Но я быстро пришел в себя.
— Не пойму. — Я пожал плечами, бережно сложил вырезку и вернул ей. — При чем здесь Ролстон? Вы хотите сказать, что это как-то связано с его безумием?
Я изучал ее лицо в поисках разгадки, но оно представляло собой безукоризненную маску.
— В общем, нет, — ответила Линда. — Но знаю, у него были какие-то дела с одним человеком — он выполнял некое важное поручение, связанное с церковью Пресвятой Девы. От людей не укрылось то, что вскоре после этого его здоровье пошатнулось.
Я засмеялся.
— А я слышал, он просто здорово перепил.
— Возможно.
— Да, Джон слишком злоупотреблял ночной жизнью… Но все-таки не понимаю, отчего у него поехала крыша и зачем он разгромил свою студию. Такой приятный человек. Впрочем, довольно о Ролстоне, — сказал я, желая сменить тему. — Я хочу узнать побольше о вас.
Мы оба были достаточно взрослыми и опытными для того, чтобы понять, что это наводящий вопрос. Банальный, но такой эффективный.
Линда молчала. Она равнодушно смотрела в пространство, как будто что-то вспомнила. После краткой паузы музыка заиграла громче; танцпол, услышав ритмы «Роллинг Стоунз», оживился.
Я поменял тактику:
— Отличная музыка. Может, немного потанцуем?
— Конечно, — согласилась она, поднимаясь со стула.
Я взял ее за руку и вывел на танцпол. Длинные волосы Линды цвета воронова крыла развевались, как плащ, юбка приоткрывала длинные смуглые ноги. Общение с Линдой возбуждало; я как будто бросал вызов непостижимой тайне, которая только и ждала своего героя.
Возможно, виной тому стала жара или двойная текила, но меня слегка пошатывало, когда мы возвращались на место. Мы сели за столик, и она быстро выпила мартини, потом еще два. Если она пыталась не отстать от меня, то ей это неплохо удавалось. Или у нее на уме было что-то еще?
Вскоре Линда заметно опьянела. Я по глупости посмеялся над тем, как она бормочет, в ту секунду, когда к нам подошел официант. У нее тут же испортилось настроение.
— Над чем вы смеетесь? — спросила она. — Только не говорите, что священник, который в вас сидит, осуждает меня.
Ее недокуренная сигарета по-прежнему дымилась в пепельнице. Линда затянулась.
— Я не люблю, когда надо мной смеются. Вы поняли?
— Я вас не осуждаю. Успокойтесь.
— Все мужчины одинаковы, — сказала Линда. Взгляд у нее был тусклый и безумный. Она потянулась за своим стаканом и опрокинула его, выплеснув содержимое на скатерть. — Я ухожу.
Она порывисто встала и зашагала к двери.
Я быстро расплатился и поспешил следом за ней. Она торопливо шла по дороге. У нее сломался каблук. Линда выругалась вслух и остановилась, чтобы разуться. Я приблизился.
— Господи, Линда, успокойтесь.
Она разозлилась еще сильнее.
— Проваливайте!
Я схватил ее за запястье.
— Остыньте. Что с вами такое?
Она попыталась оттолкнуть меня и вырваться из моих крепких объятий. Судя по всему, Линда себя не контролировала, и я не собирался просто так ее отпустить. Оставалось еще много вопросов без ответа. Свободной рукой она ударила меня и потребовала:
— Отпусти!
— Прекратите, Линда, вы слишком много выпили, — упрекнул я, выпуская ее запястье. — А я думал, что мы… друзья.
— Друзья? — Она рассмеялась. — Не смешите меня. Вы даже не знаете, что происходит.
Я крепко взял ее за плечи и развернул к себе.
— Что вы хотите этим сказать?
Она плюнула мне в лицо. Теплая слюна стекала по моей щеке.
Я стиснул Линду сильнее и стал ее страстно целовать. Она попыталась меня укусить. Наши языки соприкоснулись, и Линда уступила. Вкус ее губ был горько-сладким от алкоголя. Я чувствовал, как обмякает ее тело во время страстного поцелуя. Она тяжело дышала, шелковистые волосы растрепались, алая губная помада смазалась. Слегка откинув ее голову назад и держа за волосы, я взглянул в синие глаза.
И снова сказал глупость:
— Значит, подо льдом есть капелька тепла?
