На круговой дорожке перед зданием стоял песочного цвета автомобиль-купе с Долговязым на водительском сиденье. Завидев меня, Долговязый газанул, а я побежал вдоль здания обратно к офису службы безопасности, где стояла моя машина. «Паккард» мой завелся мгновенно, и я сумел немного оторваться и только на первом перекрестке увидел в зеркальце заднего вида маячащий сзади купе.
Чтобы не связываться с цепью на воротах на малой проходной, я решил свернуть налево к главному въезду, где мог в случае чего просто протаранить деревянный шлагбаум. Распугивая людей и редкие машины, я мчался по дорожкам студии, а купе преследовал меня, сокращая расстояние между нами.
У шлагбаума я пристроился за синим «линкольном» и успел проскочить под черно-белой перекладиной, когда она уже опускалась. Правда, она успела треснуть меня сзади по багажнику. Выехав за территорию студии, я сразу свернул направо, на Кабарелло.
Пару светофоров я проехал без преследования, но потом купе опять замаячил у меня на хвосте. Почему они так не торопились, я не знаю — то ли не очень-то боялись выпустить меня из поля зрения, то ли были уверены, что догонят позже. Множество машин на дороге, с одной стороны, служило мне неким барьером от моих преследователей, но, с другой стороны, не давало от них оторваться. Я шнырял между машинами, то и дело меняя ряды, и в итоге на Андерхилл резко свернул налево, даже не посигналив другим водителям и вызвав тем самым целый хор возмущенных клаксонов.
Я изо всех сил жал на газ, переключил скорость сначала на третью, потом вообще на четвертую, и гнал слишком уж быстро для такой населенной местности. Купе следовал за мной, не отставая и даже, наоборот, сокращая расстояние. Тогда я нажал на ручной тормоз, резко вывернул руль и неожиданно махнул на жилую улицу, где отпустил тормоз и поддал газу, промчавшись до следующего квартала. На перекрестке я повторил тот же самый маневр, треснувшись задним бампером о телефонный столб и чуть не потеряв управление, но все-таки умудрился опять выровнять машину. Я ехал в южном направлении, параллельно Андерхилл, в сторону ипподрома «Гол ливуд-Парк».
Больше не замечая в зеркальце заднего вида хвоста, я сбросил скорость до двадцати пяти миль в час, но при этом все равно поглядывал в зеркальце чаще, чем на дорогу. Потом, уже свернув на Калифорния-авеню, поехал на той же скорости, что и остальные водители. Только через четыре квартала я опять заметил сзади вдалеке, в двух кварталах от меня, песочного цвета купе. Тогда я снова газанул и свернул на Эмити, которая потом должна была спуститься в Долину и после скалистого отрезка привести к «Голливуд-Парк». Петляющий спуск был, слава богу, свободен от машин, и я продолжал все время наращивать скорость.
Песочного цвета купе снова возник у меня на хвосте, точно так же, как и я, петляя по извилистой дороге, причем расстояние между нами все время сокращалось. Мы проскочили знаменитую Цветочную хижину на обочине, а на следующем после нее повороте слева появилось больше строений. Потом скалистая стена справа кончилась, и мы въехали в населенную местность. Здесь я рассчитывал все-таки оторваться от своих преследователей.
Но из-за резкого надтреснутого хлопка я дернул руль и вывернул на встречную полосу и, глянув назад, увидел догоняющий меня купе уже менее чем в тридцати ярдах. За первым последовал второй хлопок. Митч, высунувшись из окошка со стороны пассажирского сиденья и стараясь выровнять руку, целился в меня из пистолета. Поскольку в стеклах у меня пробоин не было, я понял, что он, скорее всего, целится по шинам. Я резко взял к правой обочине, и мимо меня, отчаянно и возмущенно сигналя, пронеслась встречная машина. Когда она промчалась и мимо купе, Долговязый резко вырулил на встречную полосу и поддал скорости, так что в два счета оказался всего в каких-нибудь нескольких футах от моего заднего бампера. Митч опять выстрелил. Пуля угодила в мою машину и отскочила. А между тем скалистая отвесная стена справа уже совсем кончилась, и впереди показалось жилье. Правое переднее колесо купе поравнялось с левым задним колесом моей машины. Тогда я снял ногу с педали газа и резко вывернул руль влево. От резкого толчка меня подбросило и ударило о руль, боль в моих и без того настрадавшихся ребрах штопором взлетела до самого горла, и я почувствовал во рту привкус блевотины.
