— Добрый вечер, мсье.
Он приблизился к кровати Орели, отстегнул Джессику и сел напротив нее.
— Ты очень красива сегодня.
— Спасибо, мсье.
Он слегка удивлен, сбит с толку.
— Ты боишься меня?
— Немного, — созналась она, теребя свою подушку.
— Хорошо… Ты мне не врешь, это хорошо.
Он что-то положил себе на колени. Книгу.
— Хочешь мне почитать? — спросил он.
— Да, если вы хотите.
Она взяла в руки довольно потрепанную книжку. Обложка привлекла ее взгляд, и ей сразу стало дурно.
— Что, если ты начнешь прямо с названия? — предложил папочка.
Глава 51
— «Злоключения добродетели», маркиз де Сад.
— Ты никогда не читала ничего подобного, не так ли?
— Не думаю, мсье.
— Ну что ж, ты почитаешь ее для меня. Начни с той страницы, где красная закладка, хорошо?
— Да, конечно.
Ее рука задрожала, когда она начала переворачивать страницы. Множество полосок бумаги разных цветов, заложенных в книгу как метки. Наконец она нашла красную и положила ее на кровать рядом с собой.
Покоренный Патрик следил за каждым ее движением.
Неуверенным голосом Джессика начала читать:
— «Посреди леса, который тянулся, на сколько хватало глаз, я заметила небольшую часовню на расстоянии не более трех лье, скромно возвышающуюся над округой».
Успокоенная благопристойным буколическим текстом, Джессика почувствовала себя увереннее.
— «Сладостное одиночество, — сказала я себе, — как я стремлюсь к тебе! Должно быть, это убежище нескольких монахинь или одиноких святых душ, занятых исключительно своими молитвами, всецело преданных вере, удалившихся от этого губительного света, где преступление беспрестанно нападает на невинность и всегда добивается своего; я уверена, что здесь, должно быть, поселились все добродетели.
Я была занята этими размышлениями, когда вдруг увидела юную девушку моих лет, которая присматривала за несколькими барашками на поляне; я спросила ее об этой обители, она сказала мне, что то, что я видела, был монастырь, где жили четверо францисканских монахов, практикующих уединение, с религиозностью, воздержанием и строгостью которых не могло сравниться ничто на свете…»
Папочка на мгновение закрыл глаза, смутная улыбка проступила на его тонких губах. Голос Джессики вызвал у него приятную дрожь во всем теле.
— «Взволнованная желанием тотчас взмолиться о помощи у ног этой благословенной Божьей Матери, я спросила у девушки, не желает ли она пойти со мной; она сказала мне…»
В соседней камере, тоже закрыв глаза, Вильям слушал чистый голосок девочки. В другой ситуации это могло бы ему даже понравиться.
— В жизни не видел такого ненормального! — пробормотал Рафаэль.
— Я тоже, — отозвался его брат, не открывая глаз. — Ты читал де Сада?
Рафаэль смерил его удивленным взглядом.
— Нет, — прошептал он. — В тюремной библиотеке такого не держали… А ты?
Вильям отрицательно покачал головой.
— Неудивительно, что он такое любит! Уверен, что этот псих — само воплощение де Сада! Поганец…
— Но почему он не поехал за своими деньгами, черт подери? — рассердился Рафаэль, стараясь не шуметь.
— Я думаю, он не поедет, пока не…
— Пока не — что?
— Пока не получит от нее все, что он хочет, — с болью заключил Вильям. — И он не станет торопиться, можешь мне поверить…
— «…что отец настоятель, самый уважаемый и благочестивый человек на свете, не только прекрасно меня примет, но предложит мне любую помощь, в которой я нуждаюсь. Его зовут преподобный отец Ра…»
Джессика запнулась на имени; улыбка папочки стала еще шире.
— Почему ты остановилась?
Она продолжила:
— «Его зовут преподобный отец Рафаэль, — продолжала девочка, — он итальянец, но провел всю жизнь во Франции, ему нравится уединение, и он даже неоднократно отказывался принимать разные великие милости от папы, с которым состоит в родстве; это человек из очень благородной семьи, мягкий, услужливый, полный рвения и благочестия, ему около пятидесяти лет, и все в округе считают его святым».
