Тишина. Они оцепенели, ну просто живая картина. Даже Панч застыл, изогнув хвост в виде вопросительного знака.
Я вытираю нос и щеки тыльной стороной ладони. Откидываю упавшие на глаза волосы. Подношу стакан ко рту, осушаю его.
Литл приходит в себя. Одним длинным медленным шагом он пересекает полкухни, не сводя с меня взгляда. Я ставлю пустой стакан на столешницу. Мы смотрим друг на друга через остров.
Он накрывает стакан ладонью. Отодвигает в сторону, словно это оружие.
— Дело в том, Анна, — медленно и тихо произносит он, — что вчера после нашего телефонного разговора я беседовал с вашим врачом.
У меня пересыхает во рту.
— С доктором Филдингом, — продолжает Литл. — Вы упоминали его в больнице. Просто я хотел поговорить с кем-то, кто вас знает.
У меня сердце оборвалось.
— Он искренне о вас заботится. Я не скрыл от него своей обеспокоенности тем, что вы мне, то есть нам, рассказали. А еще я волновался за вас — как вы тут одна в таком большом доме? Ведь вы говорили, что ваши родные далеко и вам не с кем словом перемолвиться. И… и…
И я знаю, что он собирается сказать. Я так ему признательна, да, пусть именно он скажет об этом, потому что он добрый и у него теплый голос, а иначе я бы не выдержала, просто не выдержала…
Но Литла перебивает Норелли:
— Оказывается, ваш муж и ваша дочь погибли.
Глава 74
Никто никогда мне этого не говорил, не произносил эти слова в таком порядке.
Ни врач из отделения экстренной медицинской помощи, который сказал мне: «Ваш муж не выжил», пока врачи занимались моей ушибленной спиной, моей поврежденной трахеей.
Ни старшая медсестра, которая сорок минут спустя прошептала: «Я очень сожалею, миссис Фокс…» Она даже не закончила фразу, в этом не было необходимости.
Ни друзья — в основном друзья Эда, которые выражали мне соболезнования. Увы, я с болью поняла, что у нас с Ливви был слишком маленький круг общения. Да, друзья Эда пришли на похороны, роняли скупые слова. Эти люди могли сказать: «Они ушли от нас» или «Их больше нет с нами». Самые бесцеремонные из них говорили: «Они умерли».
Ни Бина. Ни доктор Филдинг.
А вот Норелли сделала это, разрушила чары, произнесла невыразимое: «Ваш муж и ваша дочь погибли».
Погибли. Да. Они не выжили, ушли от нас, умерли — они погибли. Я этого не отрицаю. Теперь я слышу умоляющий голос доктора Филдинга: «Разве вы не понимаете, Анна, что это такое? Это отрицание».
Абсолютно верно.
И все же, как мне объяснить происходящее? Любому — Литлу, или Норелли, или Алистеру, или Итану, или Дэвиду, или, наконец, Джейн? Я слышу их. Их голоса отзываются эхом во мне, но звучат вне меня. Я слышу их, когда меня переполняет боль утраты; даже могу сказать, что источником этой боли является их смерть. Я слышу их, когда мне надо с кем-то поговорить. Я слышу их в те моменты, когда меньше всего ожидаю этого. «Угадай кто», — скажут они, и я просияю, и мое сердце запоет.
И я отвечу.
Глава 75
Эти слова повисают в воздухе. Реют, как дым.
За плечами Литла я вижу Алистера и Итана с широко открытыми глазами, вижу Дэвида с отвисшей челюстью. Норелли по какой-то причине низко наклонила голову.
— Доктор Фокс…
Литл. Я концентрирую на нем взгляд. Он стоит с той стороны кухонного острова, его лицо освещено ярким послеполуденным солнцем.
— Анна… — говорит он.
Я замираю, просто не в силах пошевелиться.
Он делает вдох, потом задерживает дыхание. Выдыхает.
— Доктор Филдинг рассказал мне вашу историю.
Я зажмуриваюсь. Вижу перед собой лишь темноту. Слышу лишь голос Литла.
— Он сказал, что патрульный обнаружил вас у подножия скалы.
Да. Помню его голос, этот мощный крик, несущийся вниз по горному склону.
— И к этому моменту вы провели там две ночи. Во время метели. В разгар зимы.
