Жюль показал ему значок.
Лицо интерна стало жестким.
— Да?
— В какой палате находится Себастьян Рамирес?
— Его здесь нет.
— Он покинул больницу? — Беттингер не нашел упоминаний об этом в интернете, но последняя статья о Себастьяне появилась две недели назад. — Он поправился?
Интерн невесело рассмеялся.
— Вы шутите?
— Но он выписался?
— Я бы сказал, исчез.
— Когда?
— Вчера.
Полицейский вспомнил серию звонков на телефон Доминика, когда они ехали в «Сычуаньский дракон» — тогда напарник сказал ему, что они от его бывшей жены.
— Во время ланча? — уточнил Жюль.
— Именно в это время мы обнаружили, что он пропал, хотя вечером Рамирес попросил нас задержать завтрак, так что это могло произойти и раньше.
— Вы сообщили в полицию?
— Мы не обязаны это делать.
Беттингер сообразил, что Тэкли и Доминик узнали об исчезновении Себастьяна от человека, который был дружелюбнее его нынешнего собеседника.
— У меня очень много дел, — нетерпеливо сказал интерн. — В хороший день мне приходится делать работу трех человек. Сегодня плохой.
— Где он сейчас?
— Дома. Или в Северной Корее.
— Есть ли какая-то причина, заставляющая вас вести себя как дикобраз?
— Это помогает мне не заснуть.
— Мне показалось, что вам не нравится мой значок.
— Я оскорбил ваши чувства?
Полицейский решил смягчить подход.
— Я здесь недавно — меня перевели из Аризоны, начал работать на этой неделе — и интересуюсь вашим мнением. Вежливо и доброжелательно. С коробкой сливочно-шоколадных конфет, обвязанной голубой ленточкой.
Стажер оценил искренность детектива и, казалось, его удовлетворило то, что он увидел.
— Я каждый день имею дело с телами, которые отказывают, и телами, которые разваливаются на части. Вот чем я занимаюсь. Именно такие вещи происходят в этой больнице, в особенности в отделении интенсивной терапии. Мы стараемся помочь людям поправиться — или хотя бы почувствовать себя лучше. Но из того, что я вижу, следует, что полицейские в Виктори находятся на другой стороне баррикад, они заодно с раком и автомобильными катастрофами.
— Себастьян — рецидивист. Он…
— Поэтому он заслужил то, что вы с ним сделали? — резко спросил врач. — Он страдает недержанием, прикован к инвалидной коляске и дышит одним легким — и так будет до конца его жизни. Каждый день. Вот что полиция Виктори с ним сотворила — после того как на него надели наручники, — и он такой не единственный.
У Беттингера не возникло сомнений в правдивости слов интерна.
Медик откашлялся.
— Как вы думаете, почему Рамирес не стал выдвигать обвинений против вас? — поинтересовался он. — Его попросил Санта?
Детектив принял подачу.
— Вы хотите сказать, что ему кто-то угрожал?
— Я ничего такого не говорил. — Голубые глаза интерна стали холодными. — Это сказали вы.
В воздухе повисло напряженное молчание.
— Если вы не намерены официально задержать меня, — продолжил медик, — я возвращаюсь к работе — туда, где испражнения не носят значки.
Существо, живущее во рту Беттингера, ничего не ответило.
Глава 21
Все слушают Зволински
Беттингер вошел в большой белый холодильник, исполнявший роль полицейского участка, сел за свой письменный стол и прикрепил к значку кусочек черной ленты, полученной от секретарши. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что в участке собралась основная часть полицейских Виктори, в том числе Хуан и Перри, которые пили кофе возле растения, не имевшего листьев. Отсутствие Тэкли и Доминика Жюля не удивило.
В помещении царила невероятная тишина, и всякий раз, когда оживал телефон, его звонок казался оглушительным. Беттингер просеивал сведения из досье Себастьяна Рамиреса, размышляя, могли ли Алисса и дети узнать о казнях его коллег через интернет или из новостей.
В девять часов появился инспектор Зволински. Он был одет в черное, а костяшки его пальцев покраснели из-за ударов, которые он обрушил на боксерскую грушу, — Жюль не знал, была ли она неодушевленной или ее роль исполнял живой человек. Инспектор поднялся на помост, повернулся и посмотрел на служащих, офицеров и следователей, находившихся в притихшем участке.
