Она слушала молча, опустив глаза в свою чашку, совершенно завороженная и гордая, как маленькая девочка, а когда я кончил, воскликнула:
— Николас, это правда, что тебе хотелось мне все рассказать?
— Ну конечно же правда, Маура!
— И тебе все еще нельзя об этом говорить?
— Мне даже и этого говорить не следовало.
Она задумчиво отхлебнула из чашки.
— Значит, теперь все будет хорошо, да?
— Я надеюсь, Маура. Сейчас мне нужно ждать, пока один человек не вернется… не вернется кое-откуда.
Маура подняла глаза и сказала:
— Ладно. — И сверкнула кривой улыбочкой. — Николас, никогда больше так не делай! Ты бы хоть дал мне знать… Я вся извелась. Больше мне такого не вынести!
Она тесно прижала под столом свою ногу к моей, и я внутренне застонал от этой дурацкой мелодрамы, вообще от всего — с начала и до конца. Я поражался, как девчонка, обладающая такими шикарными данными, такими чудесными разными разностями, может быть одновременно такой занудой.
Глава 27
Поздно вечером мы поужинали в Сохо и распили бутылку вина; а потом долго лизались на скамейке под деревом — очень, так сказать, романтично.
Все эти неожиданные радости скоро привели к тому, что отношения наши стали расцветать самым пышным цветом: сначала в субботу, в Эппингском лесу, потом в воскресенье в моей комнате (пока миссис Нолан посещала «Мушкетеров»), и все это в таком лихом темпе, что я чувствовал: Павелка не Павелка, а скоро придется что-то решать по-серьезному.
В понедельник я пригласил ее на ленч и решил, что когда вернусь домой, обязательно звякну Канлифу и начну действовать. Но действовать мне не пришлось. Дома на плюшевой скатерти лежала записка, начириканная химическим карандашом миссис Нолан:
«Мистер Вистлер, — значилось в ней, — позвоните, пожалуйста, по телефону: Виктория 63781». И внизу приписка, видимо, более поздняя: «Позвоните, пожалуйста, Вашей маме».
Перепрыгивая через три ступеньки, я скатился вниз по лестнице и стрелой помчался по улице. Сперва я позвонил Канлифу, и мне ответила Булка. Я отвесил ей в зеркало быстрый поклон и попросил передать трубку боссу.
— А, мистер Вистлер, это вы! Мы пытались до вас дозвониться. Мистера Канлифа сейчас нет. Он вышел с мистером Павелкой. Он просил узнать, можете ли вы зайти к нему в двенадцать часов.
— Естественно! — выдохнул я, глупо ухмыляясь в зеркало. — Естественно, что за вопрос! Передайте ему, что я приду.
— Благодарю вас.
— Это я вас благодарю, — ответил я, опустил трубку и, все еще ухмыляясь, вышел на улицу. Прошел чуть ли не полдороги, пока вдруг не вспомнил про маменьку. И снова вернулся в будку — не хотел, чтобы меня подслушала миссис Нолан.
Маменька обычно мне не звонит… «Неужели, — думал я, — Имре с его особым даром все делать невпопад вдруг надумал ляпнуть ей про Белу?» И потому, услышав его голос, почувствовал страшное раздражение и рявкнул:
— Привет, дядя. В чем дело? С чего это мама решила мне позвонить?
— Не она, а я, Николас. Это я тебе звонил. Как ты поживаешь, мальчик мой?
— Все в норме. Что-нибудь случилось?
— Нет-нет, абсолютно ничего. Просто я за тебя тревожился. Ты в тот раз был такой подавленный.
— Вы случаем не рассказали маменьке про Белу?
— Нет. Ей вредит жара. Она все время разгуливает по солнцу без шляпы и очень устает. Но образумить ее невозможно! — ответил он, шумно дыша.
— Ладно, — сказал я. — Пока что не стоит ей рассказывать, дядя. Я потом объясню почему.
— Ты на меня сердишься?
— Конечно, нет. Все в норме, не волнуйтесь. Скоро я приеду, и мы поговорим.
— О, я очень рад, — ответил он, и чувствовалось, что так и есть. — Я боялся, что ты не захочешь со мной разговаривать…
Бедный старый слонопотам говорил так беспомощно и виновато, что я даже подумал, не стоит ли ему все рассказать, хотя бы намекнуть, но быстро перерешил. Еще успею, после того как поговорю с Павелкой. Еще несколько часов, еще одну ночь подождать, и потом можно двигаться в любом направлении.
