— Но вы пригласили меня не на кофе, верно?
У Берта было чувство, что они знакомы тысячу лет и будто ведут привычную игру. В то же время все, что она говорила, было для него новым и интересным.
— Конечно нет! Это было бы глупо. Я хочу поговорить с вами о моей дочери.
Берт кивнул: так он и думал.
— Я беспокоюсь о Ютте и Мерли. Успокойте меня, пожалуйста. Не могли бы вы рассказать, как идет расследование? У вас уже есть подозреваемые?
Берт отставил тарелку.
— Вы же знаете, что мне запрещено говорить об этом.
Здесь ему следовало разозлиться, но он отчего-то не злился. Он был рад, что она позвонила.
— Я клянусь, что все, сказанное вами, не выйдет за пределы этого дома. — Имке улыбнулась со всей искренностью, на которую была способна.
Берт подозревал, что прежде всего в ней говорит писательская жажда к исследованиям, а уж потом материнские чувства.
— К нам поступает много информации от граждан, — уклончиво начал он, — но на поверку ее ценность не подтверждается. Так что пока ничего новенького.
— А я читала стихи Каро, — сообщила ему Имке. — Очень талантливые. Но вы, должно быть, уже успели их изучить.
Берт кивнул, удивившись тому, что она до них добралась, но промолчал.
— Вам не показалось, что в них содержатся намеки на личность убийцы?
— Ну… если только знать наверняка, что ее убил последний бойфренд. Но этого как раз мы и не можем утверждать.
— Но ее стихи описывают очень темную и опасную любовь.
— Не факт, что она закончилась убийством. — При этих словах Берту пришло в голову, что настоящая любовь только такой и бывает, но он, конечно, опять промолчал.
Имке внимательно смотрела на него, будто читала мысли.
— Понимаете, мне дурно становится, как подумаю, что этот человек незаметно бродит где-то рядом с моими девочками, — призналась Имке, — и помочь им нечем.
— Фантом просто, — согласился Берт. — Я также читал дневник Каро, но и там ничего конкретного не указано. Никаких реальных нитей, что вывели бы нас на него. Досадно. Но вместе с тем нельзя войти в чужую жизнь, не оставив там следов.
— Особенно в жизни любимого человека. — Имке откинулась на спинку стула и положила ногу на ногу. — Вы все-таки не думаете, что Ютте и Мерли угрожает опасность?
Берт уже заметил, что ее тактика состоит в том, чтобы убаюкать его, усыпить бдительность, а затем огорошить неудобным вопросом, так что он был готов к такому обороту.
— Утверждать не могу, — ответил он.
— Спасибо, ваш ответ дает много пищи воображению, — усмехнулась она. — А вы представляете, каково мне наблюдать, как мой ребенок ходит по краю пропасти, не имея средств уберечь его?
— Отправьте их куда-нибудь отдохнуть, — предложил Берт, — сейчас ведь каникулы.
— Именно об этом я и хотела поговорить с вами.
— Только дайте мне знать, куда они поедут, — прибавил он, — на тот случай, если возникнут новые вопросы.
— Да, но они не хотят уезжать! В том-то и проблема. И вот я решила попросить вас, чтобы вы поговорили с ними, растолковали им всю опасность их положения. Припугните их, что ли…
— Припугнуть Ютту и Мерли? Вы, наверное, шутите?
— Ах да, им же все нипочем. Будь моя воля, я бы силком притащила их на вокзал и посадила в поезд.
— За чем же дело стало?
— Теперь вы, наверное, шутите.
Они рассмеялись, и последние следы неловкости, остававшейся между ними во время разговора, растаяли.
— Хорошо, — обещал Берт, — я попробую. Но многого не ожидайте.
Имке проводила его до машины. Пожимая ему руку, она поднялась на цыпочки и быстро поцеловала его в щеку.
Выехав на шоссе, Берт поставил в плеер диск Джона Майлза и поддал газу. Он был не из тех мужчин, что заводят романы на стороне. Он любил свою жену и детей. Его устраивала его жизнь, и он не хотел никаких осложнений. Ему никогда в голову не приходило сближаться со свидетельницами или другими женщинами, с которыми он сталкивался по работе.
