Однако Литл, не отводя от меня взгляда, поднимает свободную руку, и Норелли умолкает.
— Ее личность подтвердилась, — говорит он. — Той женщины из дома двести семь. Она та, кем себя называет.
Я не спрашиваю, как они узнали. Мне уже безразлично. Я устала, так устала.
— А что касается той леди, с которой вы якобы встречались, — полагаю, этого не было.
К своему удивлению, я чувствую, что киваю. Но тогда как…
Литл спешит мне на помощь:
— Вы говорили, что она помогла вам войти в дом. Но может, вы тогда сами справились. И… ну, не знаю… она вам пригрезилась.
«Если мне что-то грезится, когда я бодрствую…» Где я это слышала?
Представляю себе кадры из фильма, в цвете: я приподнимаюсь с крыльца и карабкаюсь по ступеням, с трудом пробираюсь в прихожую, в дом. Я будто это вспоминаю.
— Вы сказали, что она играла здесь в шахматы и рисовала ваш портрет. Но опять же…
Да, опять же. Господи. Я вновь вижу это — бутылки, флаконы с пилюлями, пешки, ферзи, наступающие армии, черная и белая, мои руки протянуты над шахматной доской, зависли как вертолеты. Мои пальцы, запятнанные чернилами, с зажатой в них ручкой. Разве я не практиковалась в этой подписи, не выводила ее имя на двери душевой кабинки, окутанной паром? А буквы, постепенно исчезая, расплывались на стекле.
— Ваш врач был удивлен, он ничего такого не слышал. — Литл на миг умолкает. — Я подумал, а может быть, вы не рассказывали ему, потому что не хотели, чтобы он… стал разубеждать вас?
Я трясу головой.
— Не знаю, какие крики вы слышали…
А я знаю. Итан никогда не утверждал обратного. И в тот день я увидела его с ней в гостиной — он даже не смотрел на нее. Он уставился на свои колени, а не на пустое место рядом с собой.
Я бросаю на него взгляд, вижу, как он, не сводя с меня глаз, осторожно опускает Панча на пол.
— Немного непонятная штука с этой фотографией. Доктор Филдинг сказал, что иногда вы ведете себя импульсивно и, возможно, таким образом просите о помощи.
Неужели я это сделала? Все же я это сделала, верно? Да, сделала. Конечно, «угадай кто» — так я приветствую Эда и Ливви. Приветствовала. «Угадайктоанна».
— Что касается того, что вы видели в тот вечер…
Я знаю, что видела в тот вечер.
Я смотрела кино. Старый триллер, в который «Техниколор» вдохнул новую жизнь в цвете. «Окно во двор», «Подставное тело», «Фотоувеличение». Я смотрела шоурил, архивный материал из сотни самых знаменитых триллеров.
Я видела убийство без убийцы, без жертвы. Я видела пустую гостиную, свободный диван. Видела то, что хотела увидеть, что мне необходимо было увидеть. «Вам не тоскливо здесь в одиночестве?» — спросил Боги у Бэколл, спросил у меня.
«Я родилась одинокой», — ответила она.
Я — нет. Меня сделали одинокой.
Если я настолько не в себе, что разговариваю с Эдом и Ливви, то определенно могу мысленно разыграть убийство. Особенно с помощью химии. И разве я постоянно не противилась правде? Не изворачивалась и не искажала факты?
Джейн — настоящая Джейн, Джейн из плоти и крови. Разумеется, она та, кем себя называет.
И конечно, серьга из комнаты Дэвида принадлежит Кэтрин, или как там ее.
Безусловно, прошлой ночью никто не входил в мой дом.
Все это накатывает на меня, как волна. Обрушивается на мои берега, очищает их, оставляя за собой лишь полоски ила, протянувшиеся к морю наподобие пальцев.
Я была не права.
Более того — меня ввели в заблуждение.
И даже больше — я несу за это ответственность.
«Если мне что-то грезится, когда я бодрствую, значит я схожу с ума». Дело в этом. «Газовый свет».
Тишина. Не слышно даже дыхания Литла.
Молчание нарушает Алистер:
— Вот оно что. — Приоткрыв рот, он качает головой. — Я… ух ты! Господи. — Он сурово смотрит на меня. — Господи.
Я проглатываю комок в горле.
Он не сводит с меня глаз, беззвучно двигает челюстью, опять качает головой. Наконец делает знак сыну и направляется к двери.