Она без предупреждения хлестнула меня по лицу. Меня пронзила острая боль, на секунду я застыл от удивления, а потом увидел, как она бежит по булыжной мостовой, держа в руках туфлю со сломанным каблуком. Нужно было немного выждать, не показывать ей, что я собираюсь сделать.
Я последовал за ней как можно более ненавязчиво. Улицы были темные и по мере удаления от гавани становились все уже. Слышно было цоканье каблука Линды по булыжникам, но саму ее не видно.
После десятиминутного осмотра аллеи я наконец увидел, как Линда поднимается по лестнице за углом. Оставаясь в тени, так чтобы она не могла меня заметить, я наблюдал за ней, пока Линда не исчезла за низкой оградой внутреннего дворика. На стене дома был выцарапан номер 9. Теперь я был уверен, что не забуду эту узкую лестницу и увитый виноградом забор.
Что бы ни собиралась делать Линда, я хотел выяснить, какую игру она ведет. Хмель не мог служить объяснением ее поведения.
В ночном воздухе висел тяжелый запах жасмина. Я долго стоял в тени и размышлял, что делать.
Белые дома нависали надо мной, словно стены гробницы. Я думал об иконе, грядущей поездке на Тинос, Ролстоне и его безумии. Наверное, глупо было надеяться, что афера с иконой сойдет гладко. Говорят, копировать тиносскую икону — значит, ссориться с богами, но я решил довести дело до конца. По крайней мере выясню, что случилось с Джоном.
Глава 4
Маленький паром «Иос» неторопливо двигался к Тиносу. Мне нужно было удалиться от всего, что отвлекало мое внимание на Миконосе, и взглянуть на происходящее под иным углом. Кроме Юджина, никто не знал, куда я еду.
Я сидел на палубе парома, с маленькой чашечкой греческого кофе в руке. Утренний туман только начинал подниматься с отдаленных островов. Они как будто плыли, наподобие кораблей-призраков; Парос и Сирос оттеняли синими и фиолетовыми оттенками охры береговую линию Антипароса; на скалистом мысу Кипра, на фоне зеленовато-голубого неба, стояли темные, похожие на мазки кистью деревья. Это создавало иллюзию сна; неописуемое ощущение того, что время остановилось.
Перегнувшись через перила, я смотрел в темно-синие глубины моря. Из-за легкого ветерка по поверхности воды бежали барашки; нос парома то и дело орошало брызгами. Мысленно я возвратился к своему дому в Калифорнии и подумал о разговоре с Риком и его заманчивом предложении. Те пятнадцать тысяч, которые Рик вручил мне в качестве аванса, уже практически разошлись. Если я сейчас сбегу и вернусь в Штаты, не выполнив обещанного, то не только потеряю галерею, дом и машину, но даже, вероятно, сяду в тюрьму за мошенничество. Андерсен не просто коллекционер — он гангстер. Трудно даже представить себе, что он может сделать. Он не остановится ни перед чем, даже перед убийством, ради достижения собственных целей. Я слишком далеко зашел, чтобы отступать сейчас. Я выбрал свою судьбу.
Паром громко загудел: мы приближались к порту. Береговая линия Тиноса находилась достаточно близко, чтобы я мог разглядеть тесные ряды светлых построек, из которых и состоял город. Над плоскими крышами виднелась колокольня церкви Панагии Евангелистрии. Пункт назначения. Знаменитый храм Богородицы, где хранится чудотворная икона.
Я смешался с прочими пассажирами на палубе, пытаясь сойти за обыкновенного туриста — в широких брюках кремового цвета, красной гавайской рубашке и неизменным фотоаппаратом на шее. Я достаточно загорел и мог выдать себя за человека, который недавно прибыл в Грецию.
Маленький паром медленно развернулся и подошел к причалу. Неразборчиво вопя, люди на пристани бросились ловить и крепить канаты. Спустили трап. Машины, пикапы, трейлеры, мотоциклы и пассажиры, нагруженные рюкзаками и сумками одновременно, беспорядочной толпой, двинулись на причал. Мне с трудом удалось выйти из едкого облака автомобильных выхлопов.
Морщинистую пожилую женщину с резной деревянной палкой в заскорузлых руках толкающаяся толпа едва не сбросила с причала. Я удержал ее, и она взглянула на меня с беззубой улыбкой; в слезящихся глазах можно было прочесть безмолвную благодарность. Она несла огромный букет розовых и белых гвоздик.