Но с Маурой подождать не вышло. Обнимая ее ночью на нашем любимом заднем сидении, я вдруг почувствовал, как что-то у меня внутри, так сказать, дрогнуло, и, сам того не желая, сделал ей предложение. Я совершенно не мог сдержаться. В этом разбухающем потоке счастья слова выплыли из меня сами собой. Она после минутного молчания прижалась ко мне в темноте еще теснее и сказала:
— О да, Николас, да… Я согласна, согласна! — И все было решено. Она, мое золотко, вопросов не задавала, но когда я час спустя пожелал ей у ворот спокойной ночи, спросила:
— Можно я поеду с тобой, чтобы мы вместе все рассказали твоей маме? Мне так хочется при этом присутствовать!
— Ну конечно же, Маура!
— Может, мы сможем поехать в воскресенье и там переночевать? Чтобы я смогла хоть немного с ней познакомиться? А вернемся рано утром в понедельник.
— Клевая мысль, Маура! Я — за.
С этими словами мы расстались, и я пошел от нее темными улицами, ведущими к дому миссис Нолан, думая, как замечательно нам будет в воскресенье ночью и как здорово, что Маура познакомится с маменькой.
И все бы так и вышло, если бы мне посчастливилось провести эту ночь в Борнемуте, а не в Баррандове, в постели у Власты — как случилось на самом деле…
Часть VII
Глава 28
— Давайте сразу приступим к делу, мистер Вистлер, — сказал Канлиф. — Формула, которую вы нам привезли, неполная. Нам неизвестно, каким образом и почему это произошло, но факт остается фактом. Мистер Павелка, покажите ему эту… эту штуку.
Павелка, понуро и грузно сидящий в кресле, медленно пробудился к жизни и протянул мне какую-то стекляшку, которую до этого сжимал в руке.
Это был сегмент разрезанного полого шара — чтобы показать толщину стенок. Он был зеленый, матовый. И очень некрасивый.
Я облизнул губы и перевел взгляд со стекляшки на Павелку. Едва войдя в комнату, я почувствовал: что-то произошло. И теперь Павелка мрачно взглянул на меня, но не проронил ни слова.
— По мнению мистера Павелки, — сказал Канлиф после некоторой паузы, — единственное объяснение — что формулу записали в спешке. В ней множество всяких ляпсусов, которые поразили наших химиков. Но особенно бросается в глаза один из них. Может быть, вы сами объясните, мистер Павелка? — Голомбек — чертов осел! — тяжело пропыхтел Павелка.
— Я не думаю, — мягко прервал его Канлиф, — что мистер Вистлер обязан знать…
— Чертов осел! — повторил Павелка. — В тридцать седьмом он у меня чуть не вылетел с завода! И жаль, что только чуть… Теперь он нагрел меня и нарушил все мои планы. Здесь слишком много железа, йо? — Он ткнул бананообразным пальцем в стекляшку, которую я держал в руке.
— Железа, мистер Павелка?
— Окиси железа. Зеленый цвет — из-за железа, йо?
— А, да, конечно…
— Такого соотношения быть не может. Это неплохое стекло, но мы в пивных бутылках не нуждаемся. Я думаю, может, он заменил это доломитом? — И его бульдожья физиономия пошла складками. Несколько минут он напряженно думал.
— В конечном итоге, мистер Вистлер, — прервал молчание Канлиф, — формула очень похожая, но не точная. Мистер Павелка считает, что на ее базе можно провести исследование и здесь, на месте. Но это наверняка потребует массу времени и денег…
— Йо, времени и денег! — мрачно подхватил Павелка. — Чертов осел! Когда вы туда вернетесь, вручите ему мое личное письмо…
— Прошу вас, мистер Павелка! — резко оборвал Канлиф. — Когда мистер Вистлер туда приедет, он не станет делать ничего подобного. И без того сплошная нервотрепка…
— Я туда не собираюсь, мистер Канлиф! — вскричал я, вскочив со своего кресла со стекляшкой в руке и яростно крутя ее в пальцах. — Я совершенно не собираюсь туда ехать! Это вовсе не так просто. Вы не отдаете себе отчета… — И, говоря все это, я будто снова пережил жуткие часы, когда во рту сухо, а сердце выскакивает из груди — часы, проведенные с Галушкой, с Властой…? — Взять хоть этого Галушку. Галушка точно догадается. Вы даже не представляете, как опасно…
