— Простит, поверьте. А теперь отдыхайте.
На языке у Миллнера вертелся ответ, который он решил оставить при себе.
— Я придумал, куда вам нужно поехать. Отправляйтесь в Лондон, обратитесь в фирму «Вейш Вирус» и поговорите с ними насчет компьютерного вируса.
В который раз за последние двадцать четыре часа Миллнер не поверил своим ушам.
— Я не совсем понимаю вас, сэр.
— Официально вы в отпуске. А неофициально — по-прежнему в строю. Неужели вы действительно думаете, что я откажусь от вас в таком важном деле?
— Но ведь вы только что…
— Иначе Флоренс Вайола выпила бы мне всю кровь. Через пару лет она окажется на моем месте, и не потому, что любит сидеть у меня на руках. Мне тоже нужно быть осторожным. Президент любит длинные ноги, понимаете?
Раздался звонок, извещающий о прибытии лифта.
— «Вейш Вирус»? Это случайно не фирма того миллиардера, который пропал несколько недель назад? — Об исчезновении основателя фирмы он читал в газете.
— Возможно, но он все равно давно уже отошел от дел. Лучше их в вирусах не разбирается никто. Обратитесь к Майклу Чендлеру. Я знаю его — работал с ним над некоторыми проектами. Хороший человек. Я сообщу ему, что вы навестите его.
— Уже лечу. — Миллнер вошел в пустую кабину лифта.
— И не забудьте плавки, — услышал он хриплый голос Келлера в динамике, прежде чем разговор оборвался.
Глава 37
Коюка-де-Бенитес
Стоявшая перед ним бутылка была почти пуста. Доктор глядел на червяка, плававшего на дне. На вид тот был целехонек. Если освободить его из бутылки, он вполне может уползти прочь. Но червяк был живым трупом, мертвецки пьяным существом, судьба которого давно была предрешена. Как и его собственная.
В первые дни здесь, в Мексике, доктор еще раздумывал, не ввести ли себе перед сном немного пропофола[563], обнаруженного в складском помещении с медикаментами. Но его дозировку рассчитать было сложнее, чем дозировку мескаля[564]. Особенно если ты хотел отправить в страну снов самого себя. Жара в бараке была невыносимой, мокрая от пота одежда липла к коже. Каково же приходится девушкам, запертым в тесном подвале под главным домом?
В булькающем звуке, с которым напиток переливался в стакан, было что-то умиротворяющее, и доктор опрокинул внутрь очередную порцию. Водка обжигала горло, не говоря уже о желудке. Или это совесть его мучает? Адское пламя, пожирающее изнутри?
На миг ему показалось, что червяк в бутылке смеется над ним. Но это оказался лишь звук медленно открывающейся двери. Он предполагал увидеть в дверном проеме круглое лицо своего сторожа Тико, который был хоть и не слишком умным, но в целом довольно неплохим парнем. Каково же было его удивление, когда в комнату вошел сам черт. На лице гостя застыла гримаса, в которой доктор еще во время первой встречи с ним здесь, в Мексике, распознал паралич лицевого нерва. Судя по всему, значительное поражение мимических мышц в данном случае было вызвано сильными ожогами. Покрытое шрамами лицо казалось похожим на маску. Когда доктор видел его в последний раз, это был еще статный, даже привлекательный мужчина. Рахмани слышал о той трагедии, но не сумел полностью скрыть собственный ужас при виде этой чудовищной маски.
Старик закрыл за собой дверь и ровным шагом подошел к нему, чтобы усесться на свободный стул. Один стол, два стула, старый проволочный каркас вместо кровати, умывальник и туалет — больше в этой комнате без окон не было ничего.
— Вижу, вы нашли способ справиться с этим, доктор Рахмани, — произнес он, слегка шепелявя.
— Справиться? — Самое время, чтобы под влиянием алкоголя наговорить с три короба. — Это ваш тайный рецепт для омерзительных деяний? — Он сплюнул на пол, глядя на неподвижное лицо своего собеседника, который лишь мягко покачал головой.
— Справляться приходится только тем, кто ни о чем не подозревает. А мне — мне не с чем справляться. Я творю.