Купе снесло влево, и Долговязый изо всех сил старался не потерять управление. Впереди из жилого квартала выруливал на трассу какой-то красный автомобиль — то ли «крайслер», то ли «понтиак». Купе на полной скорости врезался в него, красный автомобиль развернулся от полученного удара на девяносто градусов, а купе, пролетев еще футов сорок вперед и оставив за собой на асфальте длиннющий след жженой резины, остановился. Я же, как-то умудрившись не потерять управление, продолжал гнать свой «паккард» вперед и на протяжении еще двух кварталов поглядывал в зеркальце заднего вида, опасаясь, как бы купе не возобновил погоню. Но мои преследователи остались стоять на месте аварии.
Поначалу я гадал, кто позвонил им и настучал на меня — секретарша Нокса или секретарша Мертона — или я сам не заметил сегодня с самого утра слежки за собой, но в конечном счете решил, что это не важно.
Сзади уже доносились звуки полицейской сирены, и я, от греха подальше, всей мощью своего веса надавил на педаль газа.
До ипподрома оставалось еще минут десять езды.
Глава 29
Ипподром «Голливуд-Парк» располагался на огромном куске земли к югу от Голливуда, где еще пять лет назад были поля. Автомобильная парковка представляла собой земляную площадку перед крытым, выкрашенным в белый цвет трехэтажным зданием ипподрома. Оно белело на калифорнийском солнце и загораживало собой вид со стоянки на сами беговые дорожки. Люди, выступавшие против легализации лошадиных скачек в штате, боялись, что это вызовет рост организованной преступности, а также алкоголизма и зависимости от азартных игр. И эти люди оказались правы — рост этих злокачественных явлений случился. Но главные инвесторы, вложившие капитал в строительство ипподрома, вовсе не были каким-то там бандитами — просто голливудские богатеи. Владельцы почти всех киностудий вложили деньги в ипподром и теперь приезжали сюда посмотреть скачки.
Трибуны ипподрома были забиты людьми, которые не нашли куда еще податься в середине обычного рабочего дня. Они стояли в очередях по десять человек во все двенадцать касс, где кассир брал у них деньги и выдавал взамен бумажку. Использованные бумажки эти, скомканные и смятые, валялись под ногами повсюду. Из огромных окон вестибюля открывался вид на конюшни, где содержались лошади, участницы забегов. Справа от касс висело гигантское табло, наподобие тех, что используются на крупных вокзалах. Оно то и дело шелестело меняющимися кличками лошадей, а также информацией о завершенных забегах и выигранных местах. Взглянув на табло, я узнал, что на сегодня почти все забеги уже закончились. Другое табло рядом предоставляло информацию о предстоящих забегах и ставках. В кассовом зале была выставлена также меловая доска, и какой-то человечек в сером костюме то и дело обновлял на ней записи. Вращающиеся на потолке вентиляторы изо всех сил старались разогнать духоту.
Я сунулся было к кассам, но меня там окатили недовольными взглядами минимум трое завсегдатаев, не готовых допустить, чтобы кто-то оттянул момент их расставания с собственными деньгами. Тогда я повернулся и направился в другую сторону — к огромной арке, ведущей на сами трибуны. Овальное зеленое поле окаймляли утоптанные земляные беговые дорожки. За стартовыми воротами топтались, готовясь к забегу, лошади с седоками в броского цвета одежках. Голос комментатора объявлял в рупор клички лошадей и имена жокеев, подстегивая зрителей на трибунах делать ставки. Трибуны были заполнены примерно наполовину — густо в первых рядах, ближе к беговым дорожкам, и гораздо реже по мере подъема. На самом верху располагалась застекленная трибуна для особо важных гостей. Окинув все это взглядом, я вернулся в вестибюль.