Тридцать три часа с того момента, как мы нырнули с дороги в пропасть, до появления вертолета, винты которого с бешеной скоростью крутились у нас над головой.
— Он сказал, что, когда они добрались до вас, Оливия была еще жива.
«Мамочка», — прошептала она, когда ее положили на носилки и укутали маленькое тело одеялом.
— Но ваш муж уже ушел из жизни.
Нет, не ушел. Он находился там, был вполне осязаем, его тело остывало на снегу. «Внутренние повреждения, — сказали мне врачи, — в сочетании с переохлаждением. Вы ничего не смогли бы сделать».
Я многое смогла бы.
— Вот когда начались ваши беды. Ваши проблемы вышли наружу. Посттравматический стресс. Просто… не могу себе это представить.
Господи, как я съеживалась под больничными лампами дневного света, как паниковала в патрульном автомобиле. В какую впадала депрессию в те первые разы, когда выходила из дому, пока наконец не осталась там.
И заперла двери.
И закрыла окна.
И поклялась, что буду скрываться от мира.
— Как я понимаю, вам хотелось быть в безопасном месте. Вас обнаружили почти замерзшей. Вы прошли через ад.
Я впиваюсь ногтями в ладонь.
— Доктор Филдинг сказал, что вы иногда… слышите их.
Я сильнее зажмуриваюсь, чтобы ни один лучик не пробился сквозь веки. «Знаете, это не галлюцинации, — говорила я ему. — Просто мне нравится воображать, что порой они здесь. Механизм психологической адаптации. Я понимаю, что избыточные контакты не идут на пользу».
— Иногда вы отвечаете им.
Чувствую на щеке солнце. «Лучше вам не увлекаться этими разговорами, — предупреждал Филдинг. — Нежелательно, чтобы это вошло в привычку».
— Понимаете, я был несколько сбит с толку, потому что из ваших слов следовало, что они где-то в другом месте.
Я не говорю, что в каком-то смысле это верно. У меня не осталось сил. Я пуста, как выпитая бутылка.
— Вы сказали мне, что расстались с мужем. Что ваша дочь сейчас с ним.
Еще одна фигура речи. Я так устала…
— Вы говорили мне то же самое.
Я открываю глаза. Сейчас свет заливает комнату, тени пропали. Все пятеро выстроились передо мной, как шахматные фигуры. Я смотрю на Алистера.
— Вы сказали, что они живут в другом месте, — скривив губы, с неприязненным видом изрекает он.
Конечно, я никогда не говорила, что они где-то живут. Я осторожна. Но это уже не имеет значения. Ничто не имеет значения.
Литл протягивает ладонь через остров и накрывает мою руку.
— Повторяю, вы прошли через настоящий ад. Должно быть, вы действительно уверены, что встречались с этой леди, — точно так же, как верите, что разговариваете с Оливией и… Эдом.
Перед тем как произнести имя Эда, он выдерживает крошечную паузу, словно сомневается, так ли звали моего мужа, хотя, возможно, просто задает себе темп. Я вглядываюсь в его глаза. Бездонные.
— Но того, что вы придумали, не существует, — вкрадчиво говорит он. — И нужно, чтобы вы освободились от этого.
Ловлю себя на том, что киваю. Потому что он прав. Я зашла слишком далеко. «Это надо прекратить», — сказал Алистер.
— Понимаете, есть люди, которые беспокоятся о вас. — Рука Литла придавливает мои пальцы. Хрустят костяшки. — Доктор Филдинг. И ваш физиотерапевт. И…
Мне так хочется продолжить список. И?.. На миг у меня замирает сердце — кто еще беспокоится обо мне?
— …они хотят вам помочь, — завершает фразу Литл.
Я опускаю взгляд на столешницу острова, на свою руку, накрытую его ладонью. Рассматриваю потускневшее золото его обручального кольца. Рассматриваю свое кольцо.
Становится совсем тихо.
— Врач сказал… сказал мне, что принимаемые вами препараты могут вызывать галлюцинации.
И депрессию. И бессонницу. И спонтанное беспокойство. Но это не галлюцинации. А…
— Возможно, для вас это нормально. Во всяком случае, на вашем месте я воспринимал бы это именно так.
Вмешивается Норелли:
— Джейн Рассел…
