— Я не пользуюсь ею за исключением тех случаев, когда надо подогреть чайник, — говорит Морган. — Когда нахожусь здесь, ем в ресторане или заказываю еду навынос. Сомневаюсь, чтобы здесь можно было пользоваться чем-либо безопасно.
Она открывает один из шкафов и начинает вынимать оттуда тарелки и блюдца, складывая их на столе.
— Это барахло пользуется спросом. Можете поверить, есть люди, готовые заплатить хорошие деньги за это. Мне кажется, это ужасно.
— Что вы собираетесь с ним делать?
— Продать. Если оно меня достанет, то дам объявление на сайте или сдам в магазин секонд-хенда. У меня слишком много дел, чтобы все успеть. Нужно заплатить кому-нибудь, чтобы покончить с этим.
Гевин медленно обходит кухню. На дальней стороне от двери помещалась дверь с большим черным ключом в замке. Он поворачивает ключ и открывает дверь, выглядывает наружу.
— Кладовка для угля, — поясняет Морган.
Дверь дома и кладовку для угля, расположенную в трех футах и оборудованную массивной дверью с шелушащейся краской, связывает крыша. Из кладовки исходит резкий сырой запах неиспользованного угля, и Гевин видит сквозь сумрак высящуюся груду. Морган становится рядом с ним, вглядываясь в темноту.
— Вопрос в том, что с ним ничего фатального не случилось. В физическом смысле.
Гевин смотрит на нее, но ее взгляд устремлен прямо вперед.
— Он просто не ходит. Отказывается. Говорит, что не может.
Они вместе возвращаются в кухню. Морган тянет дверь и поворачивает в замке ключ.
— Вероятно, он действительно не может, — говорит Гевин. — Разум — странная вещь, мы не в состоянии понять и половины его. Если что-то с Г. Н. происходит, то причина коренится в голове. Это значит, что он не может физически ходить, даже если с его ногами все в порядке.
— Но я слышу его.
Гевин вопросительно на нее смотрит.
— Мы не спим вместе. Это еще одно препятствие с тех пор… с тех пор, как он пользуется инвалидным креслом. Когда я прихожу туда, сплю в свободной спальне, которая расположена как раз под его спальней. И я слышу его, слышу, как он ходит по ночам взад и вперед. Он может ходить, но не хочет.
— В чем причина? Я имею в виду, случилось что-нибудь?..
Взгляд, который она на него бросает, заставляет его сердце сжаться, а затем бешено забиться. Он понимает, чем вызвано это, ее взгляд объясняет причину. Г. Н. и Бертран были близки друг другу, так близки, как могут быть два брата. Восемь месяцев назад Г. Н. обнаружил, что его брат мертв. Он сел в инвалидное кресло и отказался спать со своей подругой. Эти порушенные жизни — результат поступков Гевина. В этом следует винить его.
— Я могу воспользоваться вашей ванной?
Она указывает направление, и он бежит по лестнице через две ступеньки к двери ванной, толчком открывает ее как раз перед тем, как его желудок напрягается и извергает в унитаз содержимое вчерашнего вечера. Он задыхается, плечи дрожат, глаза закрыты. Некоторое время он так стоит, пока не утихает внутреннее брожение. Старается держать голову свободной от всяких мыслей. Наконец, его дыхание снова становится ровным.
Стук в дверь.
— Вы в порядке? — спрашивает она.
— Да.
Он спускает воду в туалете и полоскает горло под краном в раковине. Вероятно, от него дурно пахнет, однако он не решается воспользоваться ее зубной щеткой. Осматривает шкафчик над раковиной и находит там флакон с жидкостью для полоскания рта.
Когда он спускается по лестнице вниз, Морган снова сидит на диване. Она поменяла музыку, и в комнате звучит грудной голос Сары Воэн. Морган задула свечи и включила лампу, которая освещает комнату мягким розовым светом.
— Прошу меня простить. Должно быть, перебрал с выпивкой. Не думал, что выпил так много.
Она вновь наполняет стакан бренди и передает ему. Они оба знают, что этот напиток не принесет вреда.
— Мне показалось, что вы занимались какой-то работой в ванной комнате.
