В разыскное бюро вошел пожилой мужчина с потрепанным адвокатским портфелем. Его звали Джонатан Клейн. Он был невысокий, худощавый, чуть сутуловатый, с длинными и ослепительно-белыми волосами. Он зачесывал их назад, на затылок, откуда они ниспадали на воротник пиджака. На нем был серый костюм с черной водолазкой. Завершала образ седая эспаньолка.
— Энди, привет, — негромко произнес он.
— Джонатан.
Мы с искренней теплотой пожали друг другу руки. Я всегда любил и уважал Джонатана Клейна. Интеллигентный и какой-то неуловимо богемный, он был совершенно не похож на меня. (Я-то незатейлив, как хлебный тост.) Но он никогда никого не поучал и не врал, чем очень отличался от своих собратьев по адвокатуре, которых особенно не заботила правда, к тому же был человеком по-настоящему умным и знал закон. Джонатан был — по-другому и не скажешь — мудрым. Кроме того, должен признаться, меня по-детски тянуло к мужчинам из поколения моего отца, как будто я все еще питал слабую надежду избавиться от печати сиротства, пусть даже уже в весьма взрослом возрасте.
— Я хотел бы увидеть моего клиента, — произнес Клейн тихо.
Голос у него был негромким от природы — это не манерничанье и не тактический прием, — поэтому люди в его присутствии имели обыкновение притихать. Ты невольно ловил себя на том, что склоняешься к нему ближе, чтобы расслышать, что он говорит.
— Джонатан, я не знал, что вы представляете этого малого. Не слишком-то это почетное для вас дело. Защищать какого-то вшивого педофила, любителя пощупать мальчиков? Это плохо скажется на вашей репутации.
— На моей репутации? Мы же адвокаты! В любом случае Патц здесь не потому, что он педофил. Мы оба это знаем. Для дела о щупанье мальчиков тут слишком много копов.
Я отступил в сторону:
— Ладно. Он там. Проходите.
— Вы выключите камеру и микрофон?
— Угу. Хотите, можно перейти в другое помещение.
— Нет, ну что вы. — Он мягко улыбнулся. — Энди, я доверяю вам.
— Достаточно, чтобы позволить вашему подзащитному продолжить говорить?
— Нет-нет. Для этого я слишком вам доверяю.
Больше Патца не допрашивали.
Половина десятого вечера.
Лори лежала на диване, примостив свою книжку домиком на животе, и смотрела на меня. На ней была коричневая футболка с треугольным вырезом, украшенным по краю крупной вышивкой, и очки в роговой оправе. С годами она нашла способ адаптировать стиль, который предпочитала в молодости, к зрелому возрасту: пейзанские вышитые блузы и рваные джинсы юной богемной интеллектуалки трансформировались в более элегантную, облагороженную версию того же образа.
— Ты не хочешь об этом поговорить? — спросила она.
— О чем — об этом?
— О Джейкобе.
— Мы же уже поговорили.
— Я знаю, но ты сидишь мрачный.
— Я не сижу мрачный. Я смотрю телевизор.
— Кулинарный канал? — с мягкой иронией во взгляде улыбнулась она.
— Так ничего другого не показывают. И вообще, я люблю готовить.
— Нет, не любишь.
— Я люблю смотреть, как готовят другие.
— Все в порядке. Если ты не хочешь, я не буду на тебя давить.
— Не в том дело. Просто тут не о чем разговаривать.
— Можно задать тебе один вопрос?
Я закатил глаза. Как будто, если бы я сказал «нет», это что-то бы изменило.
Лори взяла с кофейного столика пульт и выключила телевизор.
— Когда мы сегодня беседовали с Джейкобом, ты сказал, что не считаешь, что он в чем-то виноват, но потом все-таки учинил ему форменный допрос.
— Ничего я не учинял.
— Учинил. Да, напрямую ты ни в чем его не обвинил, но тон у тебя был… прокурорский.
— В самом деле?
— Немного.
— Это вышло непроизвольно. Я потом перед ним извинюсь.
— Ты не обязан извиняться.
— Обязан, если я разговаривал с ним таким тоном.
— Я просто хочу знать почему. Ты о чем-то мне не рассказал?
— О чем, например?
— О чем-то, что заставило тебя так на него наседать.
