— Я не хочу умирать! Я хочу домой!
— Понимаю, — согласился папочка мерзким слащавым тоном. — Но это невозможно.
— Я хочу домой! — повторила Джессика.
Патрик погладил ее по щеке, она еще сильнее вжалась в спинку кровати.
— Не плачь, сладкая моя. Поверь, когда ты плачешь, ты такая уродина! Просто жуть! Ведь верно, Орели?
Орели на противоположной кровати совершенно окаменела. Она вдруг вспомнила молитву и торопливо прочла ее про себя.
Чтобы ее черед не пришел.
— Скажи ей, что она уродина, когда плачет, — сухо приказал папочка.
Наручники стучали о металлические прутья, Орели была не в силах выдавить из себя ни звука.
Папочка улыбнулся. Его ладонь опустилась на ногу Джессики.
Между двумя всхлипываниями она взвыла.
— Что же ты так кричишь, куколка?
— Не прикасайтесь ко мне!
Он убрал руку.
— Скоро, — произнес он. — Очень скоро… ты и впрямь слишком грязная! Отвратительная! Мне от тебя блевать хочется.
Он встал и развернулся к другой девочке.
— Орели, — улыбнулся папочка. — Орели… Орели! Ты кажешься мне уродливой, даже когда не плачешь… Но может, ты станешь симпатичнее, когда распустишь нюни? Ну-ка, попробуем…
Девушка отпрянула к стене, она была готова вырвать себе руку, лишь бы оказаться подальше от него. Он встал одним коленом на матрас, она истерически заорала.
— Прекрати, мерзавец! — потребовал Рафаэль.
Голос у него был такой слабый, что ему не удалось перекрыть вопли Орели. Он не видел, что этот извращенец делает с девочками. У него был только звук, без картинки.
Еще никогда он не чувствовал себя таким беспомощным.
Папочка обхватил ладонями лицо Орели и больно смял его:
— Перестань орать, или я вырву тебе глаза!
Орели наконец умолкла, только ее зубы продолжали стучать. Патрик поцеловал ее, она зажмурилась, оперлась свободной рукой о стену, стала твердой, как кусок стали. Она чувствовала, как ее рот наполняет отвращение, а желудок поднимается к горлу. Папочка не торопится, ей кажется, что это длится часами. Она задыхается, рефлекс выживания заставляет ее снова начать двигаться. Он наконец отрывается от нее. Она ладонью утирает губы.
С исступлением.
И, как и предполагалось… Сперва сухие всхлипывания. За которыми последовал неудержимый поток молчаливых слез.
Папочка улыбнулся.
— Ну что же, ты по-прежнему такая же уродливая, — сказал он. — Не важно, плачешь ты или нет. Я понимаю, почему ты оказалась в приюте… Почему твоя мать тебя не захотела! А ты что об этом думаешь, Джесси?
— Это вы урод!
Удивленный, он медленно развернулся к ней.
И удивился еще больше, когда встретился со взглядом Джессики. Которая не опустила глаз.
— Это ты урод! — повторила девочка. — Омерзительный, гадкий!
Рафаэль снова открыл глаза. Он знал, что́ сейчас последует за этим приступом бунта, его сердце болезненно сжалось.
Папочка шагнул к кровати, Джессика ощутила, как ее отвага сдувается, словно дырявый шарик.
Палач был уже совсем близко. Он смотрел на нее, словно собирался вот-вот проглотить.
— Тебе не терпится умереть? Я научу тебя молчать, мерзкая девчонка!
20:00
— Она тебя расцарапала? — удивилась Сандра.
Она поднесла ладонь к его лицу, он грубо оттолкнул ее руку.
— Больше не посмеет, — заверил Патрик. — Я научил ее вежливости.
— Это которая? Спорю, что Джессика!
Патрик улыбнулся:
— Да, Джессика.
Он уселся возле кухонного стола, откромсал кусок хлеба и проглотил несколько крошек.
— Она потрясающая. Действительно потрясающая. Мне очень нравятся ее ноги. И лицо тоже… И голос, когда она кричит.
Сандра закурила сигарету из валяющейся в кухне пачки Рафаэля.
— Кстати, твой дружок очнулся.
Сандра у него за спиной изменилась в лице.
