Стук в дверь с улицы. На сей раз я, свернувшись калачиком на диване, смотрю «Рифифи»[654] — долгую сцену ограбления. Уже полчаса ни одного слова или музыкальной ноты, лишь закадровые звуки и шум крови в ушах. Ив предложил мне уделять больше времени французскому кинематографу. Очевидно, он не имел в виду полунемые картины. Какая жалость!
Опять раздается глухой стук снаружи.
Я стаскиваю одеяло с ног, поднимаюсь и, нашарив пульт, останавливаю просмотр фильма.
За окном уже сумерки. Иду к двери и открываю ее.
Бац!
Я в прихожей — это единственная часть дома, которую я недолюбливаю и которой не доверяю, прохладная серая зона между моим царством и внешним миром. Сейчас там потемки, темные стены похожи на руки, которые вот-вот сожмут меня.
Входная дверь украшена полосками стекла в свинцовой оправе. Я подхожу к одной, смотрю через нее.
Раздается треск, окно дрожит. В стекло попал крошечный снаряд — лопнувшее яйцо, растекшееся по стеклу. Я судорожно вздыхаю. Сквозь размазанный желток я вижу на улице троих мальчишек с раскрасневшимися лицами. Они нагло ухмыляются, один из них сжимает в кулаке яйцо.
Пошатнувшись, упираюсь ладонью в стену.
Это мой дом. Это мое окно.
В горле ком. На глаза наворачиваются слезы. Я удивлена и озадачена.
Бац!
А теперь я рассержена.
Я не могу распахнуть дверь и прогнать наглецов. Не могу выскочить наружу и дать им отпор. Я резко стучу в окно.
Бац!
Я колочу по двери ладонью.
Бью по ней кулаком.
Я громко жалуюсь, потом рычу, и мой голос отдается эхом в маленькой полутемной прихожей.
Я беспомощна.
«Нет, это не так», — слышу я голос доктора Филдинга.
Вдох, два, три, четыре.
Нет, не беспомощна.
Не беспомощна. Я почти десять лет работала в качестве бакалавра. Пятнадцать месяцев проходила практику в школах бедных районов города. Семь лет практиковала как врач. Я крутая, и недаром написала об этом Салли.
Убрав волосы со лба, иду в гостиную, перевожу дух и нажимаю на кнопку домофона.
— Убирайтесь подальше от моего дома, — шиплю я.
Наверняка они услышат в динамике лишь невнятный треск.
Бац!
Вновь нажимаю кнопку.
— Прочь от моего дома!
Я ковыляю через комнату, поднимаюсь по лестнице, врываюсь в кабинет и подхожу к окну. Вот они — сгрудились на улице, будто мародеры, осаждающие мой дом. В сумерках видны их тени. Я стучу в стекло.
Один из них со смехом указывает на меня. Отводит руку назад, как питчер, готовящийся к броску. Швыряет очередное яйцо.
Я сильнее стучу в стекло — того и гляди выбью его. Это мое окно. Это мой дом.
У меня перед глазами туман.
И вдруг я бросаюсь вниз по ступеням и снова оказываюсь в полумраке прихожей — стою босыми ногами на плитках, взявшись за ручку двери. Во мне кипит гнев, в глазах помутилось. Я судорожно вздыхаю — раз, другой.
Вдох, два, три…
И распахиваю дверь. Свет и воздух действуют на меня так же, как взрывная волна.
На миг воцаряется тишина, какая бывает в фильмах. Миг длится долго, словно заход солнца. Дома напротив. Трое детей. Улица вокруг. Все тихо и неподвижно, как остановившиеся часы.
Могу поклясться, слышен треск, будто дерево упало.
А потом…
…А потом оно выпирает в мою сторону, разбухает и бьет с силой камня, пущенного из катапульты, поддает мне в живот так, что я сгибаюсь пополам. Моя челюсть отваливается, как фрамуга окна. Туда врывается вихрь. Я словно пустой дом с подгнившими балками, в котором завывает ветер. Крыша со стоном обрушивается…
…И я охаю, поскальзываюсь, срываюсь с края лавиной, одной рукой цепляясь за кирпичи, а другую выбрасывая вверх. Перед глазами все плывет и кружится; огненно-красные листья, потом темнота. Вспышка выхватывает из тьмы женщину в черном, свет меркнет, глаза заливает расплавленная белая масса. Я пытаюсь закричать, и мои губы задевают гравий. Я чувствую вкус асфальта. Чувствую кровь. Чувствую, как раскинулись на земле мои руки и ноги. Земля пульсирует под давлением моего тела. Тело пульсирует под давлением воздуха.