Джессика подняла взгляд на Патрика.
— Ах да, одного из главных персонажей в этом отрывке зовут Рафаэль, — улыбнулся папочка. — Как твоего друга, который слушает тебя прямо за этой стеной. Он и его брат тебя слышат, ты же знаешь… А теперь продолжай.
— «…После часа ходьбы по дороге с того момента, как я услышала звук колокола, я наконец узрела живую изгородь, а вскоре и сам монастырь».
Сандра сидела в маленьком кабинете перед двумя мониторами.
Она не имела права находиться здесь: это была вотчина ее дяди.
Впрочем, она впервые в жизни нарушила этот запрет. Совершила такую ошибку.
Она слушала, как Джессика невинно читала о приключениях Софи.
— «Хижина отца садовника примыкала к внутренней стене обители, и прежде, чем войти, нужно было обратиться к нему. Я спросила у этого святого отшельника, можно ли мне поговорить с отцом настоятелем…»
Все ее внимание было приковано к левому монитору.
— «Через несколько минут я услышала, как открывается дверь церкви, и сам отец настоятель подошел ко мне у хижины садовника и пригласил меня войти в храм вместе с ним. Отец Рафаэль был…»
Сандра смотрела на Рафаэля. Как загипнотизированная.
— «…строен, весьма высок ростом, с одухотворенным и мягким выражением лица; он прекрасно говорил по-французски, хотя и с некоторым итальянским акцентом; он был учтив и предупредителен сверх…»
Она видела, что Рафаэль шепчется с Вильямом, но не услышала ни слова — так тихо они переговаривались.
— «Дитя мое, — сказал мне любезно этот священнослужитель, — хотя время сейчас совершенно неподобающее и мы обычно не принимаем никого так поздно, я все же выслушаю вашу исповедь…»
Папочка не отрывал взгляда от рта Джессики, от ее пухлых, розовых, влажных губ.
С которых скоро слетят описания самых отвратительных ужасов.
Это лучшая в мире литература, считал он.
— «…Я всецело открылась ему и со свойственным мне простодушием и доверчивостью рассказала ему решительно обо всем, что со мной произошло».
— Ты прекрасно читаешь, — похвалил Патрик.
— Спасибо, мсье.
— Продолжай.
— Да… «Отец Рафаэль выслушал меня с величайшим вниманием, попросив меня повторить некоторые детали с сочувствующим и заинтересованным видом… он задал мне множество вопросов касательно следующего: правда ли, что я сирота родом из Парижа, уверена ли я в том, что у меня нет ни родственников, ни друзей, ни защитников, ни кого-то, кому я могла бы напи… сать. Верно ли, что я все еще… девственница и что мне только двадцать два года».
Джессика остановилась, нервный спазм пробежал по одной из ее ног, хотя, казалось, ей удалось немного расслабиться.
— Тебя остановило слово «девственница»? — полюбопытствовал папочка.
— Нет… Я просто устала.
— Конечно. Но продолжай, прошу тебя.
Она вспомнила о советах Рафаэля. Настоящего Рафаэля. Не сопротивляться, иначе он сделает еще хуже. Стать покорной, послушной.
— Хорошо… «Ну что же, — сказал мне монах, вставая и беря меня за руку, — идемте, дитя мое; сегодня уже слишком поздно, чтобы припасть к стопам Матери Божьей, завтра я смогу удовлетворить ваше стремление обратиться к ее светлому образу, но сейчас нам следует подумать о том, как вас устроить, накормить и уложить спать.
С этими словами он привел меня к ризнице.
— И что же, — спросила я у него с некоторым волнением, мне неподвластным, — что же, отец мой, вы предлагаете мне переночевать там, в вашем доме?
— А где еще, прелестная паломница, — ответил мне монах, открывая двери притвора, ведущие в ризницу и дальше, в самое здание… — Что с вами, вы боитесь провести ночь с четырьмя верующими? О, вы увидите, мой ангел, что мы не такие ханжи, какими можем показаться, и что мы сможем поразвлечься с юной красавицей.
