Невозможно пошевельнуться. Можно только дышать.
Чертовски болели плечо и нога. Но он представил себе страдания Кристель, со все еще заклеенным ртом и обоими перебитыми коленями. Так что запретил себе малейшие жалобы.
Жалобы вообще ничего не дают. Единственное, что следует делать, — это бороться.
Так учил его старший брат.
Рафаэль, я отомщу за тебя. Обещаю тебе, я отомщу. Только кровь смоет это преступление.
Я найду способ убить этого мерзавца. И я заставлю его помучиться, уж ты мне поверь.
Патрик лежал в своей уютной постели и улыбался в потолок.
Он думал о ней.
О Джессике, этом вооруженном до зубов ангелочке.
Он выявил ее истинное лицо. Вынудив ее прибегнуть к последним средствам защиты. А ведь это было только начало, только первые ходы игры, из которой нет выхода.
Игры, правила которой он подтасовал таким образом, что у жертвы не остается никаких шансов.
Джессика стала его новым наваждением, навязчивой идеей. Впредь он будет думать только о ней. Пока будет длиться партия, пока ему будет хотеться, чтобы она продолжалась.
Он лишит ее всего, что у нее есть. Абсолютно всего.
Разденет донага, заживо снимет кожу. Пока не останется только ее сущность.
А потом до тех пор, когда не останется больше ничего.
Ни чувства собственного достоинства, ни воспоминаний, ни надежды, ни даже характера. Ничего.
Ни ребенка, ни человека. Ни живого существа.
Предмет. Простой обычный предмет. Бесплотный. Который можно уничтожить по своему желанию, не испытывая ни малейшего укола совести.
Предмет, который выбрасывают, когда он больше не нужен. Когда он наскучит и приходится искать, чем бы его заменить.
На мгновение он задумался, где именно она станет его. Скоро… Ему не следует спешить. Он должен насладиться этим ожиданием, на которое обрекает себя, как на сладкую муку.
Никогда не стоит пренебрегать подготовкой, иначе удовольствие будет не таким острым.
Впервые в его власти их было две одновременно. Это еще больше возбуждало. Смотреть, как изменяется каждая из них, как зарождается их соперничество, как буксует дружба. Смотреть, как они скоро начнут терзать и поносить одна другую… Видеть, как страдание одной отражается в глазах другой.
И свидетели, зрители у него в амфитеатре тоже присутствовали впервые. Кроме Сандры, разумеется. Она-то всегда здесь.
Зрители, которым придется выйти на арену. Которым тоже предстоит исполнить свою роль. В игре, которая обещает быть столь же увлекательной, сколь и поучительной.
Патрик улыбнулся, утопая головой в мягкой подушке. Он спокойно закрыл глаза, готовясь погрузиться в сон, который непременно превратится в кошмар.
Ни одной ночи без кошмара — и так всегда.
Его собственные кошмары, которые он, без особой логики, заставлял переживать других. Потому что это ему нравилось больше всего.
Потому что, следует признаться, это его утешало.
А главное, потому, что он не знал никакого запрета.
Сандра еще не легла, она стояла возле окна.
Сегодня наступило полнолуние, или почти, и земля выплевывала в лицо небу свой туман.
Так что она ждала их…
— Ложись, дорогая.
Приказ, не терпящий никакого неповиновения.
Сандра снова встанет, когда он уснет. Он всегда засыпает раньше ее.
Она легла рядом с ним. Их тела не соприкасались.
Их тела вообще никогда не соприкасаются.
Уже очень давно.
Суббота, 8 ноября
Глава 34
2:40
Наверное, уже наступил день. Или ночь.
Совершенно непонятно. Лампочка в ванной комнате заменила и луну, и солнце.
Он знал только одно: он выжил.
Он не закрывал глаза с тех пор, как папочка ударил Джессику.
Он знал, что выпутался. Пока, во всяком случае.
В прежние времена он часто думал о собственной смерти. Без конца проигрывал разные варианты в голове. Представлял всякие сценарии, более или менее невероятные.