Нет, это невозможно. Имке Тальхайм и он. Немыслимо. Как вода и огонь. Горы и равнины. Свет и тень.
На диске заиграла «Музыка была моей первой любовью». Когда Берт слышал эту песню, ему казалось, что стоит расправить руки — и он взлетит. Он прибавил громкости. Машина словно парила над дорогой.
Как она смеется. Как склоняет голову, когда слушает тебя. Как двигается. И почему она его поцеловала? Нет, у них нет будущего.
Берт только сейчас понял, что песенка чересчур сентиментальна, но от этого он не стал меньше любить ее. По спине пробежала дрожь, волосы на руках поднялись. Ему пришлось крепче сжать руль, дабы не повернуть назад и не совершить самую большую глупость в своей жизни.
Не успела Имке войти в дом, как позвонил Тило. Нежность в его голосе была как раз тем, чего ей сейчас не хватало. Она рассказала ему о встрече с Бертом Мельцигом, не упомянув лишь о поцелуе.
Тило не прерывал ее, хотя в действительности у него не было времени.
— Может быть, они послушают его, а то я уже не знаю, что и делать, — говорила Имке. — Кстати, я отправила к ним слесаря, чтобы заменил замок во входной двери.
— Хорошая идея, — одобрил Тило.
— Да, у меня бывают и такие.
Имке почувствовала, что на другом конце провода Тило улыбнулся, и вдруг ощутила невероятную близость к нему.
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что ты есть.
Потом она долго сидела с трубкой в руках, злясь на себя и на свою злосчастную несдержанность. Поцелуй в щеку ровным счетом ничего не значил. Но знает ли об этом комиссар?
Я и не догадывалась, что Каро бывала во стольких кафе и бистро. И что у нее было столько знакомых. Они хорошо о ней отзывались, а некоторые даже плакали, когда видели ее фотографию. Но никто не видел ее парня.
— А это он?..
Даже подумать об этом было трудно, а выговорить и вовсе невозможно. Нам с Мерли он уже снился. Мы обе боялись засыпать.
— Опять ничего! — Мерли со стоном вычеркнула из списка бар «Какаду». — Я просто с ног валюсь и умираю от голода. А ты?
Я заглянула в список у нее в руке — следующим номером у нас значилось кафе «Башня».
— Ну вот, там и поедим, идет?
Одна мысль о еде придала нам сил. Мы, воодушевленные, прибавили шагу. Кто-то должен был видеть их вместе. Люди не исчезают бесследно, если только они не невидимки!
Интересно, что он чувствовал к этой девушке — Ютте? Чувствовал ли вообще что-нибудь? Он и сам не знал. Наверное, любопытство, не больше. Вместе с Каро он как будто лишился цели. Он устал, выгорел. День за днем он был сам не свой, он будто стоял рядом и наблюдал за собой со стороны. Сначала вызов, брошенный ему Юттой, заинтересовал его. Он задумался, снова зашевелил мозгами. Ему захотелось завоевать ее. Завоевать. Он любил эти гордые слова. Теперь о таких забыли — о гордости, силе, мощи, что в них заложены. Без них не выжить в этом пластилиновом мире. Заставить девушку, которая его ненавидит, полюбить его. Он улыбнулся. Это ему нравилось. Такие игры он любил. Она его не знала. Она не знала о нем ничего. Даже того, что он тот человек, которого она ненавидит.
И было в ней еще кое-что: она была лучшей подругой Каро, что как будто делало ее частью Каро. Если она его полюбит, то, значит, Каро тоже будет любить его. Он улыбнулся сквозь слезы. Может быть, Каро, в конце концов, по-прежнему с ним.
Глава 14
Мысль о сборщиках клубники приходила ему в голову сразу после первого убийства, что было весьма естественно. Вот и теперь он задумался о них. В одном из стихотворений Каро были такие строчки: «Ты идешь по миру в сапогах-скороходах…»
Сезонные рабочие бродили с места на место в поисках работы, нигде не задерживаясь подолгу. Может быть, отсюда этот образ? Неужели Каро влюбилась в сборщика клубники? Он ли убил ее?
Берт выругался. Подумать только — он вынужден черпать доказательства для своих идей в стихах Каро! Вот так источник.
