В глубине души Шеппард понимал: еще немного — и он пересечет запретную черту.
Уинтер негромко, хрипло крякнул, но все так же молчал, и довольно долго. В глазах его стояли слезы. Порыв ветра заставил Шеппарда покачнуться, и он попытался снова схватиться за дверной косяк. Уинтер резко отбил его руку.
— Мне кажется, я не смогу с тобой больше работать, Морган.
— Что-о?
Заявление застало его врасплох. Это был удар ниже пояса. Чего же он ожидал? В его жизни Уинтер был единственной твердой константой, а он взял и так надругался над его чувствами. Как мог такое сказать, неужели он думал, что Уинтер проглотит обиду молча? Старик ни в чем перед ним не провинился.
Так думал он на следующее утро, среди пустых бутылок вокруг кровати, складывая в общую картину разрозненные кусочки воспоминаний. Но как ни крути, в те минуты он считал Уинтера себялюбивым, глупым старикашкой.
— Да бросьте… Вы это серьезно? — Шеппард почти кричал. — Из-за Эбби, что ли? Вы хоть понимаете, как это глупо? Вы собираетесь прекратить наши встречи только потому, что сходите с ума по дочери? Вы же должны помогать мне.
— Нет, сынок, помогать себе ты должен сам. Но ты этого не хочешь. Ты отказываешься перемениться. Ты самый упрямый мальчишка из всех, кого я встречал в жизни.
— Я не мальчишка.
— Давно стоило прекратить все это. Наши отношения стали взрывоопасны, и да, тут ты прав, отчасти потому, что ты сблизился с моей девочкой. Если станем продолжать, мои личные чувства только повредят работе.
— И что это за личные чувства такие?
— Я знаю тебя с одиннадцатилетнего возраста, Морган. Знаю с тех пор, когда ты сам себя еще не понимал. Я хорошо помню испуганного мальчика, сидящего у меня в приемной. Мне всегда удавалось не замечать, какой ты сейчас, я видел перед собой все того же мальчика. Но теперь…
— Говорите, говорите все, не стесняйтесь, — фыркнул Шеппард.
— Ты мне отвратителен.
Такого Шеппард не ожидал. Он застыл, тело охватила безудержная дрожь. Уинтер значил для него больше, чем он сам подозревал, больше, чем его собственный отец. И что теперь? Уинтеру он отвратителен?
— Погодите, — сказал Шеппард, изо всех сил желая перемотать последние десять минут обратно и пустить разговор по другому руслу… каким бы пьяным он ни был, до него все-таки дошло, что сейчас происходит нечто действительно важное. — Вы мне нужны.
— Мне очень жаль, Морган. Но тебе нельзя больше здесь появляться.
Уинтер шагнул, чтобы закрыть дверь, но Шеппард изо всех сил ударил по ней ладонью.
— Это же… так же нельзя…
Мысли путались в голове.
— Ты знаешь, — сказал Уинтер, отпуская дверь, — ко мне пришел один человек, совершенно посторонний, такое вот случайное стечение обстоятельств. И это стало последним гвоздем в крышке гроба, где похоронены наши с тобой отношения. Просто еще один мой пациент… он рассказывал байки о том, что творит человек по имени Морган Шеппард. Сначала я не верил, в глубине души не мог поверить, и все тут. Но со временем… в общем… теперь все обретает смысл.
— Кто к вам приходил?
— Я, Морган, психоаналитик. Я знаю, что такое человек. И я всегда думал, что где-то в глубине твоего существа, в тайниках твоей души, что-то еще осталось. А теперь я все понимаю. И не могу отмахнуться от этого. Вот почему помогать тебе я больше не стану.
Уинтер снова попытался закрыть дверь, но на этот раз Шеппард ударил в нее кулаком.
— Нет! — задыхаясь, произнес он.
Даже будучи пьяным, Шеппард понимал: если дверь сейчас закроется, она больше не откроется никогда.
Уинтер шагнул вперед, с неожиданной силой оттолкнул кулак Шеппарда от двери. Шеппард повалился назад.
— А знаешь, что самое худшее? — прошипел психоаналитик. — Ты ведь даже не помнишь, так ведь? Из-за этих своих дурных привычек ты прогнил насквозь. Ты даже не способен вспомнить, кто ты есть на самом деле. Ты пойми, так работает механизм психологической адаптации, — не нужно быть врачом, чтобы видеть это. Ты пьешь и глотаешь всю эту дрянь потому, что хочешь спастись от самого себя. От того, что ты натворил.
