Дэвид.
Бросаю телефон и бегу к двери цокольного этажа, громко зову Дэвида, ору и ору. Хватаюсь за ручку двери, сильно тяну.
Ничего.
Бегу к лестнице. Вверх, вверх — ударяюсь о стену — раз-два — площадка, спотыкаюсь на последней ступеньке, едва не ползу к кабинету.
Смотрю на письменный стол. Мобильного нет. Клянусь, я его там оставила.
Скайп.
У меня трясутся руки, дотягиваюсь до мыши, вожу ей по столу. Двойной клик для скайпа, еще двойной клик, слышу сигнал приветствия, набиваю 911 в поле набора номера.
На экране вспыхивает красный треугольник. «НИКАКИХ ЭКСТРЕННЫХ ВЫЗОВОВ. СКАЙП НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ЗАМЕНОЙ ТЕЛЕФОНА».
— Чтоб тебя, скайп! — ору я.
Выбегаю из кабинета, мчусь по ступенькам, огибаю площадку, врываюсь в дверь спальни.
Ближняя прикроватная тумбочка: бокал, фотография в рамке. Дальняя — две книги, очки для чтения.
Моя кровать… Неужели телефон опять в кровати? Я хватаю пуховое одеяло обеими руками, сильно встряхиваю его.
Телефон, как ракета, взмывает в воздух. Я пытаюсь схватить его в полете, он отлетает под кресло, я достаю его и провожу пальцем по экрану. Ввожу пароль. Телефон подрагивает у меня в руке. Неверный пароль. Снова набираю, пальцы соскальзывают.
Появляется плавающий экран. Я нажимаю на иконку «Телефон», нажимаю на иконку «Клавиатура», набираю 911.
— «Девять-один-один». Что у вас случилось?
— Моя соседка… — выпаливаю я. Ох, присела в первый раз после девяноста секунд беготни. — Ее… ударили ножом. Господи! Помогите ей.
— Мэм, не спешите. — Диспетчер невыносимо растягивает слова, обычно так разговаривают жители Джорджии. Это действует мне на нервы. — Какой у вас адрес?
Заикаясь, я выдавливаю из себя информацию. В окно я вижу веселенькую гостиную Расселов. Там на стекле красуется кровавая дуга, наподобие боевой раскраски.
Он повторяет адрес.
— Да. Да.
— И вы говорите, вашу соседку пырнули ножом?
— Да. Помогите. Она истекает кровью.
— Что?
— Я сказала «помогите».
Почему он так медлит? Я ловлю ртом воздух, кашляю, снова делаю вдох.
— Помощь сейчас прибудет, мэм. Надо, чтобы вы успокоились. Ваше имя, пожалуйста.
— Анна Фокс.
— Хорошо, Анна. Как зовут вашу соседку?
— Джейн Рассел. О боже!
— Вы сейчас с ней?
— Нет. Она на той… она из дома на той стороне сквера.
— Анна, вы…
Он вливает мне в уши слова, как сироп. Что это за диспетчерская служба по чрезвычайным ситуациям, нанимающая человека с такой медленной речью? В этот момент что-то касается моей лодыжки. Опустив глаза, я вижу Панча, который трется о мою ногу.
— Что?
— Это вы ударили соседку ножом?
В темном оконном стекле я вижу свой открытый рот.
— Нет.
— Хорошо.
— Я посмотрела в окно и увидела, что ее ударили ножом.
— Ладно. Вы знаете, кто это сделал?
Я бросаю косой взгляд в стекло, всматриваюсь в гостиную Расселов — сейчас она на один этаж ниже, чем я нахожусь, — но на полу не замечаю ничего, кроме ковра с цветочным рисунком. Я встаю на цыпочки, напрягаю шею.
По-прежнему ничего.
Потом что-то появляется — рука около подоконника.
Ползет вверх, как солдат, высовывающий голову из траншеи. Я смотрю, как она водит по стеклу пальцами, чертит на кровавой полосе какие-то линии.
Джейн еще жива!
— Мэм, вы знаете, кто…
Но я уже вылетаю из комнаты, уронив телефон. Кот мяукает мне вслед.
Глава 33
Зонт стоит в углу, съежившись у стены, словно опасаясь некой приближающейся угрозы. Я сжимаю в потной ладони прохладную и гладкую изогнутую ручку.
