пошла и принесла бутылку и две рюмки. И налила мне полную рюмку сливянки, которую я осушил залпом.
— Еще?
— Да, пожалуйста.
Я немного отпил и снова откинулся на спинку, вздыхая и расслабляясь, пока алкоголь приятно разливался где-то там, внутри. Она раскурила сигарету, сунула ее мне в рот, а я глубоко вдохнул в себя дым и закрыл глаза, думая, с чего ж мне, черт возьми, начать.
— Власта, тебя кто-нибудь обо мне спрашивал?
— Нет. А почему кто-то должен спрашивать?
— Когда возвращается твой отец?
— Наверно, в среду. Он дает концерт в Братиславе.
— И ты никого не ждешь в гости?
— Нет. В чем дело, Николас?
— Власта, — сказал я, — я дико влип. Ты должна мне помочь.
Она туго запахнула свой халат и выглядела не то чтобы испуганной, но какой-то настороженной.
— Что я должна сделать?
— Я вынужден скрываться, Власта. Разреши мне остаться у тебя.
— А что ты сделал?
— Думаю, будет правильнее, если ты ни о чем не будешь знать.
— Это что-то антигосударственное?
— В некотором смысле — да.
— Николас, ты шпион? — тихо спросила она.
— Нет, Власта. В общем-то, нет. Это очень сложно объяснить. Мне нужно связаться с британским посольством. Я уже пытался туда попасть, но оно оцеплено эсэнбешниками.
— СНБ?
Она уставилась на меня и вынула изо рта сигарету.
— Чем это грозит нам с отцом, если они узнают, что ты здесь скрываешься?
— Думаю, очень многим. Но у меня нет выхода, Власта! Я должен поспать хоть одну ночь. Я уже два дня в бегах. Они меня убьют, если схватят. Завтра, если хочешь, я уйду.
Славяне обожают мелодрамы. Она была до смерти растрогана. Привалясь ко мне своим мощным бюстом, она обняла мою голову и прошептала:
— Конечно же, милачек, ты можешь остаться! Сегодня уж точно. Ты совершенно измучен. Может, все не так страшно. Мы что-нибудь придумаем. Ты мне все расскажешь.
Мне вовсе не хотелось все ей рассказывать, я считал, что чем меньше народу в курсе, тем лучше. Вся эта история была столь гротескна, что мне вполне бы хватило рассказать ее один-единственный раз.
— Ты что-нибудь ел?
— Мне не хочется.
Она снова наполнила и мою, и свою рюмку. Мы сидели на диване и молчали.
После третьей рюмки сливянки полуосвещенная комната проявила знакомое свойство кружиться. Я думал об эсэнбешниках в номере отеля, о долгих часах скитаний по гудящей Вацлавске Намести, о Вацлаве Борском и бесконечных переулках. Я вспомнил, как провел прошлую ночь в той сырой духоте, вспомнил о Святом Вацлаве, выхваченном из мрака лунными бликами. «Все это, — думал я, — каждая эта деталь невероятна. Просто какие-то дикие галлюцинации в слабо освещенной, вращающейся комнате!»
