И тут я понял, что он сделал — он надрезал выпуклый корешок переплета. Я сунул в прорезь мизинец. Там лежал кусочек батиста и еще что-то. Я попытался это вытянуть. И увидел уголок рисовой бумаги.
У меня похолодел лоб, я был как больной пес… «Значит, я спрятал не тот экземпляр! — мелькнуло у меня в мозгу. — Я их каким-то образом перепутал!» Я все не мог взять в толк, как это могло произойти. Не понимал, почему эта бумажка спрятана в корешке, а не под форзацем. Я ее вытянул. Это был сложенный в несколько раз одинарный листок — примерно четыре дюйма в длину и три в ширину, исписанный очень тонким пером, и на нем — масса графиков, букв, уравнений.
Тело у меня покрылось холодной испариной. Меня било, как в лихорадке. И все думалось: не может быть… не может быть…
Я знал, что не мог их перепутать. Пока я был на стекольном заводе, эта книжка все время лежала в кармане моего плаща. А вторую я оставлял в кабинете, на письменном столе. В этом не было никаких сомнений, ни малейшего шанса для ошибки. Я тогда оставил ее на письменном столе, мне ее вернули, и с тех пор я все время таскал ее в руках, а когда лег спать — спрятал под одеяло. Я это твердо помнил. А сейчас она спрятана в цветочный ящик. И вдруг вышло, что формула-то в другом экземпляре!
Я присел на кровать, ноги у меня дрожали, и я глупо пялился на книжку. Что делать? Никакой пометки на ней не было. Естественно, что пометки не было! Ведь метил-то я другой экземпляр. Метил в этом самом номере. Это я помнил твердо. Передо мной тогда лежали оба экземпляра. И тут позвонил Свобода. Этот чертов телефон все звонил и звонил… Неужели же я пометил не тот экземпляр?
«Так. Спокуха, — сказал я себе, — давай соображай!»
Я знал, что экземпляр Мауры был 1950 года издания. А путеводитель Канлифа выпущен в 1953 году. Я открыл книжку. Она была 1953 года.
«Ладно, — сказал я самому себе, сознавая, что этот бред происходит наяву, и чувствуя, как пот струится по лицу. — Это экземпляр Канлифа. Я как-то умудрился их перепутать. Значит, именно экземпляр Мауры я оставил на письменном столе на стекольном заводе. И опять же экземпляр Мауры лежит сейчас в цветочном ящике. А тот, что я держу в руках, получен от Канлифа. И он все время был у меня в кармане плаща.
Тогда как же, черт побери, в этой книжке оказалась формула?»
— Пот уже заливал мне глаза. Ответ был ясен, даже слишком ясен. Формула могла попасть в книжку только одним путем: я привез ее с собой!
Все это было как-то уж очень странно.
«Так. Погоди, — снова сказал я себе. — Хорошенько все проверь. Осмотри по новой другой экземпляр!»
Я встал. Волоча ноги, доплелся до ванной, снова придвинул к себе цветочный ящик, вытащил «Норстранд» и, стряхнув с него в раковину песок, проверил дату издания. 1950. Яснее ясного. Это экземпляр Мауры. Я вытащил перочинный нож и вспорол форзацы — и передний, и задний. Вспорол и корешок. Ничего. Ровным счетом ничего. А ведь это именно тот экземпляр, который я оставлял на заводе. Теперь уже не было никаких сомнений.
А снова запихнул книгу в цветочный ящик и вернулся в комнату. Формула лежала на столе рядом с «Норстрандом» Канлифа. Но только я за ней потянулся, как ее сдуло сквозняком на пол. До этого я взглянул на нее лишь мельком. Теперь же, пристально рассматривая ее при тусклом зеленом свете, я увидел что верхняя строчка напечатана более светлыми буквами и чуть отстоит от остального текста. Я сильно напряг глаза и прочел. Эта верхняя строчка гласила следующее: АМЕНДАЛДЕРМАСТОН, 8, 3-я СТУПЕНЬ, «БАНШИ».
«О боже, неужели!» — крикнул я в голос, комкая бумажку в руках. У меня подкосились ноги, в буквальном смысле слова. Облизывая пересохшие губы, я стал в панике оглядывать номер. Было только одно-единственное пригодное для этого место. Еле держась на ногах, я пошел в ванную, бросил смятую бумажку в унитаз и спустил воду. Лицо мое в зеркале было абсолютно белым и блестело от пота.
