Время близилось к двум, люди высыпали из офисов, чтобы после ленча полюбоваться на реку. Есть мне не хотелось, я просто сидел себе тихонько да потягивал пиво. Выдул еще две пинты, потом бар закрылся, и тогда я не спеша покатил обратно, без интереса прислушиваясь к стуку в коробке передач. Я подумал, что нужно купить маменьке, подарок и стоило бы сегодня вечером подскочить к ним в Борнемут. Может, прямо сейчас.
Тут я вспомнил совет Канлифа передать новость через Имре и остановился у ближайшей телефонной будки.
Имре тут же подошел к телефону, и я сказал:
— Привет, дядя. Это Николас. Как жизнь?
И ухмыльнулся, представляя, как он стоит там, большой и нелепый, в своем чесучовом пиджаке, и волоски в его ноздрях вибрируют от мощного дыхания. Такой добрый, рыхлый слонопотам.
— Николас, — шумно дыша, сказал он, — рад тебя слышать, мой мальчик. Как поживаешь?
Голос у него был чуточку подавленный, будто он продешевил с очередной маркой. Неважно, и дяде Имре тоже перепадет! — тепло подумал я и весело сказал:
— Лучше не бывает! Сейчас все вам расскажу. А как там мама?
Это было ошибкой, но иначе разговор бы не пошел. С маменькой всегда был полный порядок, но старый ипохондрик умудрялся непременно что-нибудь откопать. Найти лишнюю зацепку — почему нельзя оставлять ее одну.
— Видишь ли, малыш, — начал он доверительно, — она не очень-то в форме. Ломота в плече. Думаю, грипп начинается. Я ей запретил вставать с постели.
— Очень печально, дядя. А как ваше здоровье? — спрашивал я, надувая щеки и кланяясь телефону.
— Ну что тебе сказать, Николас? — сказал он со своим обычным смешком, словно задабривая судьбу. — Мне бы парочку здоровых легких! У меня никогда ничего не бывает гладко.
— Я хочу к вам подскочить. У меня колоссальная новость. Дядя Бела умер и оставил мне все деньги.
Надо было выразить это как-то иначе, и пока я подыскивал слова, он воскликнул:
— Что? Что ты сказал? Подожди минутку, Николас. Тут дверь открыта. Я не очень хорошо тебя слышу… — он положил трубку и через минуту взял ее снова. — Ты говоришь, что Бела… — он шумно задышал. — Что это значит, Николас?
— Боюсь, что дядя Бела умер. Он умер в среду от инфаркта. Мне сегодня сказал об этом его адвокат.
— Боже, какое несчастье! — воскликнул он. Несколько секунд я слышал только его шумное дыхание. — Она очень расстроится.
— Да, конечно, — раздражаясь, сказал я. — Не слишком хорошо, верно? Только я сегодня встречался с адвокатом. Он сообщил, что после него осталось большое наследство… И все достанется мне.
— Ну, мы ведь знали, что он так поступит. В этом нет ничего неожиданного. Но я просто не знаю, как… Нет, сегодня я не могу ей такое сказать, Николас. Она не настолько хорошо себя чувствует, чтобы преподносить ей такую новость.
— Но ведь в этом вся суть! Я рассчитывал, что вы ей это сообщите до моего приезда!
Он опять с минуту дышал в трубку. И потом наконец сказал:
— Николас, я думаю, лучше тебе в эту субботу не приезжать. Ты пойми, такой шок… Это ведь ее единственный брат… Я бы предпочел…
— Ну что ж, — сказал я, медленно заводясь, — дядя Бела действительно оставил кучу денег!
— Разумеется, он был человек богатый. Ты мне потом обо всем расскажешь. А пока я должен обдумать, как ей это преподнести.
— Надеюсь, маменька не так уж и огорчится.
— Непременно огорчится! Она придет в отчаяние! И я ничем не могу помочь…
— Ладно, я вам позвоню через пару дней.
— Да, пожалуйста, Николас. Дня через два-три. До свидания, — и, опередив меня, щелкнул трубкой.
Я пошел к машине с таким ощущением, будто из меня выпустили воздух. Значит, про наследство даже и рассказать некому! Груз ста сорока тысяч фунтов стерлингов вдруг прогнул мне плечи, а во рту стало кисло от выпитого пива.
Я медленно покатил к дому, зная, что мне бы вообще не стоило садиться за руль. По счастливой случайности миссис Нолан не было в гостиной. Я поднялся к себе в комнату, свалился на тахту и заснул крепким сном.
