Он собирался сделать Монторси предложение.
Он знал, что тот отвердеет душой. Он знал, что тот согласится.
Инспектор Гвидо Лопес
Ты — культура, которая содержит нас всех, время вот-вот истечет, так скорее же говори, больше почти нет времени, расскажи нам.
Дон де Лилло. «Экстаз атлета, принятого в небо»
Милан
27 марта 2001 года
15:40
Было поздно. Слишком поздно.
Лопес: немногим менее часа до начала Черноббио. Где они нанесут удар? В ISPES, перед Медиобанком? Или прямо в Черноббио? Кто нанесет удар?
То, что он нашел в бумагах, не годилось. Никуда не годилось. 27 октября 1962 года: вероятно, начало всего. Энрико Маттеи, вероятно, стал первой жертвой Ишмаэля. Инспектор Давид Монторси — вероятно, второй жертвой.
Однако раньше всех был ребенок на Джуриати. И теперь тоже — еще один ребенок на Джуриати.
Бесполезно. Все бесполезно. Ишмаэль велик.
Он искал сведения об отставке инспектора Давида Монторси. Официальная бумага, составленная спустя шесть месяцев после смерти его жены: «СЛУЖЕБНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ — ОТСТРАНЕН». Ничего больше. Никакой мотивировки. Никакого намека на последующее назначение.
В телефонном справочнике — никакого Давида Монторси. В списках управления — никакого Давида Монторси.
Два часа. Нужно двигаться.
* * *
На машине. Всего несколько минут пути: вылетели пулей. Улица Филодрамматичи. Здание Медиобанка — скромное, мрачное. У входа в ISPES, Институт политических, экономических и социальных исследований, впечатляющее сборище народу. Сантовито беседовал с каким-то американцем. Калимани переговаривался с группой агентов. Четырехугольная площадь была оцеплена. Лопес бросил взгляд на крышу Медиобанка: люди, одетые в темное, каски, винтовки с оптическим прицелом. Из Медиобанка выходила группа американцев: возможно, и там все проверяли. Повсюду — саперы.
Он пошел на пьяцца делла Скала. Там плотной стеной стояли карабинеры. Их оставили вне больших игр, они распоряжались в районе за пределами четырехугольника. Несколько туристов. Несколько прохожих.
К Палаццо Марино, туда, откуда прибудут машины с Большими Шишками, — бесконечная цепь агентов управления.
Он узнал нескольких приятелей из спецслужб. Остановился поговорить с ними. Они все знали об Ишмаэле. Знали о Париже, о Гамбурге, о Брюсселе. В конечном счете они были оптимистами: ведь и в Париже Ишмаэль потерпел поражение. Лопес попрощался с ними. Подумал о ребенке с Джуриати. О Маттеи. О Монторси.
Ишмаэль никогда не терпит поражений.
Вошел в бар в начале улицы Манцони, рядом с книжным магазином. Кофе — отвратительный. Позвонил Лауре — занято. Вернулся к ISPES.
Сантовито, Калимани, Лопес — совещание-летучка. Они будут играть в качестве свободных защитников, внутри здания. И на вилле д'Эсте тоже, и в Черноббио. Усилили патрулирование на дороге между Миланом и Черноббио — ничего подозрительного. Американцы с детекторами проверили все внутри ISPES — место было чистым, никаких взрывных устройств. Калимани со своей командой займется первым этажом. Лопес со своими — конференц-залом на втором этаже.
Начали. Оставалось двадцать минут до прибытия приглашенных.
* * *
На втором этаже — дурные вибрации. Черные вибрации. Мраморный пол, очень блестящий. Стены грязно-белого цвета. Лопес выбрал шесть человек. Охрана в туалете. Входили и выходили американцы, люди из спецслужб. Служебные посещения — пусто. Кабинеты — пусто. Коридор, идущий вдоль четырех стен здания. Шестнадцать кабинетов, и в центре — конференц-зал. Почти каждый угол поставлен под видеонаблюдение. Не под видеонаблюдением: кабинеты, служебные помещения и туалет. На верхнем этаже архив, превращенный в зал по координированию операций — вероятно, совместных операций американцев, спецслужб, полиции и карабинеров. Лопес расставил цепочку своих людей: по одному с каждой стороны, чтобы все контролировать. Два оставшихся агента — в конференц-зал. Он сам будет свободно передвигаться по помещению.