Глава 33
— Джесси, ты как? — прошептала Орели.
Эта внезапная тишина. Этот тревожный полумрак, даже несмотря на то, что похититель оставил в ванной неоновую лампу.
Все, что могла различить Орели, — это очертания тела своей подруги, которая, скорчившись, лежала к ней спиной. Одна ее нога нервно подергивалась.
Наверное, она перестала плакать, — во всяком случае, ее рыданий не было слышно.
Орели снова уселась по-турецки на продавленном матрасе и еще раз вытерла губы. Отвращение не покидало ее. Желание блевать тоже.
Хоть бы одну каплю воды, чтобы отмыть рот от этой пакости.
Но это было ничто по сравнению с тем, что пришлось вытерпеть Джессике.
Орели закрыла глаза, в мозгу мелькали картинки.
«Тебе не терпится умереть? Я научу тебя молчать, мерзкая девчонка!»
Он отвязывает ее, хватает за горло, заставляет опуститься на колени. Она сопротивляется.
— Покорись, Джесси! Иначе он убьет тебя. И я останусь совсем одна.
Джессика вырывается от него, бьется о запертую дверь… Его рука хватает ее за волосы… Она расцарапывает ему щеку, с силой, которую ей придает отчаяние, наносит ему удар. В живот, яростно.
Джесси, нет! Не делай этого, пожалуйста… Я не хочу, чтобы меня снова бросили.
Рафаэль лежал с открытыми глазами.
Теперь ему больше не удавалось отключиться. Боль не позволяла.
Он слышал, как она дышит. И наверняка плачет.
Сильная девчушка. Только что она поразила его, проявив колоссальную смелость.
Ей даже удалось схватить бейсбольную биту.
Давай, малышка, ударь его, бей! Раскрои ему череп! Не поддавайся жалости.
Но все пошло не так. Все всегда идет не так.
Однако она попробовала. Изо всех сил. Чтобы попытать счастья, воспользовалась тем, что он ее развязал.
Все поставила на карту.
Она не позволила страху заставить себя замолчать, не испугалась угроз.
Сильная. Невероятно сильная. Исключительно отважная.
Но у нее не получилось. Он разоружил ее. А по-том…
Рафаэль закрыл глаза. Ему было больно, как же ему было больно.
Он думал о Вильяме, он никогда не прекращал думать о нем.
Я жив, братишка. Жив… Как и ты, я это чувствую. Я придумаю, как нам выбраться отсюда, обещаю тебе. И тебя, малышка, я тоже отсюда вытащу. Пока он не совершил непоправимого. Только дай мне время восстановить силы, тварь, и, клянусь, ты у меня будешь купаться в собственной крови…
Орели попыталась еще раз. Одиночество слишком жестоко.
— Джесси, ты меня слышишь? Ответь мне… Скажи мне что-нибудь, твою мать!
Почему она отказывается говорить?
Она ведь в сознании, Орели это знала. Нога Джессики продолжала дергаться в адском ритме.
Он вырвал бейсбольную биту из рук Джессики и направил на нее… Удар в живот, она согнулась пополам. Перестала дышать, рухнула на пол на колени; он за волосы отволок ее к кровати.
Орели завопила. Так громко, как только могла. Чтобы не слышать звук ударов.
Она зажмурилась. Так крепко, как только могла. Чтобы не видеть, как пытают ее лучшую подругу.
Он даже не выглядел сердитым… Спокойный. Холодный. Собранный. Энергичный.
Ледяной голос.
«Ты у меня поймешь… Кто здесь распоряжается… кто хозяин… Что ты ничтожество…»
Она дождалась, когда он уйдет, чтобы заплакать.
И с тех пор ни стона, ни слова.
А вдруг Джессика уже никогда не заговорит?
* * *
Дом был безмолвен, как заброшенный. Сандра и Патрик поднялись на второй этаж.
Пара, выкованная в огне преисподней.
Вильям сжал пальцы Кристель.
— Держись, красотка, — прошептал он. — Держись… Не оставляй меня.
Они по-прежнему были связаны между собой, спиной к спине.
Перво-наперво папочка пропустил веревку между лодыжками Вильяма и другим концом привязал к фермерскому столу, который, должно быть, весил килограммов пятьдесят.
