— Твою мать!
Набираю номер справочной службы.
— Какой адрес?
Я отвечаю, секунду спустя автоответчик называет десять цифр, предлагает повторить их на испанском. Даю отбой, записываю номер в свой телефон.
Мне в ухо мурлычет звонок.
Еще один.
Третий.
— Алло?
Итан. Тихий, дрожащий голос. Я изучаю стену дома Расселов, но не вижу Итана.
— Это Анна. С той стороны сквера.
Сопение.
— Привет.
— Что там у вас происходит? Я слышала крик.
— О-о. Нет… нет. — Он откашливается. — Все хорошо.
— Но кто-то кричал. Это была твоя мама?
— Все хорошо, — повторяет Итан. — Просто он вышел из себя.
— Вам нужна помощь?
Пауза.
— Нет.
В ухе у меня звучат два гудка. Он повесил трубку.
Дом Расселов безучастно смотрит на меня.
Дэвид! Сегодня он там. Или уже вернулся? Я стучу в дверь цокольного этажа, зову его по имени. На миг воображаю, как дверь откроет незнакомка и сонно объяснит, что Дэвид должен скоро прийти. «Вы не против, если я вернусь в постель? Большое спасибо».
Ничего.
Он слышал все это? Видел? Я набираю его номер.
Четыре долгих, неспешных гудка, потом запись универсального приветствия: «Извините. Человек, которому вы позвонили…» Женский голос, всегда женский. Может быть, нам лучше удается виноватый тон.
Я нажимаю «Отменить». Поглаживаю телефон, словно это волшебная лампа, из которой сейчас выскочит джинн, готовый поделиться мудростью и исполнить мои желания.
Джейн кричала. Два раза. Ее сын говорит, что все в порядке. Полицию вызвать я не могу — если уж он не захотел признаться мне, то наверняка ничего не скажет людям в форме.
Я вдавливаю ногти в ладонь, на которой появляются крошечные полумесяцы.
Нет. Нет нужды снова с ним разговаривать — а тем более с ней. Я тыкаю в клавишу «Недавние вызовы» на экране, потом нажимаю на номер Расселов. Мне отвечают после первого звонка.
— Да, — произносит Алистер своим приятным тенором.
У меня перехватывает дыхание.
Я поднимаю глаза: вот он, стоит в кухне, прижав телефон к уху. В другой руке молоток. Он меня не видит.
— Говорит Анна Фокс из дома номер двести тринадцать. Мы встречались в прошлый…
— Да, я помню. Здравствуйте.
— Здравствуйте, — бормочу я, но лучше бы я с ним не здоровалась. — Только что я слышала крик, поэтому решила позвонить…
Повернувшись ко мне спиной, он кладет молоток на стойку — молоток, не это ли ее напугало? — и, словно успокаивая себя, похлопывает ладонью по загривку.
— Простите — вы слышали что? — спрашивает он.
Я такого не ожидала.
— Крик, — поясняю я. Нет, нужен авторитетный тон. — Крик. Минуту назад.
— Крик? — произносит Алистер, словно это иностранное слово.
— Да.
— Откуда?
— Из вашего дома.
Повернись. Хочу увидеть твое лицо.
— Это… Не было никакого крика, уверяю вас.
Я слышу, как он посмеивается, смотрю, как прислоняется к стене.
— Но я слышала.
«И твой сын это подтвердил», — думаю я, хотя не скажу ему этого — иначе он может сильно разозлиться.
— Думаю, вам показалось. Или эти звуки доносились откуда-то еще.
— Нет, я отчетливо слышала крик из вашего дома.
— Сейчас здесь только я и мой сын. Я не кричал и точно знаю, что он тоже.
— Но я слышала…
— Миссис Фокс, извините, но мне пора — звонят по другому телефону. У нас все хорошо. Никаких криков, уверяю вас!
— Вы…
— Хорошего дня. Наслаждайтесь погодой.
Я вижу, как он вешает трубку, вновь слышу те два гудка. Он берет со стойки молоток, выходит из комнаты через дальнюю дверь.
Я недоверчиво таращусь на телефон, словно он может мне что-то объяснить.
И через секунду, вновь поднимая взор на дом Расселов, я вижу на крыльце Джейн. Перед тем как спуститься по ступеням, она на миг замирает, словно сурикат, почуявший хищника. Поворачивает голову направо, потом налево и, наконец, направляется на запад, в сторону авеню. Ее волосы сияют в лучах закатного солнца подобно короне.
