Он, признательный за рассказ, чуть было не забыл спросить еще кое о чем.
— А что скажете насчет маски? Вы узнаете ее? Может быть, такая есть в вашем театре?
— Нет. Не… впрочем, может быть. Однажды мы делали лошадиные маски для какой-то сцены — действие там происходит во сне. Это очень важно?
«Понятия не имею».
— Я еще не знаю.
— У нас есть отдел реквизита, там специалисты делают все, что нам нужно, своими силами.
— Значит, было бы невозможно достать ее где-то еще?
— Почему это вас так волнует? Нас засадил сюда сам дьявол.
— Я…
И не сообразить, что ответить, разве что твердо стоять на своем. Проще простого сейчас с Констанцией дать слабину. И не принести никому пользы.
— Поторопитесь, мистер Шеппард, прошу вас. Этот человек идет, он все ближе. И он идет за вами, — сказала Констанция и отошла.
Шеппард не стал ее задерживать. Ему было трудно дышать. Черный человек, лицо закрыто лошадиной маской. Человек, который слишком хорошо его знает. Очки, спектакль, мертвый психотерапевт в ванне. Черный человек знает его лучше, чем он сам знает себя.
«И он идет за вами».
Дьявола не существует.
Почему от этой мысли ему не становится легче?
Пока Шеппард стоял, уставившись в комнату, Констанция пробралась обратно к Мэнди и села рядом. А у него в голове все еще звучал ее вопрос: «Скажите, вы хороший человек?»
Без понятия.
Глава 23
А за ним внимательно наблюдала Та, что в наушниках. Она уставилась на него не моргая, и это его слегка смущало. Шеппарду хотелось сделать перерыв, заняться тем же, чем и остальные, то есть молча поразмышлять. Но он понимал, что нельзя. Надо двигаться дальше. Он поманил к себе пальцем Ту, что в наушниках.
На черной спортивной куртке с капюшоном висел стикер: «ЗДРАВСТВУЙТЕ, МЕНЯ ЗОВУТ… Рона». Хотя у него так и застряло: Та, что в наушниках. Она смотрела на него еще секунду, потом вылезла из-под стола. Поднялась, подошла к Шеппарду, не снимая плотно сидящих фиолетовых наушников. Так и смотрели они друг на друга в пугающей тишине комнаты, пока Шеппард не отважился раскрыть рот:
— Привет.
Та, что в наушниках, не отозвалась.
— Тебя зовут Рона? Да?
Стоит и молчит как статуя.
— Что слушаешь?
Стоит и смотрит. Может, не слышит? Но в глазах мелькнул некий проблеск. Искорка. Кажется, понимает.
— Что слушаешь? — попробовал он еще раз.
Никакой реакции.
Неожиданно Шеппарду это надоело — сколько можно?
— Ладно, постоим вот так еще пару часиков. Интересно, что почувствуешь, когда рванет?
И тут же пожалел о своих словах. Сорвался, сказалось напряжение последних минут, но это ведь не значит, что так надо разговаривать с беззащитным ребенком.
Та, что в наушниках, насупилась, открыла рот, но передумала и снова закрыла. Огляделась — наверное, хотела убедиться, что никто не смотрит, сняла наушники, повесив их на шею.
— Не надо хамить. — По ее голосу стало понятно, что она моложе, чем кажется на первый взгляд, и по натуре мягче, чем можно было бы подумать, глядя на ее лицо. — Я не очень-то люблю разговаривать. А слушаю я «Стоунз». Лучшие хиты. Второй том.
— А-а, «Стоунз»! Какая песня тебе больше всего нравится?
— Всем нравится «Нарисуй это черным», но я больше люблю «В двух тысячах световых лет от дома».
Шеппард улыбнулся:
— Оригинальный выбор. Правда, в данный момент я бы точно его одобрил.
Черный человек. Уинтер. И гостиничный номер, где обитатели то ли безбожно лгут, то ли говорят правду. И ощущение тоже, будто до дома две тысячи световых лет, не меньше.
— А слушать «Стоунз» тебе не рановато?
— Мне уже семнадцать. — Надо же, ершистая, сразу в стойку, будто доказывать свою «взрослость» ей не впервой. — А еще у меня вкус есть.
— Не сомневаюсь, — сказал Шеппард. — А что эта твоя штуковина, в Интернет с нее можно выйти или, там, позвонить?
Уголки губ ее дрогнули. Достала аппарат из кармана куртки — старый сиди-плеер в стиле ретро.