— Мы уходим.
Следуя за отцом в прихожую, Итан поднимает взгляд, глаза его сияют.
— Мне так жаль, — произносит он тонким голосом.
Я едва не плачу.
Потом он уходит. За ним со скрипом закрывается дверь.
Нас осталось четверо.
Дэвид делает шаг вперед, говорит, глядя на носки своих ботинок.
— Значит, та девочка на фотографии умерла?
Я не отвечаю.
— Вы просили меня сохранить светокопии… Они принадлежали умершему человеку?
Я молчу.
— И…
Он указывает на стремянку, которой приперта дверь цокольного этажа.
Я ничего не говорю.
Он кивает, словно получил ответ. Потом поправляет сумку на плече, поворачивается и выходит за дверь.
Норелли смотрит ему вслед.
— Надо с ним поговорить?
— Он вам докучает? — спрашивает меня Литл.
Я качаю головой.
— Ладно, — говорит он, отпуская мою руку. — Что же теперь… Если честно… я не уполномочен заниматься дальше этим делом. Моя обязанность — закрыть его и обеспечить всем безопасное существование в будущем. Включая вас. Понимаю, вам было тяжело. Я имею в виду сегодня. Так что я хочу, чтобы вы позвонили доктору Филдингу. Полагаю, это важно.
С момента заявления Норелли я не произнесла ни слова. «Ваш муж и ваша дочь погибли». Не представляю себе, как зазвучит мой голос в этом новом мире, где была произнесена и услышана эта фраза.
Литл продолжает говорить.
— Знаю, вы боретесь и… — На миг он умолкает, а потом более спокойно повторяет: — Вы боретесь изо всех сил.
Я киваю. Он тоже.
— Похоже, я спрашиваю это при каждом нашем визите сюда: вы справитесь одна?
Я вновь медленно киваю.
— Анна?.. — Он смотрит на меня. — Доктор Фокс?..
Мы вернулись к доктору Фокс. Я открываю рот.
— Да.
Мой голос звучит так, словно я в наушниках, — как-то отдаленно. Приглушенно.
— В свете… — начинает Норелли, но Литл снова поднимает руку, и она умолкает.
Интересно, что она собиралась сказать.
— У вас есть мой номер, — напоминает он. — Позвоните доктору Филдингу. Пожалуйста. Он хочет с вами побеседовать. Не заставляйте нас волноваться. Нас обоих. — Он машет в сторону своей напарницы. — Меня и Вэл. В душе она очень добрая.
Норелли наблюдает за мной.
Литл делает шаг к двери и возвращается, словно не желая уходить.
— Как я уже говорил, у нас есть много добрых людей, которые могут с вами побеседовать, если вы захотите.
Норелли поворачивается, исчезает в прихожей. Слышу, как ее каблуки стучат по плитке. Открывается входная дверь.
Теперь остались только мы с Литлом. Он смотрит мимо меня, в окно.
— Знаете, — говорит он после краткой паузы, — не знаю, что бы я делал, случись что-нибудь с моими девочками. — Он смотрит мне в глаза. — Не знаю, что бы я делал.
Он откашливается, вскидывает ладонь.
— До свидания.
Выходит в прихожую и закрывает за собой дверь.
Секунду спустя слышу, как захлопывается входная дверь.
Я стою в кухне, смотрю, как мириады пылинок собираются, а потом растворяются в солнечном свете.
Моя рука подбирается к стакану. Я осторожно беру его, верчу в руке. Подношу к лицу, вдыхаю запах.
Потом швыряю чертову штуковину о стену и издаю пронзительный вопль. Так громко я никогда не кричала.
Глава 76
Я сижу на краю кровати, уставившись прямо перед собой. На стене колышутся тени.
Я зажгла маленькую французскую свечку в горшочке, только что вынутую из коробки, подарок к Рождеству, полученный мной от Ливви два года назад. С ароматом инжира. Она любит инжир.
Любила.
В комнате повеяло сквозняком. Пламя колеблется, цепляется за фитиль.
Проходит час. Потом другой.
Свечка быстро догорает, фитиль наполовину утонул в лужице воска. Я опускаю голову все ниже, уперев ладони в бедра.
Мой телефон загорается, вздрагивает. Джулиан Филдинг. Он собирался навестить меня завтра. Не сможет.