— Да. Мне очень нравятся старые ванны. Некоторые из старых плиток художественно оформлены, их стоит сохранить. Их надо также почистить. Но это всего одна панель. Остальное не заслуживает хлопот. Поэтому я их удалил. Вот этим я и занимался.
Он сидит на противоположном от нее краю дивана, на самом краешке, и потягивает из своего стакана бренди.
— Мне тоже хочется сохранить ванную комнату. Там чудесная старая ванна. Я смогу там удобно лежать.
Он кивает. Ванна старая и проржавевшая, но он ничего не смыслит в таких вещах. Вероятно, ее можно восстановить. Он заметил подставки, на которых она держится. Они тоже искусно декорированы.
— Могу вам помочь, если хотите, — говорит он.
Она медленно поворачивает голову, чтобы взглянуть на него. Их взгляды встречаются.
— С чем помочь?
— С ремонтом дома. В данное время я ничем не занят. В противном случае вам придется заплатить бригаде рабочих.
Она неожиданно улыбается:
— Я заплачу вам, конечно.
Он пожимает плечами:
— Как вам будет угодно, это все же будет дешевле, чем наем профессионалов.
— Вы действительно согласны? Остаться здесь и проделать такую тяжелую работу?
Он улыбается ей в ответ:
— Я заслуживаю это.
— У меня даже нет свободной кровати. Одна была, но в ней завелся жучок, и я сожгла ее.
— Я могу спать на диване. Или принимать воздушные ванны вне дома.
— Ладно, — соглашается она.
Они одновременно подносят стаканы к губам и отпивают. Затем она поднимает свой стакан и протягивает руку вместе с ним к Гевину.
— За нас. За наше деловое сотрудничество.
Он чокается с ее стаканом и улыбается:
— За нас.
Глава 20
Я работала в лавке всю неделю до выходного дня в конце августа. Не могла бросить Шейлу на пике работы. Кроме того, занятость работой не оставляла мне времени для размышлений. Приходило так много клиентов, что мы едва могли передохнуть с чашкой чая. Намаявшись к концу дня, я чаще всего к десяти вечера засыпала.
Но через неделю все разъехались, так как начинались занятия в школе и это вымело отдыхающих из Корнуолла, как пылесосом.
Мне даже не пришлось предупреждать Шейлу о своем отъезде. Во вторник вечером, когда мы закрывались, она спросила:
— Когда ты собираешься возвращаться в Лондон?
— В конце недели, если ты меня отпустишь.
Она улыбнулась и сказала:
— Спасибо, что осталась. Не знаю, что бы я делала без тебя.
В четверг я уехала. До начала занятий в колледже оставалось еще три недели, но мне нужно было поработать перед началом семестра. Речь шла об изучении материалов, которые я забросила на все лето. Эти три недели нужно было провести с пользой в библиотеке.
Не думаю, что был какой-то смысл в поисках Гевина. Я не имела никакого представления о том, куда он уехал. Регулярно посылала ему электронные письма, в которых сообщала о том, чем занимаюсь, где нахожусь. Если бы он хотел, то без труда бы меня нашел. Я старалась не слишком часто думать о нем. Это не помогало и приводило в плаксивое состояние. В текущем месяце случалось много раз, когда я осознавала, что вглядываюсь в параграф какого-нибудь научного труда в течение десяти или двадцати минут, не воспринимая ни слова и воспроизводя в памяти разные сцены. Мы с Гевином стоим на пляже и бросаем в море камни. Мы с Гевином шагаем по вересковому полю. Мы с Гевином карабкаемся к замку и воображаем себя рыцарем и дамой. Мы с Гевином лежим в постели обнаженные. Я трясла головой, чтобы сбросить видения, сконцентрировать внимание на читаемой странице. В библиотеке проходили часы, большинство из которых были непродуктивны.
Ходила повидаться с Эгги. Думала, что она рассердится на меня за то, что я провела так много времени с Гевином и не побудила его сходить к психиатру. Но Гевин, очевидно, регулярно слал ей электронные письма, уведомляя ее, что он в полном порядке. В этом стремлении думать о себе она усматривала признак его выздоровления. Или, по крайней мере, путь к выздоровлению. Она не была столь обеспокоена, как в тот последний раз, когда я ее видела.