Убит полицейскими во время налета или побега.
Убит сообщником, предателем, который решил отобрать его территорию, украсть его добычу. Подобно хищникам, которые грызутся над еще теплыми останками жертвы.
Умер от старости на райском острове на краю света, истратив все свои деньги до последнего цента.
Но быть забитым до смерти мерзким извращенцем — это ни в какие ворота! Слишком уж убого, совсем ничего героического. Он не мог так кончить, у него еще оставалось чем рискнуть.
И теперь, после долгих часов дрейфа в хаосе собственных мыслей, он почувствовал, что готов.
Он сконцентрировался, собрал все оставшиеся силы и напрягся что было мочи. Ему удалось добраться до перегородки, ползком, как животное. Он постарался отдышаться, подождал, пока боль немного утихнет. Потом попытался сесть, превозмогая мучения. Он стиснул зубы, чтобы не закричать, но все-таки смог прислониться спиной к стене, напротив окна.
Напротив пары кроватей. И двух юных незнакомок, разделивших с ним этот королевский номер в аду.
Ему потребовалось несколько долгих минут, чтобы прийти в себя после нечеловеческого напряжения.
Теперь нужно осмотреть раны. Понять, что он может и чего не может. Чем он вооружен.
Правая рука выведена из строя, несколько пальцев сломаны.
И еще несколько ребер. И нос, конечно, тоже.
Он попытался понять, как сильно его изуродовали. Он дорого дал бы за зеркало. Но еще больше отдал бы за то, чтобы добраться до этого мерзавца. Ткнуть свой верный кольт ему между глаз.
Нет, это было бы слишком быстро. И безболезненно.
Продолжение осмотра. Ощущения так себе; наверное, лучше оставаться на полу…
У него адски болит голова. Еще бы, открытая рана в нижней части затылка. Возможно, даже сотрясение.
Дико болела нога. Голень наверняка сломана или как минимум треснула.
Плюс масса кровоподтеков, которые болезненно отдавались в мышцах.
В целом ничего серьезного. Вот что стоило себе сказать.
Опираясь на стену, он попробовал встать. Упереться в перегородку, перенести вес на здоровую ногу.
Он упал, не в силах сдержать крик.
Папочка, мать твою, попадись ты мне…
Вторая попытка, почти получилось.
И снова провал. Ему показалось, что он сломал поясницу, рухнув на кафельный пол.
Снова пауза, не стоило себя изнурять.
Спустя десять минут он попытался снова. Старался изо всех сил.
Встал наконец. Голова закружилась, он закрыл глаза.
Не садиться. Держаться.
Проблема в том, что этот психопат связал ему щиколотки. И какой тогда смысл так напрягаться?
Снова стать похожим на человека — вот его награда. Его единственное утешение.
Думай, Раф…
Он точно сможет добраться до девочек. Вот оно, решение. В попытке сделать первый шаг или, скорее, первый прыжок он бессильно повалился на пол.
— Мсье, вы в порядке?
— Джессика? Как ты себя чувствуешь?
Она была удивлена его вопросом. Ободрена.
Его голос немного походил на отцовский. Она грустно улыбнулась в темноте:
— Мне больно… Но ничего.
— У тебя одна рука свободна?
— Да.
— У тебя тоже, Орели?
— Да!
— Я сейчас доберусь до вас, и вы меня развяжете, хорошо?
— Хорошо, — прошептала Джессика. — Мы постараемся.
Рафаэль пополз в сторону окна. Странно, что папочка не предусмотрел эту возможность. И это была его первая ошибка, которая станет роковой. Рафаэль старался убедить себя в этом.
— У вас получается? — Орели начала терять терпение.
Он не ответил, был слишком занят, преодолевая боль, которая свирепо терзала его, будто свора разъяренных собак.
— Давайте! — подбодрила его Джессика. — У вас почти получилось.
Ему понадобилось невероятное количество времени, чтобы добраться до места. Эта поганая комната вдруг показалась ему такой же бесконечной, как Зеркальная галерея Версаля.