— Я на него не наседал. В любом случае я просто расстроился из-за ножа. И из-за того, что Дерек написал на «Фейсбуке».
— У Джейкоба что, были какие-то проблемы с поведе…
— Господи, Лори, успокойся. Не гони волну. Это всего лишь пустой треп. Жаль, что я не могу дотянуться до этого Дерека. Надо же было написать такую глупость. Честное слово, иногда у меня складывается такое впечатление, что у этого ребенка не все дома.
— Дерек неплохой мальчик.
— Когда за Джейкобом придут, ты по-прежнему останешься при своем мнении?
— Ты считаешь, что это реальная возможность?
— Нет. Разумеется, нет.
— На нас в этом деле лежит какая-то ответственность?
— Ты имеешь в виду, есть в чем-то из этого наша вина?
— Вина?! Нет. Я имею в виду, мы должны сообщить об этом в полицию или нет?
— Нет. Господи, нет, конечно же. Тут не о чем сообщать. Иметь нож — не преступление. И быть глупым подростком — тоже, слава тебе господи, а не то нам пришлось бы половину из них пересажать за решетку.
Лори нейтрально кивнула:
— Просто в его адрес прозвучало обвинение, и теперь ты в курсе. К тому же полицейские так или иначе обо всем узнают, раз на «Фейсбуке» это написано открытым текстом.
— Лори, это не обвинение, а ерунда. Незачем спускать на Джейка собак. Это все яйца выеденного не стоит.
— Энди, ты в самом деле так считаешь?
— Да. Конечно. А ты нет?
Она испытующе посмотрела на меня:
— Ладно. Значит, тебя не это беспокоит?
— Я же уже тебе сказал: меня ничего не беспокоит.
— Правда?
— Правда.
— Что ты сделал с ножом?
— Я от него избавился.
— Каким образом?
— Выбросил. Не здесь. Выкинул в мусорку подальше от дома.
— Ты его покрываешь.
— Нет. Я просто хотел, чтобы этой гадости в моем доме не было. И не хотел, чтобы кто-то воспользовался им и повесил на Джейкоба то, чего он не совершал. Вот и все.
— И ты хочешь сказать, что ты его не покрываешь?
— Нельзя покрывать того, кто не сделал ничего плохого.
Она вновь испытующе поглядела на меня:
— Ладно. Я ложусь спать. Ты идешь?
— Чуть позже.
Она поднялась и, подойдя ко мне, провела рукой по моим волосам и поцеловала в лоб:
— Не сиди слишком долго, милый. Завтра не встанешь.
— Лори, ты не ответила на мой вопрос. Я спросил тебя, что ты думаешь. Ты согласна с тем, что подозревать Джейкоба в том, что он мог такое совершить, — это бред?
— Да, мне очень трудно такое представить.
— Но ты все-таки можешь это представить?
— Не знаю. А ты хочешь сказать, что не можешь? Что ты в принципе не можешь себе представить такую возможность?
— Нет, не могу. Мы, вообще-то, говорим о нашем сыне.
Она отстранилась от меня:
— Не знаю. Наверное, и я не могу себе такого представить. Но, с другой стороны, еще сегодня утром я нож тоже представить себе не могла.
Глава 8
Конец
Воскресенье, 22 апреля 2007 года,
десять дней спустя после убийства
Сырым ненастным утром сотни волонтеров принялись прочесывать парк Колд-Спринг в поисках пропавшего ножа. Они представляли собой срез города. Ребята из школы Маккормака, часть которых дружила с Беном Рифкином, а часть явно принадлежала к другим школьным племенам — качков, ботаников, пай-девочек. Множество молодых мамаш и папаш. Кучка местных активистов, которые постоянно организовывали всякие общественные мероприятия. Все они собрались в серой утренней мгле, прослушали инструктаж Пола Даффи относительно того, как следует вести поиски, после чего, разбившись на команды, двинулись по хлюпающей, как губка, земле прочесывать отведенные им квадраты леса. Все были настроены решительно. Облегчением было наконец-то хоть что-то делать, принять хоть какое-то участие в расследовании. Очень скоро, были уверены они, дело будет раскрыто. Ожидание и неопределенность действовали всем на нервы. Нож положит всему этому конец. На нем будут отпечатки пальцев, или кровь, или еще что-нибудь, что позволит раскрыть тайну, и весь город сможет спать спокойно.