Мне показалось, что из коридора доносится звяканье чайной посуды, и я снова испуганно сиганул в комнату, отпер дверь, запер «Норстранд» в стол и бросился на кровать. Слово АЛДЕРМАСТОН звенело в голове, как колокол. Это что-то секретное. Что-то, связанное с ядерной энергией. До меня вдруг дошло, что Алдермастон — это место, где разрабатывают атомное оружие. А «Банши» — последняя модель. Я отвернулся от двери в ужасе, какого — и немудрено! — не испытывал еще никогда в жизни.
В комнату входил Джозеф.
— Пан Вистлер, — сказал он, — проснитесь, пан Вистлер! Я вам чаю принес, пан Вистлер!
Глава 33
За минуту до того, как сесть в постели, я уже знал, что мне нужно делать. Нужно выйти из номера под каким-нибудь подходящим предлогом, спуститься по лестнице, выбраться из отеля и разыскать британское посольство. Я видел, что за стойкой деловитого администратора стоят на полке телефонные книги. Несомненно, точно такие же книги есть и на почте — той, что, по словам Джозефа, расположена правее, в нескольких ярдах отсюда.
Я повернулся, сел, зевнул.
Джозеф стоял рядом, спокойный, улыбчивый. Он уже поставил поднос на столик, туда, где раньше лежал «Норстранд». Теперь его там не было.
— Снова задремали, пан Вистлер? — весело сказал он. — Слишком много пива выпили.
— Да уж, наверно.
— Вам бы надо освежиться, — говорил он, наливая мне чай, — может, хотите написать письмо? Тогда мы успеем отправить его с ранней почтой.
Сердце у меня колотилось как бешеное.
— Наверно, лучше послать открытку. У вас там внизу, найдутся какие-нибудь цветные открытки? — Я знал, что они там есть. Сам видел в киоске.
— Конечно. Я скажу, чтобы прислали сюда весь набор.
— Да нет, не утруждайтесь. Все равно надо как-то расшевелиться.
— Как скажете, — ответил он. Мне показалось, что эта идея очень ему по душе. Наверно, надеялся, что сумеет снова порыться в «Норстранде».
Я дождался, пока он уйдет, потом вылез из постели, вылил чай в раковину и умылся. Мне было зябко и худо. Взяв пиджак, я вышел из номера. В коридоре не было ни души. Я спустился по лестнице в холл. Там толпился народ — все с расстегнутыми воротничками, все в сандалиях, как близнецы.
Не думаю, чтобы кто-то обратил на меня внимание. Даже администратор не поднял головы. Я медленно и задумчиво приблизился к выходу и оказался на улице.
Там было по-прежнему пасмурно и душно. А меня била дрожь, зубы стучали, ноги были как ватные. Я же говорил Канлифу — я не храбрец. Не гожусь я для подобной героической бессмыслицы. Положи мне кто-то руку на плечо — и я бы тут же наделал в штаны.
Но меня никто не остановил. Протискиваясь и пробиваясь сквозь бесконечный поток людей, я уже через три минуты добрался до почты. Это было внушительное учреждение, битком набитое людьми, — огромный зал, наполненный странной ходячей мрачностью, которая, казалось, движется вместе с очередью расстегнутых воротничков.
Я отыскал телефонную будку, нашел «Британское посольство» — В. Britske Velvyslanectvi. Thunovska 14, Malostranske Namesti. 66144.
Где это — Мала Страна, я понятия не имел, никак не мог сориентироваться. Я в жизни своей так не паниковал — когда подгибаются коленки и зуб на зуб не попадает. Вдруг ощутив отчаянную потребность услышать английскую речь, я зашел в будку и набрал номер 66144.
Раздались гудки.
— Абонент не отвечает, — сказал чешский телефонист. В будке не было ни капли воздуха. Сердце у меня стучало как бешеное.
— Не может быть, чтобы не отвечал, — слабо сказал я. — Попробуйте, пожалуйста, еще раз.
Снова раздались нескончаемые гудки… Потом трубку вдруг сняли и недовольный голос сказал на кокни:[97]
— Алло. Алло. Британское посольство слушает.
— Слава всевышнему! Как вас найти?
— Кто говорит, сэр?
— Мое имя Вистлер. Я британский подданный. Мне необходимо к вам попасть. Где вы находитесь?
