Иду через сквер, чтобы спасти женщину, которую видела два раза в жизни, и думаю о той маленькой девочке и ее тяге к незнакомцам.
Задумавшись, я чувствую, как зонт во что-то упирается, и останавливаюсь.
Это скамейка, единственная в сквере. Потертое деревянное сооружение с подлокотниками в причудливых завитушках и памятной дощечкой, привинченной к спинке. Я порой смотрела из моего «орлиного гнезда» под крышей на сидящих там Эда и Оливию. Он с планшетом, она с книгой, а потом они менялись.
— Нравится тебе детская литература? — спрашивала я Эда.
— Экспеллиармус[665], — отвечал он.
Конец зонта застрял между рейками сиденья. Я осторожно пытаюсь вытащить его, но вдруг осознаю или, скорее, вспоминаю, что в доме Расселов нет двери, выходящей в сквер. Войти можно только с улицы.
Я этого не учла.
Раз. Два. Три. Четыре.
Посредине сквера площадью в четверть акра я иду к дому женщины, раненной ножом, а мой щит, что я держу перед собой, сделан из нейлона и хлопка.
Я слышу злобные голоса ночи. Чувствую, как она сжимает мои легкие.
Я могу это сделать, говорю я себе, но у меня дрожат колени. Я гляжу на свои ноги в домашних тапках, утопающие в траве. «Клянусь делать все возможное для исцеления и поддержания здоровья…»
Теперь ночь завладела моим сердцем и стискивает его в когтях. Я сейчас взорвусь. Взорвусь.
«…и ставить интересы других людей превыше собственных».
Джейн, я иду. Я продвигаю вперед одну ногу. Мое тело оседает, оседает. Раз, два, три, четыре.
В отдалении завывают сирены, как плакальщицы на поминках. Кроваво-красный свет заливает купол зонта. Помимо своей воли я поворачиваюсь в сторону шума.
Воет ветер. Меня ослепляет свет фар.
Раз-два-три…
Пятница,
5 ноября
Глава 35
— Наверное, надо было запереть дверь, — пробурчал Эд, после того как Оливия вылетела в коридор.
Я повернулась к нему.
— А чего ты ждал?
— Я не…
— Что, по-твоему, могло произойти? Что я тебе говорила?
Не дожидаясь ответа, я вышла из номера. Эд шагал следом, бесшумно ступая по ковру.
В фойе из-за стойки выглянула Мэри.
— У вас все в порядке, народ? — хмурясь, спросила она.
— Нет, — ответила я, и одновременно со мной Эд сказал «да».
Оливия сидела в кресле у камина с заплаканным лицом, в свете огня ее щеки блестели как лакированные. Мы с Эдом пристроились по бокам от нее. У меня за спиной в камине потрескивали дрова.
— Ливви… — начал Эд.
— Нет! — Она замотала головой.
Он попытался снова и прошептал:
— Ливви…
— Твою мать! — взвизгнула она.
Мы оба отпрянули, я чуть не свалилась на каминную решетку. Мэри спряталась за стойку, изо всех сил стараясь игнорировать нас, народ.
— Где ты слышала это слово? — спросила я.
— Анна, — произнес Эд.
— Не от меня.
— Дело не в этом.
Он был прав.
— Ягодка моя, — гладя ее по волосам, сказала я. Она снова затрясла головой, уткнулась в диванную подушку. — Ягодка.
Эд накрыл ее ладонь своей, но она отодвинула его руку.
Он беспомощно посмотрел на меня.
«Ребенок плачет у вас в кабинете. Что надо делать?» Первый курс детской психиатрии, первый день, первые десять минут. Ответ: надо дать ребенку выплакаться. Конечно, вы слушаете его, стараетесь вникнуть, утешить, просите глубоко дышать — но даете ему выплакаться.
— Дыши глубже, ягодка, — пробормотала я, положив ей ладонь на голову.
Она закашлялась.
Прошла минута. В помещении было прохладно. В камине трепетало пламя. Потом Оливия что-то забормотала в подушку.
— Что? — переспросил Эд.
Подняв голову, Оливия буркнула в сторону окна:
— Хочу домой.
Я взглянула на ее запачканные щечки, дрожащие губы, хлюпающий нос, потом перевела взгляд на Эда, на морщины у него на лбу, мешки под глазами.
Неужели я сделала это с нами?
