Рей открыл конверт и увидел там приметную красную обложку британского паспорта. В него была вклеена фотография, с которой на него смотрела более молодая Дженна, неулыбчивая, с волосами, завязанными в свободный конский хвост. Справа от нее было написано имя: Дженнифер Петерсен.
— Она замужем.
Рей взглянул на Кейт. Как они могли это упустить? Проверка информации проходит по каждому задержанному, и, разумеется, они не должны были пропустить такое важное обстоятельство, как изменение фамилии. Он взглянул на Патрика.
— Вы этого не знали?
Заседание суда должно было начаться через десять минут. Рей нервно забарабанил пальцами по столу. Что-то в этой фамилии — Петерсен — не давало ему покоя. Она казалась ему знакомой.
— Она мне говорила, что была когда-то замужем. Я думал, она развелась.
Рей и Кейт переглянулись. Рей схватил телефон и набрал номер суда.
— В зал уже вызывали участников процесса «Государство против Грей»?
Он подождал, пока секретарь проверит по списку.
Петерсен — не Грей. Полная неразбериха.
— О'кей, спасибо. — Он положил трубку. — Судья Кинг задерживается. У нас есть еще полчаса.
Кейт подалась вперед.
— А тот рапорт, что я передала вам накануне… когда вы послали меня разбираться с женщиной, которая пришла на проходную. Где он?
— Где-то в лотке для входящих, — сказал Рей.
Кейт принялась рыться в бумагах на его столе. Она сняла верхние три папки с пачки документов и, не найдя свободного места на столе, положила их на пол. Она быстро перебирала оставшиеся бумаги, откладывая ненужные и тут же хватаясь за следующие.
— Есть! — наконец торжествующе воскликнула Кейт.
Она вытащила свой рапорт из прозрачного файла и положила его на стол перед Реем. Оттуда же выпали кусочки разорванной открытки, и Патрик взял один из них. Он с любопытством рассматривал его, а затем растерянно взглянул на Рея.
— Можно?
— Будьте моим гостем, — сказал Рей, хотя и не было до конца понятно, должно ли это означать, что он не возражает.
Патрик взял обрывки и принялся складывать из них картинку. Когда перед ними начал вырисовываться вид залива в Пенфаче, Рей присвистнул.
— Итак, Дженна Грей является сестрой Евы Мэннингс, о которой та так беспокоилась.
Нужно было действовать.
— Мистер Мэтьюз, спасибо, что принесли ее паспорт. Боюсь, я вынужден просить вас подождать нас в зале суда. Рейчел на проходной подскажет, как туда попасть. Мы приедем, как только сможем. Кейт, встречаемся через пять минут в ОБДН.
Кейт повела Патрика вниз, а Рей схватился за телефон.
— Натали, это Рей из ОКР. Можете посмотреть, что у нас есть на Иена Петерсена? Белый мужчина, около пятидесяти…
Рей бегом преодолел пролет лестницы и коридор и влетел в двери с табличкой «Служба защиты». Тут к нему присоединилась Кейт, и уже вдвоем они позвонили в Отдел по борьбе с домашним насилием. Дверь им открыла бодрого вида женщина с короткими черными волосами и массивными ювелирными украшениями.
— Нашли что-нибудь, Нат?
Она провела их внутрь и развернула монитор своего компьютера, чтобы им было видно.
— Иен Френсис Петерсен, — сказала она, — родился двенадцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Задерживался ранее за вождение в нетрезвом состоянии, нападение при отягощающих обстоятельствах. В настоящее время в отношении него действует судебный запрет.
— Запрет приближаться к женщине, надо полагать. Ее, случайно, зовут не Дженнифер? — спросила Кейт.
Натали покачала головой.
— Ее зовут Мария Уолкер. Мы поддержали ее уход от Петерсена после шести лет систематических издевательств с его стороны. Она выдвинула против него обвинение, но он тогда соскочил. Запретительный судебный приказ был выдан гражданским судом и до сих пор в силе.
— А до Марии что-то было?
— С партнершами — нет, но десять лет назад он получил предупреждение по поводу простого нападения. На свою мать.
Рей почувствовал привкус желчи во рту.
— Мы думаем, что Петерсен женат на женщине, участвовавшей в деле о наезде на Джейкоба Джордана, — сказал он.