— Вы творите? — Доктор Рахмани не смог сдержать презрительной улыбки. Он был слишком пьян. Потянувшись к бутылке, он снова наполнил свой стакан. Теперь червяку было негде плавать. — Вы называете это творчеством? Жестокую расправу над невинными девушками? Да вы безумны! Достойны жалости! Вы ничем не лучше этого червяка в бутылке.
Наверное, его можно заставить совершать ужасные поступки, но быть при этом любезным он не обязан. По крайней мере, доктор на это надеялся. Вот только его тревоги оказались беспочвенными, его слова даже слегка позабавили этого безумца.
— Aegiale hesperiaris[565], доктор Рахмани. Aegiale hesperiaris.
— Это еще что значит?
— Гусеница! У вас в бутылке не червяк, а гусеница. Вот, посмотрите: там, где вы видите лишь жалкого червя, я вижу гусеницу. Там, где вы подозреваете конец, я вижу начало чего-то нового.
— О чем вы, черт побери, говорите?! — От разговора и водки у доктора шумело в ушах.
— Возможно, я действительно чем-то похож на эту гусеницу, поскольку, в отличие от вас, готов развиваться дальше. Я вижу в нашем существовании лишь временную, промежуточную стадию.
Доктор Рахмани уставился на лежащее в бутылке насекомое. Если присмотреться повнимательнее, можно было подумать, что бледная, похожая на резину кожа гусеницы действительно напоминает кожу лица его собеседника. Потянувшись к стакану, он сделал еще один большой глоток.
— Почему вы так поступаете с девушками? — Когда он поставил стакан на стол, его голос звучал невнятно.
На такой простой вопрос разумного ответа ему не получить. И действительно, казалось, безумец на миг растерялся. Из его вечно приоткрытого рта — еще одно следствие паралича лицевого нерва — потекла тонкая струйка слюны.
— Вы снова видите лишь червя, — наконец прошепелявил он.
— Я вижу только людей, которым вы причиняете боль!
Рахмани испытывал искренний гнев. Подумал об отчаянии, которое терзало его в течение минувших дней. Может быть, ударить его прямо здесь и сейчас бутылкой по голове и тем самым покончить со всем этим? Доктор вспомнил о Тико, о его автоматической винтовке, которую тот всегда носил с собой, и отказался от этой идеи.
— Я причиняю вам боль? — Свистящие звуки в его голосе стали отчетливее.
— Мне и этим девушкам!
— Вы ошибаетесь, милый мой. Это ваша гильдия причиняет девушкам боль. И не делайте вид, будто я говорю нечто удивительное для вас! Вы и вам подобные каждый день вскрывают женские груди и засовывают туда силиконовые подушки. Впрыскивают яд под кожу здоровому человеку. Удаляют плюсневые кости, чтобы пациентки могли ходить на высоких каблуках. Ломают молодым девушкам ноги, чтобы сделать их длиннее. С недавних пор вы кромсаете даже вагины. Это ведь ваша профессия — играть в бога и изменять природу. Разве ваши пациентки не испытывают боли после подобных операций? Сколько их умерло на операционном столе или позже, от осложнений, а, господин доктор Рахмани?
Произнося свою речь, старик поднялся и теперь стоял, склонившись над столом, так что Рахмани ощущал, как с каждым возмущенным словом на него летят брызги слюны. Несмотря на то что сознание его было замутнено алкоголем, он постепенно начал осознавать.
— Вы поэтому делаете все это, мистер Вейш? Из-за вашей жены?
— Не смейте говорить о ней! — Казалось, старик впервые утратил самообладание и проявил истинные чувства.
— У нее был нераспознанный порок сердца. Любой наркоз мог стать для нее последним. И по чистой случайности это произошло именно в нашей клинике! Это подтвердили все эксперты. Поэтому меня и оправдали!
— Я сказал, не смейте говорить о ней! — Старик Вейш смахнул стакан со стола, и тот со звоном раскололся на полу.
— Я не думаю, что ваша жена хотела бы этого! Этим вы ее не оживите!