В конференц-зале — техники аудио- и видеотрансляции, работы вокруг экрана; агенты спецслужб, проверяющие кресло за креслом: нет ли чего-либо подозрительного; повсюду американцы. Рации, наушники.
Сигнал. На первом этаже открывают двери для приглашенных.
Лопес спустился ко входу. Калимани был в исступлении. Сантовито находился в архиве, в зале по координированию операций, на третьем этаже. Участники должны показывать свои приглашения на трех заградительных кордонах. Американцы и люди из спецслужб следовали за ними, проверяли также между одним кордоном и другим. Три пропускных детектора и двое американцев с ручным детектором — более чем достаточно.
Список приглашенных: 572 человека. Мерзкая работенка. На это потребуется полчаса. Потом прибудут Большие Шишки.
Среди гостей — воротилы миланской экономики; политики из Рима; журналисты всех основных изданий. Они медленно двигались по зданию: операции контроля были сложными. Обыскивали сумку какого-то журналиста: разразился скандал.
Калимани вдруг лихорадочно заговорил:
— Джакомо говорит, что американцы отдали распоряжение не пускать журналиста.
— Кто он такой?
— Американец. Я не понял. Его зовут Линдон Гэллоудет. Если он окажет сопротивление, вмешиваемся мы. Американцы намереваются остановить его.
Они прочли список: «Линдон Гэллоудет, «Интернэшнл интеллижденс ревью»». У них не было ни малейшего представления, кто это такой.
Замешательство. Громкие голоса. Четыре агента спецслужб — одновременно на одного человека. Лопес и Калимани бросились туда. Это был Гэллоудет. Его остановили.
Ситуацию взял под контроль Лопес. Журналист поднял шум, это был молодой парень. Он хотел войти и честил всех вокруг. Лопес велел увезти его прочь на машине. В управлении надо будет вечером проверить задержанного, как только окончится переезд в Черноббио.
Красивые сучки, как на показе мод. Ни в одной Лопес не заметил ничего подозрительного. Морщинистые старики, один из них закутан в белый шарф, кашне, на которое ушла бы пара зарплат Лопеса. Журналисты — лавиной. С той стороны подъезда — стена фотографов.
У Калимани — паранойя. Сантовито поблизости не показывался: кто знает, как он там развлекается, в центральном зале, наверху, в архиве, среди Тех, Кто Имеет Значение. Он начал свой тур вальса. После Черноббио — прочь из отдела расследований, чтобы принять назначение в Риме. Кусок дерьма. Лопесу вспомнился шеф отдела расследований 1962 года, которого отстранили от дел.
Рано или поздно отдел отстранят и Сантовито.
Политики, важные персоны. Мэр Милана: он пожимал руки, улыбаясь на восемьдесят два зуба, с блестящей лысиной, очки в легкой оправе. Раздражающее впечатление. Наикатоличнейший губернатор региона. Депутаты, мелкими группами, улыбающаяся говядина. Женщины за пятьдесят — пергамент с дорогой косметикой. Дерьмо. Дерьмо повсюду. Воспоминание о том, как Лаура сказала ему накануне вечером: «Почему ты этим занимаешься?»
От отчаяния. Он занимается этим от отчаяния.
Никаких следов Ишмаэля. Последние гости, с одышкой. Маски беспокойства. Козлы.
Потом — шум.
Прибывали машины Больших Шишек.
Инспектор Давид Монторси
Мы несем на себе груз сомнительной наследственности.
Эби Уорбург. «Возрождение древнего язычества»
Милан
29 октября 1962 года
02:40
Возвращение в Милан с помощником Крети. Квартира на улице Подгора. Три комнаты, ванная. Монторси выпил стакан теплой воды. Проглотил таблетки. Там было две постели. Молчаливый тип из спецслужб растянулся на той, что была ближе к окну. Монторси даже не стал раздеваться. Натянул на себя темно-коричневое одеяло с полосками цвета кофе с молоком. Постарался заснуть. Кости, казалось, были раздроблены. Лекарства произвели свое действие: он почувствовал, как в мозгу у него открылся бессмысленный ночной волдырь. Он ощущал тяжесть под языком, горячий круглый камень, который мешал ему говорить. Но он не хотел говорить. Он видел зубы Мауры, ему казалось, будто он трогает ее холодные пальцы, прекрасные веснушки. Ему не удавалось плакать.