— Пожалуйста, попытайтесь.
Детишки ее возраста давно ходят с айфонами или планшетами — и она, наверно, заметила его удивление.
— Зато качество звука лучше.
Шеппард оторвал взгляд от прибора и посмотрел на нее:
— Тебя совсем не пугает эта ситуация? Почему? Ты хоть слышала что-нибудь, понимаешь, что происходит?
— Телевизор слышала. Когда вы еще были прикованы к кровати. Слышала, что в ванной комнате лежит мертвец. И что убийца здесь, тоже слышала. Вообще-то, мне наплевать, что говорят эти люди. Не хочу больше слушать. Если суждено погибнуть, я лучше буду сидеть в углу и слушать музыку. Лучшего и не надо. Тем более что выбора нет.
— Ты рассуждаешь…
Шеппард подыскивал нужное слово. Пожалуй, сейчас он услышал самое здравое высказывание из всего, что пришлось выслушать в этой комнате.
— Ты рассуждаешь совсем как взрослая, — нашелся он наконец.
Услышав слово «взрослая», Та, что в наушниках, скорчила гримасу.
— Папа учил меня всегда быть готовой к самому худшему. Тогда все остальное окажется приятным сюрпризом.
— На вечеринке это прозвучало бы неплохо, — сказал Шеппард. — Но ты же понимаешь, я не могу вот так сидеть в углу и ждать смерти.
Тоже неплохо прозвучало.
— Я не допущу, чтобы здесь кто-нибудь пострадал, если это в моих силах.
«Не забывай напоминать об этом самому себе».
— Поэтому мне надо задать тебе несколько вопросов.
Шеппард знал девчонок такого сорта. В жизни они обычно не замечали ничего хорошего и темные стороны принимали за норму. Шеппард всякого успел повидать, на его долю перепало и хорошее и плохое, и он знал, что не все в мире так плохо, а от доктора Уинтера видел много добра. Даже если не всегда это добро становилось частью его натуры.
— Для начала скажи, помнишь ли ты, где была до того, как оказалась здесь?
— Дома, — ответила Та, что в наушниках, — в своей комнате за ноутбуком. Папа с друзьями сидели внизу, смотрели футбол. Я всегда пытаюсь заглушить их крики музыкой, но все равно слышно. Придурки. Поэтому и надела наушники. Немного помогает. А потом услышала, что матч закончился и они отправились в паб, как обычно.
— А еще кто-нибудь живет с тобой?
— Типа мамы, что ли? Не-а, нет больше никого.
— У каждого есть мать.
Он сразу вспомнил свою — невыносимую, просто жуть.
— Да была какая-то тетка. Потом ушла.
— Ладно, проехали, — сказал Шеппард.
Что дальше? Он поскреб подбородок. Жажда такая, что руки чешутся.
— Значит, ты потеряла сознание? А потом очнулась здесь? Может, что-то почувствовала, запах какой-нибудь?
По лицу девчушки пробежала тень: она что-то вспомнила.
— Да. Был запах. Очень странный, какая-то химия. И в голове, знаете, все поплыло. Не могла сосредоточиться. А потом здесь оказалась.
— У остальных то же самое.
— Да, помню. Но почему я забыла?
— Наркотик. От него кажется, будто все происходит во сне.
— Верно.
— Мне нужно, чтобы ты вспомнила… мне очень нужно знать, была ли ты в комнате одна.
— Конечно одна, я была у себя в спальне.
— А в доме была одна?
— Ну да.
Она говорит с ним, как с ребенком.
— Ты точно уверена, что все ушли? Ты знаешь этих людей?
— Да. Там был мой папа. Его друг Билл и еще один друг, Мэтью. Хотя я обращаюсь к ним «мистер Майкл» и «мистер Клайн».
— Ты хорошо их знаешь?
— Вообще-то, нет, не очень… честно говоря, почти совсем не знаю. Папа знает хорошо. Уже много лет. Они вместе работают в агентстве недвижимости в Эйнджеле.
— Кто-нибудь из них носит очки?
— А это здесь при чем, черт возьми? — спросила девчушка. — Нет, никто не носит.
Глупо все. Похоже, они тут ни при чем. А с другой стороны, кто его знает…
В голове у Шеппарда сложилась некая картинка. Черный человек. Квадратные очки. Красный галстук. Строгий костюм. Тот, кого описала Констанция. И тот, которого нынче утром видела Мэнди. Но не мог же он одновременно оказаться в разных местах?