Где-то в дальнем уголке сознания всплывает подсказка: однажды это уже случалось, на этих самых ступенях. Я припоминаю тихий гул голосов, сквозь который прорываются четко произнесенные слова: «упала», «соседка», «кто-нибудь», «сумасшедшая». На этот раз — ничего.
Я обхватила рукой чью-то шею. Моего лица касаются волосы, но это не мои, чужие, более жесткие. Ноги немощно шаркают по земле, потом по полу, и вот я внутри, в прохладе прихожей, в тепле гостиной.
Глава 12
— Вы упали!
Мир вокруг проявляется как снимок, сделанный поляроидом. Я поднимаю глаза к единственному потолочному светильнику, который уставился на меня своим круглым блестящим глазом.
— Сейчас принесу вам кое-что — секунду…
Я поворачиваю голову набок. Под ухом поскрипывает велюр. Кушетка в гостиной — дамский «обморочный диван», да и только. Ха.
— Секунду, секунду…
У кухонной раковины стоит женщина. Вижу ее спину, длинную темную косу.
Я подношу руки к лицу, закрываю нос и рот, делаю вдох, потом выдох. Спокойно. Спокойно. Больно губе.
— Шла к соседям и вдруг увидела, как эти маленькие паршивцы кидаются яйцами, — объясняет женщина. — Говорю им: «Что вы делаете, негодники?» — и тут вы… пошатываясь, выходите из дверей и падаете с крыльца, как мешок…
Она не заканчивает предложение. Наверное, хотела сказать «мешок дерьма».
Женщина поворачивается со стаканом в каждой руке — один с водой, другой с чем-то густым и золотистым. Надеюсь, это бренди из бара.
— Понятия не имею, помогает ли бренди, — говорит она. — Такое чувство, что я участвую в сериале «Аббатство Даунтон». Я ваша Флоренс Найтингейл!
— Вы живете с другой стороны сквера, — бормочу я, с трудом ворочая языком, как пьяная.
«Я крутая». Вероятно, выгляжу жалко.
— Что-что? — спрашивает она.
Помимо желания выдавливаю:
— Вы Джейн Рассел.
Она смотрит на меня в изумлении, потом смеется, зубы сверкают в полумраке.
— Откуда вы знаете?
— Вы сказали, что шли к соседям? — говорю я, стараясь отчетливо произносить слова. — Ко мне заходил ваш сын.
Я изучаю незнакомку через неплотно сомкнутые ресницы. Эд одобрительно назвал бы ее цветущей женщиной — у нее полные бедра, пухлые губы, пышный бюст. Ярко-голубые глаза. На ней джинсы цвета индиго и черный свитер с вырезом, на груди висит серебряный кулон. Полагаю, ей около сорока. Должно быть, рано родила.
Мне нравится, как выглядят они оба: она и ее сын.
Она подходит к кушетке, задев мое колено своим.
— Приподнимитесь. На тот случай, если у вас было сотрясение.
Я подчиняюсь, а она ставит стаканы на стол, потом садится напротив меня на то место, где вчера сидел ее сын. Повернувшись к телевизору, она хмурится.
— Что вы смотрите? Черно-белый фильм?
Она озадачена.
Я беру пульт и нажимаю на кнопку выключения. Экран гаснет.
— Здесь темно, — замечает Джейн.
— Не могли бы вы включить свет? — спрашиваю я. — Мне немного… — Не могу закончить фразу.
— Конечно.
Она дотягивается до выключателя за диваном. Торшер вспыхивает, комната озаряется светом.
Я откидываю голову, рассматриваю покосившийся молдинг на потолке. Вдох, два, три, четыре. Надо подправить. Попрошу Дэвида. Выдох, два, три, четыре.
— Итак, — говорит Джейн, упираясь локтями в колени и пристально разглядывая меня. — Что же случилось?
Я зажмуриваюсь.
— Приступ паники.
— Ах, милая… как вас зовут?
— Анна. Анна Фокс.
— Анна, это просто глупые мальчишки.
— Нет, дело в другом. Я не могу выходить из дому.
Опустив глаза, хватаю стакан с бренди.
— Но вы все же вышли на улицу. Слушайте, вы бы полегче с этим, — добавляет она, глядя, как я опрокидываю стакан.