— Вам не следует общаться с прессой. — Слова начальника эхом разнеслись по помещению, усиленные мощными мехами в его груди.
Все молча слушали.
— Если к вам начнут приставать эти шакалы, — продолжал Зволински, — отправляйте их к моему секретарю, она с ними разберется. Я говорю о двух газетах — «Виктори кроникл» и «Нэшнл»; остальные пусть питаются их вонью. Увеличивать их тиражи и развлекать читателей не входит в список моих приоритетов. Мы имеем дело со злобным дерьмом.
Зазвонил телефон.
Ирэн Белл протянула руку и вырвала шнур из розетки.
— Все прежде приоритетные дела отступают на второй план. Энтони Джанетто любил… — Голос шефа пресекся, его глаза заблестели.
Зазвонил другой телефон, и Лэнгфорд бросил аппарат в мусорную корзину.
Инспектор ударил пурпурным кулаком по открытой ладони и откашлялся.
— Энтони Джанетто любил оценивать вещи — как будто он кинокритик или что-то подобное. Отыскать тех, кто это сделал с ним и с Дейвом Стэнли, заслуживает оценки в десятку для каждого из нас. Всякий, кто получит девятку или меньше, проведет со мной время в боксерском ринге.
Беттингер знал, что босс не блефует.
— Каждый коп должен быть на улице еще до того, как я избавлюсь от утреннего дерьма, — именно этим я буду заниматься, беседуя с газетчиками, — продолжал Зволински.
Один из служащих поставил массивный термос возле его правой руки.
— Я говорил с семьей Дейва Стэнли, — говорил инспектор. — Они хотят, чтобы служба прошла в Небраске, поэтому завтра мы отправим тело туда. Каждый из вас пошлет цветы и открытку его родителям. Напишите хотя бы семьдесят пять слов о том, каким замечательным был Дейв Стэнли. И никаких вонючих электронных посланий. Если у вас получится семьдесят четыре слова или меньше — или вы просто забудете это сделать, — вы проведете со мной некоторое время в ринге. А еще вчера вечером я побывал дома у Джанетто. Говорил с его женой. — Глыбы, из которых состояло лицо Зволински, дрогнули, и на лице появилось жалкое выражение. — Она хочет службу по полной программе — с почетным караулом — в пятницу. Если кто-то опоздает, он будет оставаться со мной в ринге, пока не потеряет несколько зубов.
Босс немного помолчал, чтобы все запомнили его угрозы.
— И я не хочу, чтобы миссис Джанетто услышала на службе банальные слова, — объявил он. — Только не дрянь вроде «мы стараемся изо всех сил». Я намерен показать ей фотографии убийц — их мертвые тела на улице или подонков, сидящих в тюрьме с закатанными перед смертельной инъекцией рукавами. Не ставьте меня в неудобное положение. Не ставьте нас в неудобное положение.
Зволински выпил кофе, словно это была вода. Выдохнув пар, он помассировал свой жесткий живот, продолжая пристально наблюдать за собравшимися полицейскими.
— У вас три минуты.
Ножки стульев заскрипели по линолеуму, тела взлетели в воздух.
Беттингер вытащил лист бумаги из древнего принтера и направился к двери. Туда же устремились и другие полицейские, уважительно кивая Шэрон, которая сидела за столиком дежурного и вытирала глаза бумажной салфеткой (еще утром все узнали, что она встречалась с Дейвом Стэнли). Груда шоколадных батончиков лежала рядом с ее большим телефоном, где их оставил инспектор Зволински.
Жюль застегнул парку, вышел из участка и направился в сторону своего желтого хетчбэка. Зазвонил его сотовый телефон, и он поднес трубку к уху.
— Да?
— Я кое над чем работаю, — сказал Доминик. — Встретимся позже.
— Не торопись.
Детектив сел за руль хетчбэка и закрыл дверцу. На переднее пассажирское сиденье он положил распечатку с домашними адресами Себастьяна Рамиреса, Маргариты, старшей сестры дилера, и белой женщины по имени Мелисса Спринг, которая регулярно навещала его в больнице и, предположительно, являлась его подружкой.