* * *
В этот день произошла еще одна вещь. Меня разбудили в полдевятого вечера. Миссис Нолан ушла в кино, и потому мне в дверь постучал один из постояльцев, подзывая к телефону. Я вяло спустился на три марша вниз. Это был парень, о котором говорил Джек, — тот, что интересовался моей машиной. Я коротко буркнул, что она не продается, и повесил трубку.
И не узнал у него ни номера телефона, ни имени.
Глава 6
На следующее утро я вызвонил Мауру и стал изучать ее с позиции своего нового амплуа — работника палаты мер и весов. То, что я увидел, солидно перетягивало в сторону плюса. «Потрясная девчонка!» — думал я, пока она проворно садилась в машину. У нее были короткие рыжие волосы, яркое льняное платье и сумочка в руках. И обалденная, кривенькая такая улыбочка, которая прямо сбила меня с ног на этой тихой, залитой утренним солнцем площади.
— Николас, — сказала она, — я была такой гадкой вчера вечером! Я потом жутко переживала.
— Да брось ты, ради бога! — ответил я с диким энтузиазмом. — Я и сам был не совсем в фокусе.
— Тогда давай все забудем. Поедем куда-нибудь. Мне надо кое-что тебе сказать.
— Что?
— Потом. Будет очень накладно, если мы прокатимся за город?
— У меня тоже есть один сюрприз, — сказал я и вытащил из своего бумажника двадцать пять фунтов, — смотри, что я выиграл.
— Николас, не ври!
— На собачьих бегах. — Я отрепетировал это в ванной перед зеркалом, но сейчас выпалил слишком уж поспешно.
— Вчера вечером?
— Ага.
— Ни разу не слышала, что ты туда ходишь. Ты никогда раньше там не бывал. Ты гонишь, Николас!
Потом она вдруг о чем-то задумалась и, быстро моргая, уставилась на меня.
— А может, какая-то новость от Хрюна? Ты от меня ничего не скрываешь?
— Да нет же! — раздраженно буркнуля. Это уже был нонсенс.
— Ладно, неважно. Все равно здорово, — сказала она, хотя прозвучало это совсем не так уж и здорово. — Знаешь что, давай устроим пикник. Можно накупить всего. Я соскучилась по природе. Соскучилась по Ирландии.
Вроде бы все снова встало на свои места, я нажал на газ и, как ракета, понесся через Чизвик, через Дэтчет, через Таплоу; мы ехали и щебетали, как два жаворонка, не ведающих, что их ждет впереди…
Это был чудесный июльский день, лучший день за все сумасшедшее лето.
* * *
Мы поели на лесной поляне, неподалеку от Кливленда, а потом разлеглись на травке и закурили.
— Николас, — сказала Маура.
— А?
— A я в Ирландию собралась.
— А, на август.
— Да нет. Насовсем.
Я сразу поднялся и уставился на нее.
— Черт возьми! Почему?
Ее серо-зеленые полуприкрытые глаза вдруг распахнулись и глянули на меня очень мрачно.
— Сам знаешь почему, Николас.
Я решил, что это, наверно, намек на Хрюна, и нагнулся ее поцеловать, чтобы поскорее прогнать эту мысль. Но она увернулась, оттолкнув мое лицо кончиками пальцев.
— Вся моя семья в Ирландии, — мрачно сказала она. — Здесь у меня — никого.
— А я?
— Что — ты?
— Ты ведь знаешь, Маура, как я к тебе отношусь!
— Знаю. Мечтаешь со мной переспать.
— Прекрати! — крикнул я со страхом. Подобные слова она произносила впервые. — Это гораздо серьезнее, Маура!
— А именно?
— Я тебя люблю! — неловко произнес я. Палата мер и весов явно дала сбой.
— И я тебя люблю, Николас. Но только вряд ли из этого что-то выйдет. Тебе не кажется? Я теперь вижу, — мрачно продолжала она, уже с удовольствием, — вижу, что все совершенно безнадежно. Ты всю жизнь проживешь бедным родственником. Хрюн и не пошевелится, пока ты не припрешь его к стенке. То же и с твоим дядей. И все потому, что тебя это совсем не интересует. Я очень старалась поверить в чудо, которое тебя изменит, но…
— А ты больше старайся! — сказал я, подражая Хорьку, и вдруг, подбодренный этим сравнением, взял ее лицо в свои ладони.