Снег за окном. Я смотрела, как он падает, видела, как мы трое отражаемся в стекле — мой муж, моя дочь и я, сгрудившиеся у камина.
Повисло молчание.
Я встала, подошла к стойке. Мэри взглянула на меня, сложив губы в натянутую улыбку. Я улыбнулась в ответ.
— Метель… — начала я.
— Да, мэм.
— Она… уже близко? Ехать на машине безопасно?
Мэри нахмурилась, забегала пальцами по клавиатуре.
— Сильный снегопад начнется примерно через пару часов, — сообщила она. — Но…
— Тогда мы, пожалуй… — перебила я ее. — Извините.
— Я лишь хотела сказать, что снежные бури сложно прогнозировать. — Она бросила взгляд поверх моего плеча. — Хотите уехать, народ?
Повернувшись, я взглянула на Оливию в кресле, скорчившегося рядом с ней Эда.
— Пожалуй, да.
— В таком случае, — посоветовала Мэри, — сейчас самое время отправляться в дорогу.
Я кивнула:
— Можно счет, пожалуйста?
Она проговорила что-то в ответ, но я услышала только вой ветра и треск пламени.
Глава 36
Похрустывает перекрахмаленная наволочка.
Шаги поблизости.
Потом тишина — но какая-то странная, незнакомая тишина.
Мои глаза широко раскрываются.
Я лежу на боку, смотрю на радиатор.
А над радиатором окно.
За окном кирпичная кладка, зигзаг пожарной лестницы, приземистые трансформаторы.
Еще одно здание.
Я лежу на двух односпальных кроватях, туго запеленутая в простыни. Покрутившись, пытаюсь сесть.
Падаю на подушку, осматриваю комнату. Она маленькая, скромно обставленная, по сути дела, мебели почти нет — пластиковый стул у стены, стол орехового дерева у кровати, на столе бледно-розовая коробка с бумажными салфетками. Настольная лампа. Узкая ваза, пустая. Тусклый линолеум на полу. Напротив меня закрытая дверь с матовым стеклом. Над головой оштукатуренный потолок с флуоресцентными лампами…
Мои пальцы комкают одеяло.
Начинается…
Дальняя стена отодвигается от меня, дверь съеживается. Я смотрю на стены справа и слева от себя, вижу, как они отдаляются друг от друга. Потолок дрожит, скрипит, вскрывается, как крышка банки с сардинами, слетает, словно крыша, сорванная ураганом. Из моих легких стремительно уходит воздух. Пол громыхает. Кровать трясется.
И вот я лежу на вздымающемся матрасе в этой деформированной комнате, и мне нечем дышать. Я тону в этой кровати, я в ней умираю.
— Помогите, — кричу я, только это не крик, а шепот, который с трудом выползает из глотки и размазывается по языку. — Помоги-те, — повторяю я попытку и на этот раз прикусываю язык.
Ощущение такое, будто я укусила оголенный провод. Кажется, будто воспламеняется запал и происходит взрыв. Раздается мой пронзительный вопль.
Я слышу раскаты голосов, вижу, как в дальнюю дверь проскальзывает толпа теней, как они устремляются ко мне широкими шагами через бесконечную комнату.
Я снова кричу. Тени сбиваются в кучу, окружают мою кровать.
— Помогите, — умоляю я, судорожно хватая ртом воздух.
Потом в мое тело входит игла. Это сделано так умело, что я почти ничего не чувствую.
На меня накатывает волна, бесшумная и гладкая. Я плаваю в какой-то сверкающей пучине, глубокой и прохладной. Вокруг меня, как рыбы, снуют слова.
— Приходит в себя, — бормочет кто-то.
— …стабильна, — говорит кто-то еще.
А потом ясно, словно я только что вынырнула и вытряхнула воду из ушей, слышу:
— Как раз вовремя.
Я поворачиваю голову. Ощущение, что она лениво покачивается на подушке.
— Я уже собирался уходить.
Теперь я вижу его, то есть бо́льшую его часть — на то, чтобы рассмотреть этого человека целиком, у меня уходит какое-то время, потому что я напичкана лекарствами (мне ли этого не знать) и потому что он жутко большой. Просто гора, а не мужчина. Иссиня-черная кожа, мощные плечи, широченная грудь, густая темная шевелюра. Костюм не облегает, а словно цепляется за него с какой-то безысходностью, не справляясь со своей задачей, но стараясь изо всех сил.