— И вы отвернетесь от меня? — взмолился Шеппард… О, как ему хотелось сейчас рухнуть на пол!
Лицо Уинтера вспыхнуло, и он бросился на него. Шеппард отшатнулся и, стараясь удержать равновесие, шагнул на ступеньки крыльца.
— Убирайся, — сказал Уинтер, и в голосе его даже послышались нотки печали. — Иначе я позову полицию.
И закрыл дверь.
Путь от двери до калитки, казалось, никогда не кончится. С каждым шагом ноги становились все тяжелее. Вот и все. Он понимал, что никогда больше сюда не придет, и в эту минуту совсем забыл про Эбби. Потому что Уинтер был для него не просто врачом. А Шеппард, непонятно почему, взял и забыл об этом. И теперь Уинтер оттолкнул его. Как и все остальные.
Оглядываться ему не хотелось, но, открыв калитку, он не удержался и оглянулся. Дом был темен и тих, словно ничего и не произошло. Он знал этот дом до мельчайших подробностей. Перед глазами его сейчас ясно стояла картина: на пороге одиннадцатилетний Морган нервно вытирает ноги о коврик. В этот дом он ходит целую вечность. Правда, плохо помнит зачем.
Целая вечность — как одно мгновение.
Глава 34
Что с ним происходит? Словно время колеблется, ходит волнами, раскачивая ванную комнату взад-вперед. Предметы то четко видны, то снова теряют резкость. Рассудок мечется, мысли скачут, сменяя одна другую. И пауки по всему телу, совсем достали.
Вот одна мысль: давно он сидит здесь? А где-нибудь еще он бывал?
Еще одна: врач советовал не превышать рекомендованной дозы. Если есть голова на плечах.
Еще: не помнит, как звали ту, что в Париже. Такая хорошенькая. Даже не взял номер телефона. Как теперь ее отыскать? Потом…
От этой мысли его охватил приступ неудержимого смеха. Сходит с ума или, наоборот, становится нормальным? Сейчас хорошо бы хоть чуть-чуть подлечиться, все бы встало на свои места. Аккуратненько. Всего лишь пилюлечку. Или две.
«А ты побалуй себя».
Он сказал это или подумал? Или то и другое?
Снова стало смешно, но он удержался. Выпрямился, стараясь расправить руки за спиной. Совсем затекли.
«Прямо как тогда. Когда все это началось».
С самим собой он никогда прежде не разговаривал. А когда случалось, чувствовал себя идиотом — он видел таких в кино. Но те говорили сами с собой, чтобы зрители понимали, что они делают. Это дурной стиль, которого Шеппард не мог оправдать, даже когда был один.
— Шеппард раздумывает сейчас о смерти, — проговорил он вслух и захихикал.
Там, за стенкой, что-то происходит. Да, в номере. Слышны гулкие голоса. Невозможно сосредоточиться, непонятно, о чем они говорят. Такое чувство, будто за стеной ничего не существует, — во всяком случае, там все не так, как здесь. Два совершенно разных мира, связанных между собой величайшим изобретением человечества — дверью.
Он подавил еще один приступ смеха. Вдруг послышался какой-то звук. Крик. Даже уши шевельнулись, как у спящего мангуста. Там кто-то громко кричит, достаточно громко, чтобы звук проникал сюда сквозь туман, окутавший сознание.
Это Алан… во всяком случае, так ему кажется. Но все же слов не разобрать.
Что-то у них там не так.
Новый звук. Ужасный. Что это? Мычание, но громкое и взволнованное, нечто между выражением признательности и диким воплем. А потом — и вопль в чистом виде. И не одиночный, вопят дуэтом женщины.
Он так испугался, что попытался вскочить и больно ударился плечом об унитаз.
Игра еще не кончена.
Нет, нет, он больше не может. Не может продолжать. Все. Хватит.
Но там ведь Мэнди и Та, что в наушниках.
Упираясь руками в пол, он попробовал приподняться, получилось, и тогда он постарался облокотиться на унитаз. Как ни странно, получилось и это, и не успели крикуны перевести дыхание, он уже сидел на крышке унитаза. Потом встал, мотая головой. Думал, никогда больше не сможет встать, но оказалось это не так-то сложно!
