Из гостиной я прошел в задний холл, откуда открытая дверь вела в спальню. Запах ударил в нос прямо с порога. Выключателя на стене я не нащупал, поэтому снова достал фонарик и поводил лучом света по комнате. На постели лежала женщина — перерезанное горло и низ живота в крови. Я заставил себя подойти к ночному столику, включил лампу и сразу узнал это лицо, которое уже видел сегодня днем. Это была Мэнди Эрхардт. Тоненькое шерстяное одеялко было откинуто в ноги и свисало на пол. Убитая истекла кровью, которой пропиталась простыня. То есть убийство произошло ну никак не в последние пять минут, что освобождало от подозрений Розенкранца. В комнате был беспорядок — одежда на полу, целая гора туфель возле кровати, не задвинутые до конца ящички комода. Но это был беспорядок неряшливой хозяйки комнаты. Никаких следов борьбы. И никаких следов обыска.
Я заглянул в тумбочку возле кровати. Там лежали расческа и щетка для волос — обе с застрявшими в них волосами, зеленая шкатулочка с несколькими недорогими украшениями, пудреница и набор косметики для лица. Я осмотрел туалетный столик и платяной шкаф — ничего, кроме одежды. То есть мисс Эрхардт, хоть и снималась в картинах, но не вела жизнь кинозвезды. Осмотрев комнату, я оставил там все как было и погасил свет. Через гостиную, а потом через холл, я прошел в столовую. Там на столе я обнаружил целый ворох киношных журналов, использованных билетов в кинотеатры, грязных тарелок, стакан с темной помадой на ободке, платежные счета и всевозможные приглашения. Здесь же лежала ее дамская сумочка, но в ней, так же как и на тумбочке в спальне, не было ничего интересного. Примерно то же самое я обнаружил в кухне.
Я поднялся наверх. В комнате стоял затхлый дух. Кровать с пологом. Какие-то коробки, наставленные одна на другую так, что нижние прогибались под тяжестью верхних. Небольшой столик на колесиках и плетеное кресло. Свет здесь не включался. Я снова спустился вниз и погасил свет. Уже в прихожей я задумался над тем, какой причиной мог бы объяснить свое присутствие здесь. Причин таких не нашлось, кроме правды. Если я расскажу все как есть, то это будет для Розенкранца алиби и, возможно, это удастся как-то скрыть от его жены. Если же я сделаю анонимный звонок в полицию, то мое имя все равно, скорее всего, потом выплывет наружу, и полиция обязательно захочет узнать, почему я скрыл свое имя. Таких анонимных деятелей в полиции очень не любят. И Ноксу это тоже не понравится. В общем, я теперь проклинал себя за любопытство. Ведь я же мог спокойно дремать сейчас в своей машине. Вздохнув, я подошел к телефонному аппарату, снял трубку и набрал номер полиции.
Глава 9
На мой вызов приехал детектив из отдела расследования убийств Харбор-Сити по фамилии Сэмьюэлс. Я такого детектива не знал, но он поверил мне на слово, и я полюбил его за это. Это был рыжеволосый голубоглазый веснушчатый ирландец, пиджак висел на нем как на вешалке, но, когда он двигался, чувствовалось, что под пиджаком есть мышечная сила. Он курил дешевые сигары, обернутые поштучно в целлофан, который он срезал перочинным ножичком и убирал в карман. И за это тоже я проникся к нему симпатией. Мы с ним топтались в столовой, пока судмедэксперт и криминалисты-фотографы занимались телом. Говорил он тихо, но убедительно.
— Эти голливудские расследования — сплошной фарс. Студия замнет эту историю, как только она выйдет на поверхность завтра. То есть сегодня.
— Но до утра есть еще несколько часов, — заметил я. — И потом, это же убийство, его не так-то просто скрыть.
— Ну да, кого убили и кто убил, этого уж точно не скроешь.
— Неужели студия может диктовать вам, ребята, такие вещи? Я думал, закон в этом городе равен для всех.
— Ха-ха! Конечно, студии не могут приказывать нам прекратить расследование, но начальство умудряется отодвигать эти дела на второй план.
— Начальство?