«Скорая» еще не приехала, но я-то здесь, в нескольких шагах от Джейн. За пределами этих стен, за этими двумя дверями она помогла мне, пришла на выручку — а сейчас в ее груди клинок. Я же приносила клятву психотерапевта: «Прежде всего, врач не должен навредить. Клянусь делать все возможное для исцеления и поддержания здоровья моих пациентов и ставить интересы других людей выше собственных».
Джейн на той стороне сквера водит рукой по стеклу, измазанному ее кровью.
Я толкаю дверь в прихожую.
В кромешной тьме иду к входной двери. Так, надо приготовить зонт. Слышу слабый хлопок, когда он раскрывается. Концы спиц цепляются за стену, как крошечные когти.
Раз. Два.
Я берусь за дверную ручку.
Три.
Поворачиваю.
Стою там, ощущаю пальцами холодную латунь.
Не могу пошевелиться.
Чувствую, как внешний мир пытается проникнуть сюда — не об этом ли говорила Лиззи? Он наваливается на дверь, играет мускулами, колотит по дереву. Я чувствую, как он шумно дышит, раздувает ноздри, скрежещет зубами. Он растопчет меня, разорвет на части, уничтожит.
Я прижимаю голову к двери, делаю выдох. Один. Два. Три. Четыре.
Улица — как каньон, глубокий и широкий. Улица такая опасная. Я никогда этого не сделаю.
Но Джейн в нескольких шагах от меня. На той стороне сквера.
На той стороне сквера.
Из прихожей направляюсь в кухню, таща за собой зонт. Вот она, рядом с посудомоечной машиной, — боковая дверь, выходящая прямо в сквер. Уже почти год она заперта. Перед ней я поставила мусорный бак для отходов, подлежащих вторичной переработке; из него, как сломанные зубы, торчат горлышки бутылок.
Я толкаю бак в сторону — слышится звяканье стекла, — потом щелкаю замком.
Но что, если дверь за мной захлопнется? Что, если я не смогу попасть назад? Я замечаю ключ, висящий на крючке у косяка. Снимаю его, опускаю в карман халата.
Я выставляю зонт перед собой — мое секретное оружие, мой щит и меч, — и наклоняюсь к дверной ручке. Поворачиваю ее.
Толкаю дверь.
Мне в лицо бьет холодный, пронизывающий воздух. Я закрываю глаза.
Тишина. Темнота.
Раз. Два.
Три.
Четыре.
Я делаю шаг наружу.
Глава 34
Я оступаюсь и, пропустив первую ступеньку, с размаху встаю на вторую. Покачнувшись, крепко хватаюсь за зонт, однако другая нога тоже подводит меня, она соскальзывает вниз, и, оцарапав икру о края ступенек, я валюсь на траву.
Зажмуриваюсь. Моя голова задевает купол зонтика. Он защищает меня, наподобие тента. Съежившись под ним, я протягиваю руки вперед и начинаю цепляться за ступеньки пальцами, пока не добираюсь до верхней. Выглядываю из-под зонта. Передо мной распахнутая дверь в кухню, озаренную золотистым светом. Я тянусь туда, словно пытаясь зацепиться пальцами за свет, подтащить его к себе.
А Джейн там умирает.
Я вновь поворачиваю голову к зонтику. Четыре черных квадрата, четыре белые линии.
Держась рукой за шершавые кирпичи ступеней, я медленно поднимаюсь, вверх, вверх.
Слышу, как над головой поскрипывают ветки, маленькими порциями глотаю воздух. Я забыла, каким холодным он бывает.
И — раз, два, три, четыре — иду, шаг за шагом. Пошатываюсь, как пьяная. Я и в самом деле пьяная, я помню.
Раз, два, три, четыре.
На третьем году стажировки мне попалась пациентка, демонстрировавшая необычное поведение после хирургической операции. До удаления передних частей лобных долей это была во всех отношениях счастливая десятилетняя девочка, правда склонная к жестоким эпилептическим припадкам. Но впоследствии она отдалилась от семьи, игнорировала младшего брата, съеживалась, когда к ней прикасались родители.
Поначалу ее учителя заподозрили жестокое обращение, но потом кто-то заметил, как дружелюбна стала девочка с чужими людьми, даже с теми, кого она видела впервые, — она, бывало, примется обнимать врачей, берет за руки прохожих, болтает с продавщицей, словно они ее старые приятели. И в то же время родные и когда-то любимые люди были совершенно лишены ее тепла.
Мы так и не смогли классифицировать этот случай. Но назвали результат избирательной эмоциональной отстраненностью. Интересно, где сейчас эта девочка; интересно, что предпринимает ее семья.