Глава 25
Он прислоняется к косяку, рубашка потемнела от пота, волосы спутаны. В одном ухе наушник-пуговка.
— Что такое?
— Вы слышали крики у Расселов? — повторяю я.
Я слышала, как вернулся Дэвид, примерно через полчаса после появления Джейн на крыльце. Все это время мой «Никон» был нацелен из моего окна в окно Расселов — точь-в-точь собака, вынюхивающая лисьи норы.
— Нет, я ушел от них примерно полчаса назад, — говорит Дэвид. — Заходил в кафе за сэндвичем. — Он задирает край футболки к лицу, вытирает пот. У него живот в складках. — Вы слышали крики?
— Два раза кто-то крикнул. Громко и отчетливо. Около шести часов.
Он смотрит на наручные часы.
— Я мог быть еще там, правда, мало что слышал вообще, — поясняет он, указывая на наушник. Другой наушник болтается у бедра. — Разве что Брюса Спрингстина.
Практически в первый раз Дэвид заговорил о своих предпочтениях, но время дорого. Я гоню вперед.
— Мистер Рассел не сказал, что вы там были. Сообщил, что дома только он и его сын.
— Значит, я, вероятно, уже ушел.
— Я вам звонила.
Это звучит как мольба.
Нахмурившись, он достает телефон из кармана, смотрит на него, хмурится сильнее, как будто телефон его подвел.
— О-о. Вам что-то было нужно?
— Значит, вы не слышали, чтобы кто-то кричал?
— Не слышал.
Я поворачиваюсь.
— Так вам ничего не нужно? — вновь спрашивает Дэвид, но я уже направляюсь к окну, держа в руке камеру.
Я вижу, как он выходит. Открывается дверь, и он показывается на крыльце. Быстро спускается по ступеням, поворачивает налево, идет по тротуару. К моему дому.
Когда минуту спустя раздается звонок, я уже жду у домофона. Нажимаю кнопку, слышу, как он входит в прихожую и за ним со скрипом захлопывается входная дверь. Открываю дверь в прихожую. Он стоит в полумраке, с красными, заплаканными глазами.
— Простите меня, — говорит Итан, задержавшись на пороге.
— Не надо извиняться. Входи.
Он двигается рывками, словно воздушный змей, метнувшись сначала к дивану, потом устремившись в кухню.
— Хочешь что-нибудь поесть? — спрашиваю я.
— Нет, я не могу надолго остаться.
Он качает головой, и по его лицу скатываются слезы. Этот ребенок дважды заходил ко мне и оба раза плакал.
Разумеется, я привычна к детскому горю — рыдания, крики, растерзанные куклы, разорванные книги. Получалось так, что обнять я могла только Оливию. Теперь же я раскрываю объятия Итану, широко, как крылья, раскидывая руки, и он неловко прижимается ко мне.
На краткий миг я вновь обнимаю дочь — обнимаю ее накануне первого школьного дня, обнимаю в бассейне во время каникул на Барбадосе, обнимаю под сильным снегопадом. Наши сердца бьются в унисон, словно общая кровь пульсирует в наших телах.
Уткнувшись мне в плечо, он что-то невнятно бормочет.
— Что такое?
— Я говорю — мне правда очень жаль, — повторяет он, высвобождаясь и вытирая рукавом нос. — Очень жаль.
— Все хорошо. Перестань. Все хорошо. — Я смахиваю упавшие на глаза волосы и тем же жестом убираю прядь с лица Итана. — Что происходит?
— Мой папа… — Он умолкает, глядя через окно на свой дом, который в темноте выглядит зловеще. — Папа стал вопить, и мне надо было выбраться из дому.
— Где твоя мама?
Он шмыгает, снова вытирает нос.
— Не знаю. — Пару раз глубоко вздохнув, он смотрит мне в глаза. — Простите. Я не знаю, где она. Но с ней все в порядке.
— Ты уверен?
Чихнув, он смотрит вниз. Там Панч, он трется о ноги Итана. Итан снова чихает.
— Извините. — Опять чихает. — Кот. — Итан осматривается по сторонам, словно удивляясь, что оказался у меня в кухне. — Мне пора идти. А то папа рассердится.
— Мне кажется, он уже рассердился.
Я отодвигаю от стола стул, указываю на него.