— Да, начальство. — Он попыхивал сигарой, когда в холл со своим саквояжем вышел судмедэксперт — молодой человек со слишком серьезным для его возраста выражением лица. — У вас есть что-нибудь для меня, доктор? — спросил его Сэмьюэлс.
— Она мертва, — сказал судмед, берясь за задвижку дверной сетки.
— Это ваше профессиональное мнение?
Губы доктора вытянулись в строгую линию.
— Уже шесть-восемь часов как мертва. Очень глубокие и грубые порезы.
— То есть чувак пользовался ножом неумело? — заключил Сэмьюэл.
— Нет, больше похоже, что он не был уверен в своей силе. Полосовал, но как-то слишком уж осторожно.
Сэмьюэлс кивнул, выдув изо рта клуб табачного дыма.
— Остальное скажу после вскрытия, — сказал судмедэксперт и вышел на улицу.
Небо там заметно посветлело, или мне только так показалось.
— У нее родственники-то есть? — спросил я.
— Тетя и дядя в Вичите, — ответил Сэмьюэлс.
— Вечно эта Вичита, да?
— Ну да. — Он помолчал, потом спросил: — У вас какие-нибудь соображения имеются?
— Да, у меня есть соображение — принять душ и лечь в постель. Вот, может быть, только сначала хлопнуть где-нибудь рюмашечку — если удастся найти заведение, открытое в столь ранний час.
— О постели пока забудьте, лучше отвечайте на вопрос.
Я вздохнул и покачал головой.
— Да я в общем-то знаю об этом не больше вашего. Обнаружил случайно, в связи с моей работой.
— И в связи с работой вы следили за Розенкранцем?
— Да.
— И работа эта, должно быть, связана с разводом?
Я улыбнулся, но ничего не ответил.
— Вы уверены, что не хотите сказать?
— До тех пор, пока вы не объясните мне, какое отношение это имеет к данному убийству.
— Да как же я могу это объяснить, если не знаю, в чем заключается ваша работа?
— То есть не можете. Понятно.
Он скосил глаза на меня, потом на кончик своей сигары.
— Криминалисты уже взяли у вас отпечатки?
— У вас они есть в базе.
Он кивнул.
— Тогда можете идти. Только не покидайте город. Ну… в общем, сами понимаете…
— Я буду всегда доступен.
— Вот и хорошо. Спокойной ночи.
— Скорее, доброе утро, детектив. — Мы обменялись рукопожатиями, и я вышел на крыльцо, на утреннюю прохладу.
Небо уже багровело на востоке, и я мог бы полюбоваться восходом, если бы нашел для этого занятия какое-нибудь хорошее местечко.
В моей машине стоял кондовый запах невыветренного табака. Я опустил стекла, чтобы проветрить салон, пользуясь утренней свежестью, и завел двигатель. Это ж надо — меня наняли посторожить одержимую паранойей примадонну, а кончилось тем, что я нашел мертвую женщину, искромсанную чуть ли не на куски. По какой-то причине у меня возникло ощущение, что я выполнил свою работу из рук вон плохо.
Но я мог попробовать как-то исправить это положение. Съехав с обочины, я направился не в сторону Голливуда, а в сторону Монтгомери.
Глава 10
Со стороны дом Розенкранца выглядел безмятежным. Я припарковался на том же месте, где и прошлым вечером, и заглушил двигатель. Полицейские, по моим подсчетам, тоже должны были заглянуть сюда позже, чтобы взять показания у Розенкранца, но пока их здесь не было. Я вылез из машины и направился к дому. В конце дорожки в раскрытые двери гаража виднелись коричневатый «бьюик» и темно-бордовая «ла саль». Можно было, конечно, проверить дом на предмет незаконного вторжения, но я не видел такой необходимости. Это был просто спящий дом в спящем квартале. Я вернулся к своей машине и, прислонившись к капоту, закурил. Три раза чиркал спичкой, пока удалось закурить.
Около семи пешком пришел мексиканец в своем плохо сидящем «камзоле». Увидев меня, подошел.
— Ну, как прошла ночь? — поинтересовался он.
— Весело.
— Моя тоже.
Мы молчали какое-то время, потом он сказал:
— Меня, кстати, зовут Мигель. — И, кивнув на дом, добавил: — Я заступаю в дневную смену, так что ты можешь идти.
— Ладно, только докурю, — сказал я и затянулся.