Натали встала и направилась к стене, сплошь занятой металлическими шкафами картотек. Она выдвинула один из ящиков и начала перебирать его содержимое.
— Вот, — сказала она. — Это все, что у нас есть на Дженнифер и Иена Петерсенов, и чтение это, честно говоря, не из самых приятных.
Глава 45
Выставки, которые ты проводила, были нудными. Места проведения были разные: переоборудованные склады, студии, мастерские. Но люди — всегда одни и те же: шумно веселящиеся либералы в цветистых шейных платках. Женщины — грубые и самоуверенные; мужчины — вялые подкаблучники. Даже вину там не хватало индивидуальности.
В течение недели выставки в ноябре тебе было особенно тяжело. За три дня до этого я помог перевезти туда твои работы, и весь остаток недели ты проводила там, готовясь к открытию.
— Сколько времени может уйти на то, чтобы расставить несколько скульптур? — спросил я, когда ты вторую ночь подряд пришла домой очень поздно.
— Мы рассказываем там свою историю, — ответила ты. — Посетители двигаются по залу от одной скульптуры к другой, и важно, чтобы все экспонаты правильно говорили с ними.
Я рассмеялся.
— Ты только себя послушай! Какая чушь! Просто убедись, что ярлык с ценой выглядит красиво и хорошо читается, вот и все дела.
— Ты не обязан туда идти, если не хочешь.
— Так ты не хочешь, чтобы я пришел?
Я подозрительно взглянул на тебя. Глаза у тебя блестели чуть ярче обычного, а подбородок был поднят чуть более вызывающе. И я задумался, что вызвало в тебе такую joie de vivre[693].
— Просто не хочу, чтобы ты там скучал. Мы это перенесем.
Вот оно в чем дело: в твоих глазах мелькнула непонятная тень.
— Мы? — переспросил я, приподняв бровь.
Ты растерялась и, отвернувшись, сделала вид, что занялась мытьем посуды.
— Филип. С выставки. Он у нас куратор.
Ты начала вытирать внутреннюю поверхность кастрюли, которую я поставил отмокать. Я встал у тебя за спиной и прижал тебя к мойке так, что мои губы оказались на уровне твоего уха.
— О, так он у нас куратор, да? Именно так ты к нему обращаешься, когда он трахает тебя?
— Ничего такого и близко нет, — сказала ты.
Со времени начала беременности у тебя появился какой-то особый тон, когда я говорил с тобой. Он был чрезмерно спокойным, таким голосом ты могла бы говорить с капризничающим ребенком или с психически больным. Мне это очень не нравилось. Я немного отодвинулся, а когда ты выдохнула, резко толкнул тебя вперед. По звуку, который ты издала, было понятно, что у тебя перехватило дыхание, и ты двумя руками уперлась в край мойки, чтобы снова вдохнуть.
— Так ты не трахаешься с Филипом?
Я выплевывал эти слова тебе в затылок.
— Я вообще ни с кем не трахаюсь.
— Что ж, со мной ты и вправду не трахаешься, — сказал я, — в последнее время, по крайней мере.
Я почувствовал, как ты напряглась, и знал: ты ждешь, что я сейчас засуну руку тебе между ног, ты даже хочешь этого. Мне было почти жаль разочаровывать тебя, но к тому времени твой тощий зад меня уже не привлекал.
В день открытия выставки я был в спальне, когда ты поднялась наверх, чтобы переодеться. Увидев меня, ты остановилась в нерешительности.
— Все это я уже много раз видел раньше, — сказал я.
Найдя чистую сорочку, я повесил ее на дверцу шкафа, а ты разложила свою одежду на кровати. Я следил за тем, как ты сняла спортивные брюки, а футболку с длинными рукавами сложила, оставив ее на завтра. На тебе был белый лифчик и такие же трусики, и я подумал, что, может быть, ты специально выбрала этот цвет для контраста с синяком на бедре. Отек был еще заметен, и, садясь на кровать, ты поморщилась, как будто специально стараясь привлечь к этому мое внимание. Ты надела широкие холщевые брюки и мешковатую блузку из той же ткани, которая болталась на твоих тощих плечах, как на вешалке. Я выбрал для тебя ожерелье с большими зелеными бусинами, которое висело на ювелирном дереве у тебя на туалетном столике.
